Хранитель света

Глава 12

Дэн яростно скомкал газету и швырнул ее в угол. Бумажный ком ударился о бревенчатую стену, отскочил и выкатился на середину комнаты. Дэн отфутболил его под кровать. Над кроватью, приколотая к стене ржавыми кнопками, висела другая газета — та самая, с Дашиным портретом.

— Опровержение! — зло выкрикнул он. — Редакция была намеренно введена в заблуждение и приносит свои извинения заинтересованным лицам! Экспертиза признала фотографии умело смонтированной фальшивкой! Сволочи! Уроды! Свобода слова у них!

Твари продажные, суки бессердечные! А главная сука, — с ненавистью процедил он, вцепляясь обеими руками в железную спинку кровати и налегая на нее животом, — главная сука — твой драгоценный папочка. Ты была права, ему на тебя плевать. Он за копейку удавится, этот жирный боров.

Даша сидела на кровати по-турецки поджав под себя ноги и с испугом смотрела на него. Ей вдруг подумалось, что в ярости ее возлюбленный не столько страшен, сколько жалок. Жалок, беспомощен, никчемен — только и может, что бегать из угла в угол и орать…

Она прогнала эту мысль. Эта мысль, будь она проклята, имела очень мало общего с любовью. Ну, разве что по поговорке: любовь зла, полюбишь и козла… Но она, Даша Казакова, не могла полюбить неизвестно кого! Разве ее сердце лгало, когда нашептывало ей, что ее любимый — самый добрый, самый сильный, самый храбрый, самый умный, единственный на свете? Разве могла она так ошибаться?

Она с силой провела ладонями по коленям, заметив при этом, что джинсы грязны до отвращения, сплошь покрыты какими-то жирными пятнами и потеками. Они буквально липли к рукам; а может, это руки липли к ткани?

Даша поднесла ладони к лицу и повертела их так и этак, разглядывая с обеих сторон. Ладони тоже были грязные; загар с них сошел, и кожа приобрела неприятный серый оттенок.

— Ну что? — крикнул Денис. — Что ты там увидела?

— Не мешай, — собрав всю свою волю в кулак, чтобы не сорваться на крик, спокойно ответила Даша. — Я думаю.

— О чем?! О чем тут думать, Дарья? Думать не о чем, пора кончать этот спектакль. Посмотри на себя, тебя же мать родная не узнает!

— Мама умерла, — сказала Даша.

— Ну и что? Моя тоже умерла. Что, скажи на милость, это меняет? Вот и плохо, что твоя мама умерла!

Она бы, небось, не смогла вот так отмахнуться от этих фотографий!

— Помолчи, — сказала Даша. — Ты говоришь жестокие глупости. Да, если бы мама была жива, все с самого начала пошло бы иначе. Но нам приходится иметь дело с отцом…

— Вот именно! А у этого бронтозавра толстая шкура! Его ничем не проймешь. Он нам сразу не поверил, не верит до сих пор и верить не собирается. Он нам не по зубам, Дарья, это не наша весовая категория.

— И что ты предлагаешь?

Дашин голос звучал сухо и бесстрастно. Она знала, что он может предложить; знала, но не хотела в это верить.

— Что, что… Ясно же что! Тебе хорошо играть в эти игры, тебе-то ничто не грозит! А обо мне ты подумала? Надо разбегаться, Дарья. Ступай к отцу, попроси прощения… Не зверь же он, в конце концов! Простит, деваться-то некуда.

— А ты?

— А что я? Как-нибудь перекантуюсь… Обо мне не беспокойся, ты о себе подумай! На тебе же лица нет. Ты, Дарья, для такой жизни не годишься. Ты большего заслуживаешь. Я тебе это с самого начала говорил, а ты, глупенькая, не поверила. Видишь, до чего нас твои фантазии довели?

— Фантазии? Так это были фантазии?

— Ну да, а что же еще?

— Я думала, это любовь.

Денис заметно поскучнел, вздохнул и несильно стукнул кулаком по спинке кровати.

— Эх, Дарья… Любовь, морковь… Любовь, конечно! А от любви до ненависти — один шаг. Слыхала про такое? Ты этот шаг уже наполовину сделала, а поживешь еще месяц так, как мы сейчас живем, — пройдешь и вторую половину.

— Я?

— Ну не я же! — воскликнул Денис, но глаза его при этом предательски вильнули в сторону.

Даша сделала вид, что ничего не заметила. Она долго молчала, закусив нижнюю губу, а потом вдруг сказала:

— Слушай, ты можешь поймать какое-нибудь животное?

— Что?

Денис думал о своем, и Дашин вопрос застал его врасплох.

— Животное, — повторила Даша. — Кошку, или зайца, или козу, или хотя бы крысу…

— Зайцев я ловил, — сказал Денис, — не говоря уже о крысах и кошках. А зачем это тебе? Вроде мы еще не так оголодали, чтобы крысами питаться.

Даша задрала свитер и показала ему майку.

— Видал? Папуля подарил! Он свои подарки наперечет помнит. Спроси его посреди ночи, что он мне на день рождения в шесть лет дарил, — ответит без запинки, как «Отче наш». Вот полить эту маечку хорошенько кровью, да и подбросить ему… Ты молчи, я тебе все сама скажу. Я тоже пословицы знаю. Капля камень точит — слыхал? Это он сейчас такой крутой, но мы его дожмем, обещаю. Уж я-то его как облупленного знаю!

— А если экспертиза? — спросил Денис.

Даша помрачнела.

— Да, — сказала она. — Черт, об этом-то я и не подумала. Я читала, это еще в позапрошлом веке умели отличать человеческую кровь от крови животных. А уж теперь-то!.. Группа, резус, даже генетический код — все скажут, только деньги плати. Да…

— Вот видишь, — уныло сказал Денис.

Он отошел от кровати, закурил и стал смотреть в окно, за которым ничего не было, кроме мокрого, заросшего крапивой и бурьяном одичавшего сада.

— Ну и ладно, — решительно сказала у него за спиной Даша. Денис не обернулся. — Ну и пожалуйста! Будет вам и группа, и резус, и генетический код.

Со стороны кровати послышался какой-то шорох. Денис обернулся и оторопел. Даша сидела на кровати в прежней позе, но голая по пояс. Кожа у нее сделалась пупырчатой от озноба, соски напряглись и отвердели, лицо выражало решимость, как перед прыжком с моста. В правой руке Даша держала старый хлебный нож с темным пятнистым лезвием; лезвие лежало на внутренней стороне ее левого запястья, продавив в нежной коже глубокую канавку. Режущая кромка опасно серебрилась: вчера Денис собственноручно наточил нож. Как знал, что пригодится…

Денис заметил, что Даша уже успела подстелить под руку пресловутую папашину маечку, чтобы ни одна капля не пропала даром. Низ живота у него свело болезненной судорогой, кожу на спине стянуло: он с детства боялся крови. Куриной или там свиной не боялся, а вот на человеческую смотреть не мог…

— Дарья! — крикнул он, подаваясь к кровати. — Брось нож, Дарья! Ты что?.. Что ты затеяла?

— Экспертиза — дело тонкое, — отчаянным голосом сказала Даша. — Чего зря животных мучить? Где это видано — ни за что ни про что кошек казнить?

— Дарья!

— Что — Дарья? Ну что?

— Ведь умрешь же, дура! Кровью истечешь!

— Не истеку. Если вены резать не в ванне с теплой водой, кровь сама останавливается, понял? А если сразу наложить жгут и перебинтовать, то вообще ничего не будет, кроме маленького шрама. А если не можешь смотреть, выйди во двор!

Денис знал, что нужно делать. Нужно было отобрать у этой сумасшедшей нож, зашвырнуть его подальше, дать ей, дуре, по шее, а потом набросить на плечи одеяло, обнять и дать выплакаться. Это была азбука; но здесь, как и в азбуке, сказав «а», нужно было говорить «бэ» — то есть, решительно отвергнув выбранный Дашей вариант, тут же предложить свой.

Своего варианта у Дениса не было и в помине, а Дашин обещал, по крайней мере, надежду на успех. «Она права, — быстро и как-то воровато подумал Денис, — на воздухе кровь быстро сворачивается».

— Бинт у тебя есть хотя бы? — стараясь не смотреть на Дашу, спросил он.

— У меня все есть, — странным голосом откликнулась Даша. — Я ведь принцесса. Ну, за любовь!

Денис быстро зажмурился, вслепую нащупал дверь и с грохотом вывалился в темные сени. Там, в сенях, ему почудился донесшийся из дома короткий болезненный вскрик; он всем телом ударил в следующую дверь и бомбой вылетел во двор, под мелкий моросящий дождь. Ну не мог он видеть человеческую кровь! Не мог, и все тут…

На следующее утро мрачный и подавленный Денис Юрченко выкатил из сарая свой мопед. Ночь прошла плохо: любви у них никакой на этот раз не получилось, потому что Дарья по неопытности перестаралась и разрезала запястье слишком глубоко. Полночи она плакала от боли, вторую половину стонала и бредила во сне. Затихла она лишь к утру, но и тогда Денис не испытал долгожданного покоя: в доме было полно комаров, и, хотя пропитанная Дашиной кровью майка валялась на полу рядом с кроватью, они ею почему-то не удовлетворились, а все норовили вонзить хоботок в Дениса — свеженькое предпочитали, сволочи.

Словом, Денис не выспался, и виноваты в этом были не только комары. Пуще комаров донимали его мысли о последствиях, которые могло повлечь за собой Дашино безрассудство. А что если она умрет? Ведь тогда его рано или поздно найдут и посадят за убийство — ну, как минимум, за доведение до самоубийства. А тут еще это дурацкое похищение… Поди докажи, что ты не верблюд, когда заложница, она же организатор собственного похищения, померла!

Еще он боялся, что придется вызывать «скорую». То есть, что значит — вызывать? Вызовешь тут кого-нибудь, когда до ближайшего телефона двадцать верст! В райцентре он, ближайший телефон, и «скорая» там же. И кто, спрашивается, поедет за двадцать верст по бездорожью, чтобы спасти дуру, вскрывшую себе вены? Правильно, никто не поедет, потому что, пока доедешь, она все равно кровью изойдет. Так что же ее тогда — на мопеде везти, волоком тащить? И как потом объяснить врачу, кто она, эта дура, и как очутилась на заброшенном хуторе?

К утру Дарья как будто немного оклемалась — сама встала, сама, без посторонней помощи, оделась, умылась ледяной водой из ведра и даже приготовила какой-то завтрак. Левое запястье у нее было перебинтовано едва ли не до локтя, в лице не осталось ни кровинки, и время от времени она, забывшись, принималась осторожно баюкать левую руку правой — болело, наверное, сильно.

Пресловутая майка, выглядевшая так, словно носившего ее человека разрезали на куски прямо внутри нее, лежала теперь у Дениса в сумке, и ему казалось, что он чувствует прикосновение чертовой штуковины даже через одежду. Его одолевали мрачные предчувствия, и даже мопед долго не хотел заводиться, будто знал, что поездка эта добром не кончится. Даша вышла проводить его на крыльцо, но что это были за проводы! Стояла привалившись плечом к гнилому столбику крыльца, без кровинки в лице, баюкала забинтованную руку и молчала. Только напоследок, когда мопед наконец завелся и затрещал на весь лес, она, как заклинание, произнесла дежурную фразу: «Только вернись».

До райцентра он добрался без приключений, загнал мопед на единственную в этой захолустной дыре охраняемую стоянку, как всегда, сунул сторожу какую-то мелочь на пиво (сторож, как всегда, пренебрежительно похмыкал сначала на мопед, потом на деньги, но мзду принял), пешком добрался до вокзала и сел в полупустую электричку. Электричка дернулась, свистнула и поползла сквозь хмурое ненастное утро в сторону Москвы. Два с половиной часа электричкой — пустяк для коренного обитателя столичного региона, но Денис Юрченко, с некоторых пор мнивший себя европейцем, в дороге совсем извелся: на Дашиной машине за это время можно было проехать половину Бельгии.

Москва, как обычно, встретила его суетой, шумом, вонью и сырым теплом. За полупрозрачной пленкой облаков угадывалось солнце, от мокрого асфальта поднимался незаметный глазу пар, над городом висело сизое марево, и Денис сразу покрылся липким потом — весь, с головы до ног. В метро было тесно, душно, народ потел, толкался и отчаянно вонял. «Быдло», — подумал Денис и мысленно на разные лады повторял это слово на протяжении всей поездки. С гораздо большим удовольствием он поехал бы на такси, но денег было мало, и приходилось выбирать: кататься по городу на машине или по окончании дела заскочить в бар и пропустить рюмочку-другую. Денис выбрал бар: он чувствовал, что без этого ему сегодня просто не обойтись. Голова была свинцовой после бессонной ночи, глаза жгло, веки слипались сами собой, и еще ему казалось, что от его сумки исходит тяжелый запах протухшего мяса. Как будто там, в сумке, лежал не заскорузлый от крови девичий топик, а отрезанная конечность, а то и голова, и притом не первой свежести…

Это была, конечно, чушь собачья, бред сивой кобылы, но к концу поездки Дениса уже основательно мутило, и он с огромным облегчением выбрался из метро на свежий воздух, где трупная вонь моментально рассеялась, исчезла, словно ее и не было.

У выхода из метро Денис остановился и закурил. До здания головного отделения «Казбанка» отсюда было минут десять неторопливой ходьбы, а он до сих пор не решил, каким образом доставит банкиру Казакову посылочку. Казалось бы, со вчерашнего вечера только об этом и думал, а придумать так ничего и не удалось.

Да и что тут можно придумать? Там, в банке, охрана с пушками, следящие камеры, повсюду двери с кодовыми замками… Подбросить пакет с майкой в операционный зал? С таким же успехом его можно оставить здесь, возле метро, — бросить в первую попавшуюся урну для мусора и уйти с чувством выполненного долга. На какой-то миг Денису показалось, что это самый разумный выход — избавиться от своего страшного груза и исчезнуть, раствориться в этом душном сизом мареве, в этом огромном, равнодушном, набитом шальными деньгами городе. А Дашка пускай разбирается со своим папашей как хочет. Посидит на хуторе день, посидит другой, а на третий поймет, что ждать ей больше нечего, да и подастся потихонечку в райцентр, а оттуда в Москву, к папуле под крыло. И ничего страшного с ней не будет, папочка пожурит и все простит — родная кровь все ж таки, куда от нее денешься?

Это было так заманчиво, что Денис невольно потянулся к замку сумки. Но рука его нерешительно замерла на полпути, а потом бессильно упала.

Ну хорошо, с Дашкой все будет более или менее в порядке — даже скорее более, чем менее. А с ним? Раствориться в городе — как это мило! Очень романтично и здорово напоминает счастливый конец из какого-нибудь плохонького приключенческого фильма. А дальше-то что делать? Без денег, без жилья, без регистрации… Спору нет, этот город буквально нафарширован деньгами, но народ здесь живет бывалый и деньги свои просто так, за красивые глаза, никому не отдаст. И телки здесь тоже тертые, все повидавшие, и на рынке услуг, которые мог предоставить им Денис Юрченко, здесь, наверное, сумасшедшая конкуренция. Опять начинать все с самого начала, с нуля? Господи, да сколько же можно?! Живешь-живешь, вкалываешь, сил не жалея, а потом — бац! — и ты опять в минусе…

Тем более Дашка уперлась рогом и отступать не собиралась. Денис знал, что характер у нее — о-го-го, будь здоров какой характер. В папашу, наверное. Как она ножом-то себя!.. За любовь… Ну, может, конечно, отчасти и за любовь, однако и про два миллиона забывать не следовало. Про папочку своего она слышать не хотела, крыла его последними словами, и Денис мог представить, что, оставшись одна, Дарья Андреевна не побежит со слезами домой, а быстренько подыщет себе нового компаньона — молодого, наглого, симпатичного, смекалистого, а главное, охочего до чужих денег. Да-да, до денег! До тех самых денег, которые Денис Юрченко в мыслях давно уже потратил…

Денис посмотрел на часы. Распорядок дня банкира Казакова был ему известен до мельчайших подробностей — Дарья постаралась, заставила его заучить этот чертов распорядок наизусть. Через десять-двенадцать минут этот жадный денежный мешок должен был выйти из здания банка, сесть в автомобиль и отправиться обедать в какой-нибудь дорогой кабак. Момент для вручения посылочки был просто идеальный, но и шансы получить в обмен на посылочку пару-тройку пуль были наиболее велики. Вокруг банкира будет целая толпа охранников, которые никого к нему не подпустят на пушечный выстрел…

Денис колебался, а время между тем шло. Стрелка бежала по циферблату, неумолимо отсчитывая секунды, и тут в дело вмешалась судьба. Какая-то девчонка лет восемнадцати подкатила к метро на дорогом горном велосипеде. Девчонка была ничего себе — точеная фигурка, высокая грудь, смазливая мордашка; эластичная майка с короткими рукавами и черные велосипедные шорты облегали тело так плотно, словно были не надеты, а нарисованы, из-под пластмассового велосипедного шлема выбивались непослушные черные пряди, на загорелых ногах красовались наколенники. Налокотники и кожаные велосипедные перчатки тоже были на месте; за спиной болтался треугольный рюкзачок на единственной широкой лямке. Девчонка остановилась прямо напротив Дениса, вынула из специального кармашка на лямке рюкзака мобильный телефон, потыкала пальчиком в кнопки, сердито тряхнула головой и начала озираться, озабоченно, совсем как Дарья, закусив нижнюю губу. «Аккумулятор сел», — понял Денис, бросил беглый взгляд на часы и с отвращением закурил новую сигарету. Он уже понял, что произойдет дальше, и решил: будь что будет. Это как мама когда-то говорила: утек не утек, а побежать попробуй…

— Простите, — обратилась к нему девчонка, — у вас мобильного нет?

— Если бы был, я бы его вам обязательно отдал, — включая на полную мощность все свое немалое обаяние, сочувственно сказал Денис. — Совсем бы отдал, ей-богу. Но, увы… Вон там, на станции, есть таксофон. Дать вам карточку? Берите-берите, не стесняйтесь!

Он уже протягивал девчонке телефонную карточку, купленную только что на вокзале, чтобы позвонить банкиру. Девчонка еще пару раз оглянулась; идти в метро ей не хотелось, но карточка была от нее на расстоянии вытянутой руки, а симпатичный молодой человек так мило улыбался. На жулика он ни капельки не походил и вообще не имел в виду ничего плохого, а просто хотел помочь.

— Спасибо, — сказала девушка и взяла карточку. — Ой… А вы за велосипедом не посмотрите?

— Очень даже запросто, — сказал Денис, улыбаясь во весь рот. — А вы со мной кофе не выпьете?

— Там будет видно, — многообещающим тоном сказала девица и скрылась в метро.

Для верности Денис выждал целую минуту, а потом задвинул сумку подальше за спину, сел на велосипед и заработал педалями, радуясь тому, что в свое время освоил искусство управления этой чрезмерно сложной десятискоростной хреновиной. Велосипед был хороший, очень дорогой, и ехать на нем было одно удовольствие. Станция метро очень быстро скрылась из виду, а вскоре из-за поворота вынырнула и начала стремительно приближаться собранная из металлоконструкций и темного поляризованного стекла сверкающая махина «Казбанка». На бетонном козырьке, защищавшем от дождя и солнца широкое крыльцо, сусальным золотом горели буквы названия; прямо у крыльца уже стоял, дожидаясь хозяина, широкий и приземистый шестисотый «Мерседес», а рядом с ним приткнулся здоровенный, как хлебный фургон, и черный, как антрацит, джип охраны. Охранники, молодые подтянутые ребята, все как один в костюмах и белоснежных рубашках, одинаково сложив руки на животах и расставив ноги, торчали вокруг, глядя сразу во все стороны недобрыми глазами — тоже ждали хозяина, псы. Их было шестеро, но для Дениса это не имело особенного значения: ему хватило бы и одного, воевать он все равно не собирался.

Он затормозил и спрятался вместе с велосипедом за каким-то микроавтобусом, очень кстати припаркованным метрах в двадцати от подъезда банка. Часы тикали у него на запястье, показывая, что он поспел как раз вовремя. Не позволяя себе сомневаться, Денис раздернул «молнию» на сумке, вынул оттуда шуршащий полиэтиленовый пакет с окровавленной майкой, свернул его в тугой ком и положил на руль, накрыв ладонью.

Двери банка открылись; охранники подтянулись и пуще прежнего завертели головами во все стороны. На крыльце показался невысокий брюхатый мужичонка в дорогом костюме с такой здоровенной бородавкой на носу, что ее без труда разглядел даже укрывшийся за микроавтобусом Дэн.

Это был, несомненно, сам Андрей Васильевич Казаков — лично, собственной персоной. Его сопровождали еще двое охранников и какой-то немолодой, очень подтянутый и сухопарый мужчина, напомнивший Денису английского лорда — не настоящего лорда, а такого, какими их принято изображать на картинках и в кино. Лорд, склонив голову к банкиру, что-то негромко ему втолковывал, подкрепляя свои слова рубящими движениями ладони; Казаков послушал-послушал, а потом сказал что-то короткое и, судя по кислому выражению лица, неприятное да и пошел себе со ступенек. Охранники двинулись следом, а сухопарый остался на месте, глядя вслед банкиру с отсутствующим выражением лица.

В последний раз приказав себе вообще ни о чем не думать, Денис оттолкнулся от пыльной стенки микроавтобуса и всем весом налег на педали. Классный заграничный велосипед легко набрал скорость; охранники одинаковым движением повернули головы в сторону несущегося к ним велосипедиста. Денис спокойно крутил педали, глядя прямо перед собой и следя за охраной только боковым зрением. Мрачный огонь в глазах охранников начал угасать, а один и вовсе отвернулся, бросившись открывать хозяину дверь «Мерседеса». И тогда Дэн, пролетая мимо, оторвал руку от руля и что было сил швырнул свой сверток, целясь прямо в открытую дверь машины.

Пакет коротко прошуршал в воздухе, разворачиваясь на лету; Денис немного промахнулся, и его посылочка вместо двери шлепнулась на багажник «Мерседеса». Позади кто-то крикнул: «Ложись!» Денис оглянулся через плечо и успел увидеть, как двое охранников валят Казакова на асфальт, а остальные, одинаково припав на колено, рвут из-под пиджаков пистолеты. В следующее мгновение он круто свернул за угол, и весь этот бардак остался позади.

Спасаясь от возможной погони, Денис свернул в какой-то двор, потом в следующий, потом еще в один, выскочил в переулок, стрелой пролетел по нему метров двести, едва не угодив под машину, снова свернул в подворотню и остановился. Здесь он бросил велосипед, снял куртку, затолкал ее в сумку, а из сумки вынул темные очки и кепи с длинным козырьком. Более или менее преобразившись, он повесил сумку на руль велосипеда и быстро зашагал прочь.

Проехав три остановки на метро, он снова поднялся наверх и очень скоро обнаружил то, что искал — маленький уютный бар по соседству с роскошным ночным кабаком. Поджилки у него до сих пор тряслись, и, присев на высокий табурет у стойки, Денис заказал двести граммов водки — сразу, в одну посуду. Ему было плевать, что подумает о нем бармен — здоровенный бугай в крахмальной рубашке и темно-зеленом жилете. Пускай бы он, бугай, сам попробовал провернуть такое дело! Считай что под пулями побывал…

Бармен поставил на стойку полный до краев стакан, подложив под него фирменный картонный кружок с рекламой своего шалмана. В баре было пусто, и вид у бармена был скучающий.

— Тяжелый день? — спросил он, подвигая к Денису стакан.

— Угу, — неприветливо промычал Денис и вынул сигарету.

Понятливый бармен поднес ему зажигалку, выставил на стойку пепельницу и отошел, чтобы не мешать необщительному клиенту напиваться в свое удовольствие. Над стойкой горела фиолетовая люминесцентная лампа, ее свет придавал всему окружающему легкий налет нереальности, оторванности от всего остального мира. В баре было прохладно, хорошо пахло, из скрытых динамиков плавно текла негромкая музыка; бармен в уголке перетирал бокалы, время от времени тихо позвякивая стеклом. Денис чувствовал, что мог бы сидеть здесь вечно, но вечности у него в запасе не было.

Он вздохнул, медленно, не отрываясь, выпил водку, докурил сигарету до самого фильтра, ткнул ее в пепельницу и встал: было самое время позвонить Казакову и поинтересоваться, как ему понравилась посылочка.