Хранитель света

* * *

Они сидели за пластиковым столиком открытого летнего кафе, и легкий ветерок трепал у них над головами края синего матерчатого зонтика. Солнце светило ярко, по-летнему, но в ветерке уже ощущалось зябкое дыхание приближающейся осени — заморозков, дыма опавших листьев, которые тлеют в огромных пестрых кучах на газонах и в скверах, затяжных дождей, а потом и первого снега.

— Не тяни, Хохол, — попросил Паштет, рассеянно вертя в руках сигаретную пачку. — Заканчивай с этим делом поскорее, ладно?

— Сначала мне надо получить деньги, — сказал Хохол, — а папаша упрямится. Но ты прав, Павлик: с этим делом пора завязывать. Я у тебя непозволительно загостился, и вообще… Вот ведь упрямая сволочь! Я о Казакове говорю, — пояснил он, поймав на себе удивленный, исподлобья, взгляд Паштета. — Главное, Паша, этот старый хрен до сих пор никак не поймет, что шутки кончились и что дело ему теперь приходится иметь не с собственной дочерью, а с серьезными людьми, с нами.

— С тобой, — поправил Паштет. — Я не при делах.

— Ну да, конечно… Ты у нас чистенький, и чем дальше, тем чище. В ангелы решил записаться? Ладно, это твое дело. Ох, бабы! Как они нами вертят… Вот, возьми, к примеру, этого моего крестника, Дениса. Разве он один, без бабы, на такое отважился бы? Да никогда в жизни! Кишка у него тонка, мозгов маловато. Поэтому, кстати, ни хрена у него и не выгорело, хотя девчонка, скажу тебе по секрету, — огонь. Ее бы подучить немножко, гонор с нее сбить, на правильный путь наставить — ей бы, Паша, в нашем деле цены не было. Она бы еще нами покомандовала, клянусь! А этот дурак ей всю обедню испортил, и получила она вместо бабок твоего Долли да моего Грицко. Ну, да ничего, мы это поправим. Не горюй, Павлик, скоро я не буду надоедать. Вот дожмем папашу… — Он посмотрел на часы. — Да, может, уже и дожали, просто мне еще не сообщили. Прикинь, наши орлы ему палец послали. Бандеролью, блин…

— Чей палец? — вскинулся Паштет.

— А что такое? — Хохол невинно округлил глаза. — Не бойся, Паша, палец не ее, а какой-то приблудной телки. Зато колечко на пальчике — точно ее. И вообще, Павлик… — Тон Хохла сделался осторожным, а манеры вкрадчивыми. — Я, конечно, понимаю, ты перед своей женой вроде в ответе — обещал девчонку не трогать, и все такое прочее… Но ты же не первый день на свете живешь, Паша! Сам посуди: после всего нам эту девку в живых оставлять не резон. Ох не резон, Паша!

— Это твои дела, — стискивая челюсти после каждого слова, тяжело проговорил Паштет. — Я в стороне, это все знают, и моя жена в том числе. И все равно глупо! — не выдержав, взорвался он.

— Что глупо, Паша?

— Да эта дурацкая затея с пальцем. Нашли что посылать — палец! Чужой к тому же… Блин, совсем они там одичали! Да Казакову достаточно привести домой криминалиста, дать ему что-нибудь из вещей дочери, чтобы сличил отпечатки, и сразу получится, что твои орлы зря на себя мокруху повесили.

— Во-первых, не мои орлы, а наши, — уточнил Хохол. — Твой Долли тоже без дела не сидел. Во-вторых, мокруха на Юрченко. Он и палец резал, и колечко на него насаживал. А в-третьих, Павлик, это ведь только начало! Вот я сегодня отправлю туда человечка с камерой, пусть снимут кино, тогда и посмотрим, что наш банкир запоет. Это ему не фотографии с кетчупом на морде!

Паштет брезгливо поморщился, закурил и раздраженно бросил пачку на стол.

— Все, — сказал он резко, — кончай гнилой базар. Поступай как знаешь, не мне тебя учить, а я ничего об этом не хочу слышать. Меньше знаешь — крепче спишь, понял? Покажешь мне потом этого… Холодненьким покажешь, а я тебе спасибо скажу. И больше мне от тебя ничего не надо, никакой информации.

— Ну и правильно, — покладисто согласился Хохол. — Извини, это я просто так, по дружбе, новости с тобой решил обсудить…

— Новости я по телевизору могу посмотреть, — остывая, проворчал Паштет. — Расскажи лучше, как вчера в баню-то сходил. Телки понравились?

Глаза Хохла замаслились от воспоминаний.

— Девочки — первый сорт! — сообщил он.

— Сам подбирал, — сказал Паштет.

— Я так и понял. Представляешь, одна мне говорит…

Он перегнулся через стол и немного пошептал Паштету на ухо. Паштет фыркнул и покрутил головой.

— Ну, дела, — сказал он. — Это которая из них такая бойкая? Надо бы взять на заметку…

Хохол не успел ответить, потому что лежавший на столе телефон Паштета вдруг ожил и задорно, хотя и немного пискляво, исполнил первые такты классического канкана. Паштет накрыл его ладонью, нажатием кнопки оборвал мелодию и поднес телефон к уху.

— Ну?

— Это Павел Павлович Пережогин? — вежливо, но сухо осведомился незнакомый Паштету голос.

— Ну, — сказал Паштет.

— Здравствуйте, Павел Павлович, — сказал голос. Он не глотал окончания, не называл Паштета Пал Палычем, как это делали все, кому взбредало в голову именовать его по всем правилам, а прямо так и говорил: «Павел Павлович», как будто это имело какое-то принципиальное значение. — Прошу вас выслушать то, что я сейчас скажу, с предельным вниманием и сделать из услышанного правильные выводы. От этого, Павел Павлович, может зависеть не только ваша дальнейшая… гм… карьера, но и жизнь.

— Чего-о-о?! — агрессивно протянул Паштет, очень не любивший, когда ему диктовали условия, пугали и вообще давили на психику. — Ты чего гонишь, козел? Ты кто, вообще, такой?

— Мы с вами незнакомы, — все так же спокойно и деловито проинформировал голос в трубке. — То есть это вы со мной незнакомы, а я вас знаю как облупленного. И вот что, Павел Павлович: быковать и распускать пальцы веером вы можете перед Хохлом, а мне недосуг отвечать на риторические вопросы типа «Кто ты такой?». Поэтому слушайте и не перебивайте, это в ваших интересах. Я не собираюсь вас шантажировать или пугать. Мне просто надо обсудить дело, которое не терпит отлагательств. Вы будете слушать?

— Ну, — сказал Паштет и недоумевающе пожал плечами в ответ на вопросительный взгляд Хохла. — Придурок какой-то, — сказал он, прикрыв микрофон ладонью.

Правда, в том, что с ним разговаривает придурок, Паштет сильно сомневался. Про Хохла-то он знал! Значит, мог знать и многое другое.

— Для начала представлюсь, — продолжал незнакомец. — Меня зовут Александр Евгеньевич, но вы можете звать меня Полковником — вам это, наверное, привычнее, да и мне тоже. Я возглавляю службу безопасности «Казбанка» и в данный момент занимаюсь поиском пропавшей дочери небезызвестного банкира Казакова, которая, по некоторым данным, была похищена с целью получения выкупа.

— Какого… — начал Паштет, но его вежливо перебили.

— Заткнитесь и слушайте, — приказал Полковник. — Мне известно, что в последнее время вы, Павел Павлович, проявляли повышенный интерес к банкиру Казакову и его дочери. У меня хранятся снимки, на которых запечатлены ваши люди, ведущие наблюдение за банком и квартирой Казакова. Далее, рядом со мной в данный момент находится живой свидетель того, как вы лично, как какая-то, извините, сявка, путем вульгарного взлома проникли в принадлежащий Казаковой коттедж на территории Бельгии… Не верите? А челюсть вас уже не беспокоит? Мой знакомый передает вам привет и предлагает провести еще один раунд — без Долли, Грицко, Хохла, ножей и фомки. Только я вам искренне не советую соглашаться, он уже поправился и находится в отличной форме.

— Фуфло, — сказал Паштет, который уже понял, что это не фуфло.

— У меня нет времени на бессмысленные споры. — сказал Полковник. — Но на чем вы ездите, Павел Павлович? Одной вашей машины с головой хватит, чтобы упрятать вас надолго, если не навсегда.

— Короче, — сдаваясь, сказал Паштет и бросил свирепый взгляд на Хохла, который в данный момент ничего не жрал, но зато с упоением ковырялся в зубах.

— С удовольствием, — согласился Полковник. — Мне тоже, знаете ли, наша беседа не доставляет радости.

Так вот, Павел Павлович, имейте в виду: если с Дашиной головы упадет хотя бы волос…

Он сделал многозначительную паузу, и Паштет воспользовался ею для последней отчаянной контратаки.

— И что? Что тогда, а? — нагло осведомился он.

— А вы спросите об этом у Лехи Черного, — посоветовал Полковник. — Спросите у Летяги, у Батона, поговорите на эту тему с Крысоедом… Перечислять дальше? Наверное, не стоит. Все ваши знакомые, которых я упомянул, лежат на разных кладбищах — все, кроме Летяги, он зарыт далеко от Москвы, и не на кладбище, а на помойке, вернее, на свалке… Для вас это новость? Ну, так поделитесь ею с друзьями, если успеете. Словом, затрудняться, объезжая одну за другой их могилы, вам, наверное, не стоит. Если угодно, я выражусь яснее: целость вашей шкуры, Павел Павлович, с этой минуты находится в прямой зависимости от состояния здоровья и психики Даши Казаковой.

— Один момент, — перебил его Паштет. — Теперь ты меня послушай. За пацанов ты мне ответишь, а что до нашего базара, то я не при делах, понял? Зуб даю!

— Зубы надо беречь, — сказал Полковник. — Послушайтесь моего совета, я ведь много старше вас: не разбрасывайтесь зубами, а то оглянуться не успеете, как придется переходить на манную кашу! Я охотно верю, что превратить мнимое похищение в настоящее — не ваша затея. Тем не менее я повторяю: ответственность будете нести вы. В конце концов, этот беспредел творится на вашей территории, Паштет, и творится он приезжими гастролерами… Словом, делайте что хотите. Хотите — уговорите Хохла, хотите — убейте, но чтобы девушка была цела! Я знаю, где она, и у вас осталось совсем мало времени на то, чтобы обезопасить свою шкуру и сохранить лицо. У меня все.

— О своей шкуре заботься, гнида! — свирепо прорычал Паштет в короткие гудки и нажал на кнопку отбоя с такой энергией, словно хотел раздавить аппарат в лепешку.

— Проблемы? — невинным тоном спросил Хохол.

Паштет поднял на него тяжелый взгляд. Хохол, полузакрыв глаза от удовольствия, посасывал из высокой стеклянной кружки ледяное светлое пиво. Не только тон, но и вид у него был самый что ни на есть невинный — ни дать ни взять провинциал, впервые в жизни посетивший столицу. Впрочем, по виду Хохла никогда нельзя было догадаться, о чем он думает. Тут даже логика и информированность не всегда помогали; в острых ситуациях Хохол думал и действовал не как все нормальные люди, оттого-то его непредсказуемость и вошла в поговорки. Но вот догадался ли он, что ситуация и впрямь внезапно обострилась? «Первым делом сверну башку Долли, — подумал Паштет. — Даже череп этому фраеру не сумел по-человечески проломить! И на тебе, пожалуйста, — в самый неудобный момент этот недобитый козел выскакивает прямиком в службу безопасности “Казбанка”!»

Между прочим, то, что бельгийский незнакомец оказался связанным с «Казбанком», многое объясняло, в частности его внезапное появление там, в особняке. Если верить Юрченко, они с Дашей к тому времени уже начали свой спектакль, и незнакомец мог быть одним из тех, кого послали на розыски. А это означало, что Полковник привык действовать очень быстро…

Еще это означало, что Екатерина Пережогина не имела к тому нападению никакого отношения. Впрочем, сейчас речь шла не об этом, а о Хохле. Догадался или не догадался? Почуял или нет?

И еще: сказать ему, в чем дело, или не сказать?

Увы, Паштет знал, что от этого ничего не изменится. В данный момент имела место одна из тех редкостных ситуаций, когда предсказать действия Хохла было просто; вцепившись в деньги, он их уже не выпустит.

Паштет вспомнил заметку в газете, которую в доказательство правдивости своего рассказа показал им Юрченко. В заметке этой, помнится, содержался туманный намек на то, что дочь Казакова похищена с целью оказать через банкира давление на некие круги, близкие к Российскому правительству. Заметка была чепуховая; непонятно было, кто это отважился, не проверив, пустить в печать подсунутый Юрченко фуфель, однако упомянутый намек даже Паштета навел на кое-какие размышления. Что уж говорить о Хохле! Он наверняка уже прикинул, каким манером свернет банкира Казакова в бараний рог. Недаром же он вскользь упомянул о каких-то своих делах с Казаковым и обозвал того сволочью! За Хохлом стояла тяжелая промышленность Украины, и вряд ли он упустил бы возможность подмять под себя «Казбанк». Это были кредиты, инвестиции, рынки сбыта — словом, сумасшедшие деньги, огромная власть. Так неужели Хохол откажется от этого лишь ради спасения шкуры Паштета?

Да и что Паштет мог ему сказать? «Знаешь, Хохол, мне только что позвонил незнакомый человек, назвался директором службы безопасности «Казбанка» и обещал меня закопать, если с Дашей Казаковой что-нибудь случится» — так, что ли, он должен был выразиться? Так ведь это же курам на смех! «Не знал, что тебя так легко напугать, Паша, — скажет ему Хохол. — И вообще, у меня свои проблемы, а у тебя — свои. Улики ведь против тебя, верно? Вот и разберись с этим Полковником, как ты умеешь».

И весь разговор. Конечно, Паштет своих не продает! Даже если бы захотел, наверное, не смог бы, потому что пуля в затылок, пущенная из-за угла, — отличный способ заставить молчать кого угодно. Да Полковник и не нуждался в информации, он и так знал все. Единственное, чего он требовал, это обеспечить безопасность девчонки — не больше и не меньше. Ничего себе требование!

Того же, кстати, требовала и жена Паштета во время памятного разговора перед его отъездом в Бельгию: «Девушку надо спасти…» Черт подери, далась им эта девушка! Сама ведь напросилась, сама все это затеяла, а теперь, видите ли, Паштет должен ее спасать! Делать ему больше нечего!

Но кое в чем Паштет был согласен с Полковником: Хохол самым бесцеремонным образом хозяйничал на его, Паштетовой, территории, и то, что он здесь творил, действительно начинало смахивать на беспредел. Так что насчет сохранения лица Полковник был прав: такие вещи в тайне не остаются, слухи о них разносятся широко, и из слухов этих делаются соответствующие выводы. А выводы простые: если Паштет стерпел такое от Хохла, значит, стерпит от кого угодно. Значит, сдулся Паштет, постарел, размяк; значит, налетай, братва, дели ничейный пирог!

Да и насчет того, чтобы позаботиться о сохранении собственной шкуры, Полковник не лгал. Если на минутку отвлечься от уязвленного самолюбия — одним словом, от понтов, — получалось, как ни крути, что Паштет уже наполовину помер. Вряд ли Хохол, начиная хозяйничать на его территории, так уж сильно рассчитывал на их приятельские отношения. Не зря же он согнал в Москву братишек чуть ли не со всей Украины! В отличие от Паштета, который в этой истории свалял дурака, Хохол с самого начала отлично понимал, что делает. С самого первого дня он целенаправленно обкладывал Паштета со всех сторон, как волка в логове, и теперь эта его работа была близка к завершению. Если не Полковник, то менты, если не менты, то Хохол, а если не Хохол, то своя же, московская братва… Вот что получалось, если разобраться. При любом раскладе Паштет оказывался выведенным за скобки, а Хохол оставался чистеньким и получал Казакова с его миллионами, а может быть, еще и Паштетову территорию в придачу. Вот уж действительно, обложили, как волка на лежке! Паштету оставался только один выход, одна дорога — прямо вперед, по обозначенному красными флажками коридору, навстречу собачьему лаю и заряженным ружьям.

Все это пронеслось в голове Паштета за считанные секунды, пока он смотрел, как Хохол, опустив на стол кружку, облизывает с верхней губы пенные усы. «Ружья так ружья, — подумал Паштет. — Впервой мне, что ли? А разобраться с этим Полковником я еще успею».

— Проблемы, Паша? — участливо повторил Хохол.

Паштет лениво отмахнулся.

— Гастролеры наезжают, — сказал он небрежно. — Понаползло с Кавказа чернозадых… Знаешь, как в том анекдоте: стоит негр, ловит такси. Останавливается возле него «жигуленок», а в нем двое кавказцев. «Эй, — говорят, — ара, куда ехать?» А он посмотрел на них, попятился и говорит: «Я с черными не поеду».

Хохол усмехнулся.

— Да, — сказал он, — у нас на Украине тоже проблема. Слушай, откуда их столько, а? Ведь этот их Кавказ вместе с Закавказьем и на карте-то не сразу найдешь!

Внутри у Паштета тикал секундомер, но он лениво закурил очередную сигарету, пожал мощными плечами и сказал:

— Плодятся, как тараканы, а жрать на этом их Кавказе нечего, кроме кинзы и винограда. Ну, и еще камней. Вот они и расползаются во все стороны, как эти самые тараканы… Нет, ты прикинь, они мне условия диктовать будут!

— Помочь, Павлик? — спросил Хохол.

Паштет презрительно фыркнул и вдавил в пепельницу только что закуренную сигарету.

— Сам справлюсь. Но за предложение спасибо.

— Всегда к твоим услугам, — сказал Хохол. — Другу помочь — святое дело.

— Спасибо, — повторил Паштет и встал, отодвинув легкое пластиковое кресло. — Ты извини, — продолжал он, распихивая по карманам сигареты, зажигалку и мобильник, — надо ехать разбираться с этими уродами, пока они действительно чего-нибудь не учудили.

— Береги себя, Паша, — сказал Хохол, снова поднимая бокал с пивом.

— Не смеши. Тоже мне, разборка — десяток черных размазать… Они просто не знают, с кем связались. Тут им не горы.

— Да, — сказал Хохол, — жалко, что тебе помощь не требуется. Знаешь, иногда так хочется тряхнуть стариной…

— Успеешь еще потрясти своей стариной, — пообещал Паштет. — Ну, будь здоров.

— Счастливо, Паша.

Паштет кивнул, повернулся к нему спиной, прошел, легко лавируя между столиками, к своему «БМВ», сел за руль и стартовал, как молодой, — пулей, только шины взвизгнули. Как только его машина скрылась за углом, Хохол взял со стола мобильник, набрал номер и резко бросил в трубку:

— Передай нашим, пускай едут на хутор. Прямо сейчас, да. Чтоб через двадцать минут были на месте. Что значит — мало? По минуте на километр — мало? Ах, дорога… А джипы у вас на что — баб поселковых катать? Все, базар окончен, двадцать минут, и ни минутой больше, не то вы рискуете напороться. Да, а ты как думал? Ты слушай! Внутрь не соваться, окружить хутор и мочить каждого, кто попытается войти или выйти. За девчонку отвечаешь головой, понял? У меня все. Да, обязательно. Часа через два буду. Все, отбой.

Он сунул мобильник в карман, одним глотком допил пиво, встал и торопливо направился к поджидавшему его большому, вызывающе белому джипу.