Хранитель света

Глава 10

— Ну, братва, вот мы, считай, и дома, — радостно объявил Долли, загоняя машину на стоянку перед воротами. — Отсюда покатим первым классом, как буржуи.

На стоянке стояло с десяток машин, владельцы и пассажиры которых бродили по ту сторону проволочной ограды, присматриваясь, прицениваясь, выбирая и что-то прикидывая в уме. Там, за забором, на обширной асфальтированной площадке, стройными рядами стояли сотни полторы автомобилей всевозможных марок и расцветок, штабелями громоздились подержанные автопокрышки, висели на ограде разнокалиберные капоты, дверцы, багажники; в стороне, под навесом, можно было разглядеть черные от пыли и старого моторного масла двигатели, коробки передач, передние и задние мосты, груды колесных дисков и прочие запчасти. Порывами налетавший с той стороны ветерок доносил обрывки русской речи, как будто дело происходило не в десяти километрах от Аахена, а где-нибудь в Подмосковье.

— Не кажи «гоп», — предостерег Грицко, в котором недавние события пробудили осторожность и предусмотрительность.

— Хелло, Долли! — откликнулся Долли, заглушил двигатель и полез из кабины.

Паштет с Хохлом тоже выбрались из душного салона на горячий асфальт стоянки. Хозяйственный Грицко с лязгом задвинул дверь микроавтобуса. Паштет закурил и первым двинулся к воротам, на ходу рассовывая по карманам сигареты, зажигалку и мобильник в треснувшем корпусе. Этот разбитый корпус его бесил, напоминая о нелепой ночной драке, но они рвали когти в такой спешке, что заменить этот копеечный кусок цветного пластика Паштету было некогда.

Они направились прямиком к гаражу, в котором трое перепачканных маслом работяг в поте лица снимали движок с разбитой вдребезги «Мазды».

— Привет, отцы, — сказал им Паштет, останавливаясь в воротах. — Кто у вас тут главный?

«Отцы», похоже, немало повидали на своем веку и сразу поняли, с кем имеют дело.

— Тут — я, — осторожно ответил невысокий узкоплечий мужичонка в грязном фирменном комбинезоне и в пропитанной моторным маслом кепчонке отечественного образца.

Паштет окинул его откровенно пренебрежительным взглядом.

— Непохоже, — сказал он. — Ты что, мужик, русского языка не понимаешь? Кто этот ваш шалман держит? Понял, о чем я тебя спрашиваю?

— Так бы сразу и сказали, — угрюмо ответил работяга, утирая грязный лоб не менее грязным рукавом. — Это вам Серега нужен, он в конторе сидит.

— Серега Череповецкий, что ли? — встрял Долли, из которого сегодня так и перла жизнерадостность.

— Ну да, — сказал работяга.

— Хелло, Долли! Я же говорил, что мы дома!

— Засохни ты, наконец, — сказал Паштет, повернулся к работягам спиной и зашагал к конторе.

Хохол молчал. Он молчал всю дорогу, и в его молчании Паштету чудился нескончаемый обвинительный монолог. Впрочем, Хохол был болтлив в основном за столом и вообще в неформальной обстановке; когда же доходило до дела, он предпочитал не говорить, а действовать. И чем дольше молчал Хохол, тем крепче становилась уверенность Паштета в том, что главное — успеть первым.

Серега Череповецкий с виду был типичный рэкетир с колхозного рынка или, в лучшем случае, гонщик, толкающий лохам пригнанные из-за бугра паленые тачки. Роста в нем было без малого два метра, и все эти два метра основательно обросли тугим жиром. Голова у Сереги была большая, круглая, как баскетбольный мяч, белобрысая и, как водится, стриженная ежиком. Круглая морда с наглыми поросячьими гляделками не столько загорела, сколько обгорела на солнце и теперь более всего напоминала непомерно увеличенный запрещающий сигнал светофора. На Сереге была просторная белая майка с его собственным портретом во всю грудь, широкие шорты до колен, кожаные сандалии на босу ногу и ослепительно-белое кепи с логотипом фирмы «Найк». Этот костюм дополняли массивные золотые часы, толстая цепь на шее — тоже, понятное дело, не оловянная — и болтавшийся на ремешке у правого запястья мобильник в чехле.

В данный момент Серега отдыхал, то есть сидел, задрав ноги на стол, в вертящемся кресле и нежился под тугой струей прохладного воздуха, исходившей от большого напольного вентилятора. На столе рядом с ним стояла открытая бутылка баварского пива, в пепельнице дымилась сигарета. Позади Сереги было огромное, от пола до потолка, заросшее пылью окно, из которого он мог наблюдать за стоянкой. Услышав шум в дверях, Серега задрал голову и приподнял надвинутый на глаза козырек кепи.

— Хелло, Долли! — с порога заорал Долли, устремляясь к нему с протянутой рукой.

Серега снял ноги со стола и привстал, чтобы обменяться с вошедшими рукопожатием. Его помидорная физиономия изобразила осторожную радость: дескать, видеть мне вас, ребята, приятно, но какого черта вы тут делаете в таком количестве и в таком виде? Здесь, сами знаете, не ваша территория…

— Здорово, братва! — протянул Серега, пожимая руки всем по очереди, в том числе Хохлу и Грицко, которых видел впервые в жизни. — Какие люди без охраны! По делу или как?

— Проездом, — сказал Паштет. — У нас тут образовалось что-то типа лишнего автомобиля. Можно, конечно, просто на улице бросить, но мы прикинули, что к чему, и решили: чего, в натуре, добру пропадать?

— Ага, — сказал сообразительный Серега. — Ну, так это не вопрос. А что за телега?

— «Фолькс-шаран», — сказал Долли.

— Что ж, машина солидная, ходовая, — одобрительно произнес Серега. — Ксивы на нее какие-нибудь есть?

— Хелло, Долли! У нас и ключа-то нет!

— А, — сказал Серега. — Ага… Ладно, пошли посмотрим.

Они снова вышли на стоянку, под палящее августовское солнце, в душные запахи разогретого асфальта, металла, резины, моторного масла, бензина и солярки. Впереди двигалась троица, состоявшая из Сереги Череповецкого, Долли и Грицко. Последние что-то горячо втолковывали Сереге — очевидно, расхваливали автомобиль, набивали цену. На некотором удалении от этой шумной компании неторопливо шагали Хохол с Паштетом. Хохол был мрачен, обильно потел и все время утирался серым от дорожной грязи носовым платком. Вся эта катавасия его сильно раздражала. Если вдуматься, Хохол был прав: его, большого человека, оторвали от важных дел, затащили в какую-то Бельгию, где он ничего не потерял, надавали по морде — впервые, наверное, за последние двадцать лет — и в довершение всего заставили принимать участие в вульгарнейшем угоне автомобиля, а также в унизительном процессе его продажи. Понятно, что солидный деловой Хохол вовсе не был рад такому повороту в своей биографии; честно говоря, Паштет тоже не видел причин для радости.

— Гляди веселей, Хохол, — примирительно сказал он. — Хватит искать виноватых. В конце концов, тебя на веревке никто не тащил, ты сам на это дело подписался.

— Вот об этом я и думаю, — вполне мирно откликнулся Хохол. — Сам подписался, это точно. Ну и кто я после этого? До седых волос дожил, а ума не нажил.

— Век живи — век учись, — сказал Паштет.

— И дураком помрешь, — вздохнул Хохол.

— Зато посмотри, тачки кругом какие! — решив сыграть на слабости собеседника, воскликнул Паштет.

— Какие, какие… Паленые, вот какие!

— Ну, паленые… Можно подумать, твой «Хаммер» чистый.

— Так то ж «Хаммер»… Все это дерьмо, что здесь лохам втирают, рядом с «Хаммером» и не лежало. Так, средний класс, серийная дешевка для домохозяек.

— Ну, не скажи. Гляди, какие цацки!

Они шли мимо длинного ряда спортивных и полуспортивных автомобилей — старых, похожих на реактивные истребители, и тех, что поновее, округлых, как морская галька. Хохол удостоил все это разноцветное великолепие лишь беглым пренебрежительным взглядом.

— То-то, что цацки, — проворчал он. — Такие только бабам на Восьмое марта дарить. Перевязал ленточкой, бантик на крышу присобачил, подогнал к подъезду, и она твоя — делай с ней что хош… А ты прикинь, как я в такой машине смотреться буду! Это ж курам на смех!

Они миновали серебристый «Бокстер» с помятым крылом, двухдверный «Мерседес-SLK» с округлой вмятиной на капоте, формой и размером неприятно напоминавшей человеческую голову, прошли мимо черного «БМВ» со слегка поврежденным бампером, бегло осмотрели спортивную «Ауди» и двинулись дальше, к гостеприимно распахнутым воротам.

— На тебя не угодишь, — сказал Паштет и вдруг остановился как вкопанный.

— Что такое? — спросил Хохол, обеспокоенно заглядывая в его разом окаменевшее лицо.

— Погоди, — сказал Паштет. — Погоди-погоди. Погоди-ка…

— Да ты чего? Голову напекло?

Не отвечая, Паштет вернулся назад и остановился перед «БМВ» с помятым бампером.

— Опа, — сказал он.

— Брось, — мигом сообразив, о чем идет речь, сказал Хохол. — Так не бывает, братан. Почему ты думаешь…

— А тут думать нечего, — перебил Паштет, присаживаясь на корточки и трогая рукой помятый бампер. — Чего тут думать, когда я номер помню? Серый! — повернувшись в сторону ворот, зычно окликнул он. — Серега! Давай сюда!

Мордатый Серега вернулся, за ним поспевали Долли и Грицко. Долли сразу понял, в чем дело, и длинно присвистнул.

— Хелло, Долли! — удивленно воскликнул он. — Ну, Пал Палыч! Глаз-алмаз! А мы, бараны, мимо прошли…

— Колись, Серый, откуда тачка? — спросил Паштет, похлопывая ладонью по пыльному бамперу чуть правее вмятины.

— А что такое? — насторожился Серега. — Что-то не так? Вроде не паленая…

— В розыске она, браток, — сказал Долли.

— Ага, — согласился Паштет. — В международном.

Серега неопределенно повел жирным плечом.

— Ну, они у нас все более или менее в розыске… А кто ищет — французы?

— Мы, — сказал Паштет. — Я ее ищу, понял?

— Погоди, Паштет, — сказал Серега, вообразив что-то не то. — Тебя все знают, и я к тебе с полным уважением, но вот так, за здорово живешь… Это же, в натуре, беспредел! Ты не обижайся, но тачка чистая, все бумаги на нее в полном ажуре… Да мне Корней за нее башку отвинтит! Нет, Паштет, базара не будет. Хочешь — вот тебе мобила, звони Корнею и договаривайся с ним сам.

— Да ты чего, в натуре, гонишь? — напирая на него грудью, зашипел Долли. — На кого ты гонишь, а?

— Уймись, — сказал ему Паштет, встал с корточек и, отряхивая ладони, повернулся к Сереге, круглая морда которого была уже далеко не такой красной и самодовольной, как минуту назад. — Ты не понял, Серый. С Корнеем договориться — не вопрос, но мне нужна не тачка, а люди, которые ее тебе подогнали.

— А, — сказал Серый. — Так бы сразу и сказал, а то тачка, тачка… Люди как люди. Какой-то чернявый фраерок с девкой. Девка — пальчики оближешь, я бы с такой покувыркался. Тачка ее, документы в порядке, без балды, настоящие. Отдали за… — он осекся, замялся, что-то прикинул и закончил: — Недорого, в общем, отдали, но, конечно, не даром.

— Когда? — спросил Паштет, сделав вид, что не заметил заминки.

— Да пару дней назад… Позавчера, что ли. Если хочешь, я могу в журнале посмотреть.

— Не надо, все совпадает. Так куда, говоришь, они рванули?

— Я ничего не говорю, — сказал Серый, — а рванули они, кажется, в Москву. Девка, когда деньги в сумочку прятала, сказала что-то вроде: «В Москве пригодятся». А пацан вроде недоволен был: тачку, наверное, пожалел. Да оно и понятно, в Москве они бы за нее впятеро больше взяли, а если бампер поправить, то и вдесятеро…

Паштет многозначительно переглянулся с Хохлом.

— Ох-хо-хонюшки, — вздохнул тот. — Когда ж я домой-то попаду?

— Тебя никто не держит, — сказал Паштет. — Я как-нибудь сам справлюсь.

— Ты-то справишься, — сказал Хохол, — а денежки мои как же? Тебе ведь одного надо — урода этого размазать, а я его сперва подоить хочу.

— Ну так и не скрипи. Не остановится без тебя твоя тяжелая промышленность.

— А кто ее знает? Может, и остановится.

— Ну, так запустишь снова. Делов-то!..

Хохол что-то пробормотал, явно не слишком обрадованный перспективой запускать остановившуюся тяжелую промышленность родного Днепропетровска, но Паштет уже снова повернулся к Серому.

— Теперь по тачке, — сказал он, и Серега опять поскучнел. — Тачка мне нужна. Возьмешь взамен «Ша-ран», и мы в расчете, идет?

— Да ты что, Паштет, — заныл Серега, — что ты, в натуре, не понимаешь? Спортивный «БМВ», чистенький, прошлогодний, против паленого «Шарана» без ключей? Ну, беспредел же!

— Ты что-то часто повторяешь «беспредел», — заметил Паштет, закуривая и с добрым прищуром глядя на Серегу. — Видно, просто не знаешь, что такое настоящий беспредел. Не приходилось, наверное, видеть… Это, Серега, пробел в твоем образовании. Надо бы его ликвидировать. Ты как считаешь, Долли?

— На раз, — сказал Долли, подмигивая Сереге подбитым глазом. — Организуем без вопросов. Хелло, Долли! Это немного больно, и порядок потом придется долго наводить, зато, Серый, всем будешь рассказывать: я, мол, видал настоящий беспредел, в натуре.

Фирменный, от самого Паштета… А? Так откуда начнем? — деловито заключил он.

— Вы, пацаны, меня на понт не берите, — сказал Серега, затравленно озираясь по сторонам. — Вас тут четверо, а если я свистну…

— А если мы свистнем? — ласково перебил Долли. — Сам считай: Москва — раз, Украина, — он кивнул в сторону Хохла, — два… Продолжать?

— Ты еще Казахстан позови, — проворчал Сере-га. — Было бы из-за чего гнилой базар тереть…

— Вот именно, — сказал Паштет. — Хороший ты парень, Серега. Умный, душевный… Ну, давай, тащи ключи, а то мне уже, в натуре, голову напекло.

Серега, вздыхая, пошел в контору за ключами от «БМВ». Долли попинал колесо, хихикнул и сказал, глядя ему вслед:

— Вот уж, в натуре, взяли на голый понт. Только я никак не въеду, Паштет, зачем тебе это корыто. Договорились же на поезде! Взяли бы купе, как белые люди, затарились бы водярой…

— В купе шашлык жарить не разрешают, — сказал Паштет, — а мне в последнее время водяра без шашлыка как-то не в кайф. Вы извините, братва, но я поеду на машине. Если кто хочет, могу подбросить.

— Таможня, — скривился Долли, — погранцы… Нет, Пал Палыч, я лучше поездом.

— Ладно, — сказал Паштет. — В Москве созвонимся. А ты, Хохол?

— Я тоже поездом, — сказал Хохол. — Маловата машинка, да и в большой не очень-то раскинешься. А я уже которую ночь сидя кемарю, как бомж на вокзале. Надоело. Только скажи мне, Паша, как другу: зачем, а? Что это за фокусы?

— Машина хорошая, — сказал Паштет. — Обвяжу ленточкой и жене подарю, как ты советовал. Только сначала яйца этого барана к зеркальцу подвешу — вместо колокольчиков, понял?

— А, — сказал Хохол, — ясно. Эмоциональный ты человек, Паша. Но это дело семейное, мне в него лезть не резон. Свои бабки я в случае чего и с кастрата получу. Так даже смешнее. До вокзала-то подбросишь?

— Без базара, — ответил Паштет. — Долли, загоняй «Шаран»! Спроси у Серого, куда ставить, и загоняй.