Хранитель света

* * *

Светлов сидел за столом у себя в кабинете и с очень довольным видом разглядывал свежий номер газеты — любовался, мерзавец, делом своих шкодливых рук. Он поднял голову на шум открывшейся двери, мигом отбросил газету и вскочил.

— Ба! — закричал он на всю редакцию. — Кого я вижу! Ты ли это, Юрий Алексеевич?! Откуда? Какими судьбами? Почему не позвонил? Я бы тебя встретил, поляну накрыл. Из дальних странствий возвратясь, так сказать… Вечно ты сваливаешься как снег на голову!

— Не как снег, — сказал Юрий, пожимая протянутую руку главного редактора и опускаясь в кресло для посетителей. Видеть Светлова ему было приятно, и это здорово мешало делу, для которого он сюда явился. — Не как снег, Димочка, а как кирпич. Вернее, как тонна кирпича.

— Ну-ну, — удивился Светлов. — А почему у тебя такой странный тон? Голова обвязана, кровь на рукаве… и этот тон. Во что ты опять вляпался?

— Это не я, — сказал Юрий, — это ты вляпался, и я пришел, чтобы вправить тебе мозги.

— Это твое любимое занятие, — осторожно произнес Светлов, хорошо помнивший драку, которую Юрий учинил в этом самом кабинете с покойным Мироном. — Только я-то здесь при чем?

— А ты здесь при том, что жизнь тебя ничему не учит, — жестко сказал Юрий. — Сколько можно наступать на одни и те же грабли? Ведь когда-нибудь так схлопочешь по лбу, что больше не встанешь! Сколько я еще должен прикрывать твою тощую задницу?

Светлов помолчал.

— Странно, — сказал он. — Еще сегодня утром тебя не было в Москве, и вдруг ты вваливаешься ко мне в кабинет, орешь, обзываешься, а напоследок заявляешь, что в очередной раз спас мою задницу. Когда успел-то?

— Да только что, буквально полчаса назад. И притом, заметь, еще не спас, а просто выразил осторожное сомнение в целесообразности твоей ликвидации.

— Шутки у тебя, Юрий Алексеевич, — сказал Светлов.

Тон у него был кислый. Димочка, видимо, уже догадался, что никакими шутками тут и не пахнет, и просто тянул время, пытаясь сохранить лицо. Юрию эти тонкости были, что называется, по барабану.

— Какие шутки?! — гаркнул он. — Кто с тобой шутит, болван! Ты что пишешь? Что ты пишешь, я тебя спрашиваю!

Он схватил со стола газету и сунул ее Светлову в лицо. Димочка отшатнулся и побледнел — не от испуга, конечно, а от злости.

— Что ты на меня орешь?! — заорал он. — Ты что себе позволяешь?! В чем дело, в конце концов?!

— Дело вот в этом, — спокойно произнес Юрий, продолжая держать газету у него перед носом. — Ты нажил себе очень сильного врага, но это не главное. Главное, что эта твоя писанина может серьезно повредить девушке. Она действительно пропала, и ее ищут — осторожно, не поднимая шума, опасаясь спугнуть. А ты… Ты хоть понимаешь, что ты натворил, эксклюзивщик ты вонючий, папарацци доморощенный?

— Погоди, — Светлов подобрался, отвел от своего лица руку Юрия вместе с газетой и подался к нему через стол. — А что тебе об этом известно?

— Да уж побольше, чем тебе, — сказал Юрий. — Пишешь какую-то бредятину, читать тошно.

— За бредятину не убивают, — возразил Светлов.

— Еще как убивают! А то, за что тебя пытались убить в первый раз, не было бредятиной?

— Ладно, — сказал Светлов, — убедил. Так что тебе об этом известно?

— Вот тебе, — Юрий сунул ему под нос кукиш. — Вопросы задаю я. А ты, если у тебя на плечах голова, а не помойное ведро, будешь на них отвечать, понял?

— С какой это стати?

— Дима, — проникновенно сказал Юрий, — положись на меня. Речь идет о человеческой жизни — даже о двух, считая твою. У тебя жена, дочка, подумай, каково им будет, если ты умрешь. И подумай, каково будет тебе, если кого-то из них убьют какие-то подонки… Перестань ты думать о своих сенсациях, о дурацкой свободе слова! Тоже мне, завоевание демократии — свобода нести безответственную чушь! Подумай о людях! Чего ты кривляешься, как диссидент на Лубянке?

Светлов тяжело вздохнул, откинулся на спинку кресла и сложил руки на животе, сцепив пальцы в замок. Лицо у него сделалось печальное, уголки губ трагически опустились.

— Я представлял себе нашу встречу немного иначе, — сказал он. — Впрочем, с тобой всегда так.

— С тобой тоже.

— Хорошо, хорошо, хватит швырять в меня калом, я уже все осознал. Собственно, у меня было предчувствие по поводу этого материала…

— Это называется интуиция, — сообщил Юрий, — и журналист должен к ней прислушиваться… если он, конечно, журналист, а не просто так. Ну давай, журналист, рассказывай, кто тебе слил эту информацию.

Светлов смущенно пожал плечами.

— Понимаешь, — сказал он, — тут такая странная история… В общем-то, информация анонимная.

— То есть, откуда она, ты не знаешь, — заключил Юрий. — Ну, Дима, ты растешь буквально на глазах! Так ты далеко пойдешь, поверь!

— Ну, все не совсем так, — поморщившись, сказал Светлов, — а вернее, совсем не так. Нельзя сказать, чтобы я так уж совсем не знал, откуда информация. Ты пойми, мы часто публикуем довольно специфичные материалы, и информаторы наши далеко не всегда горят желанием обессмертить свое имя. Так что дело привычное… Просто пришел человек в отдел информации, положил на стол конверт, сказал: «Взгляните, это интересно» — и ушел.

— Здорово, — сказал Юрий. — И как он выглядел, этот человек?

Светлов снова пожал плечами, на этот раз с оттенком возмущения.

— Откуда я знаю? Где отдел информации, а где я…

Юрий молча смотрел на него. Бормоча ругательства, Димочка ткнул пальцем в клавишу селектора.

— Екатерина Львовна, — сказал он, — будьте любезны, выясните, кто принимал информацию по Казаковой, и пришлите этого человека сюда. Немедленно.

— Что, уже началось? — деловито спросила Екатерина Львовна.

Светлов покосился на Юрия. Юрий усмехнулся. Екатерине Львовне было за пятьдесят, всю жизнь она работала в разных газетах и зубы съела на этом деле. Она, конечно, знала, что даром эта публикация не пройдет, только вот решения здесь, увы, принимала не она.

— В общем, да, — ответил Светлов на ее вопрос.

— А я вас предупреждала, — немедленно отозвалась Екатерина Львовна.

— Екатерина Львовна, — устало закрывая глаза, сказал Светлов, — я вас прошу…

— Уже, — послышалось в ответ. — Уже иду.

Дмитрий открыл рот, но в селекторе громыхнуло, щелкнуло, и связь прервалась.

— Сама идет, — удивленно сказал Светлов, как будто Юрий сам этого только что не слышал.

— Оно и к лучшему, — заметил Юрий. — Эта, по крайней мере, не станет трепаться.

Светлов открыл рот, но ответить не успел, потому что в кабинет вошла Екатерина Львовна. Она неплохо сохранилась для своих пятидесяти четырех лет и всегда была одета с иголочки — совершенно непонятно, на какие деньги. Видеть ее с пустыми руками было как-то непривычно — она вечно бегала по редакции, изнемогая под тяжестью каких-то папок, бумаг, подшивок; в самом крайнем случае в руках у нее мог быть чайник или кипятильник, но налегке Юрий видел ее впервые.

Увидев Юрия, Екатерина Львовна сначала удивленно подняла брови, а потом приветливо улыбнулась и поздоровалась.

— Приятно вас видеть, Юра, — с заметным облегчением произнесла она. — А я думала, здесь уже полно бандитов или омоновцев…

— Это одно и то же, Екатерина Львовна, — заявил Светлов. — Да и ваш дорогой Юра недалеко от них ушел. Ну, да бог с ними со всеми… Это вы принимали информацию по Казаковой?

— Да, я, лично. И я вам сразу сказала, что… Впрочем, после драки кулаками не машут. Что вас интересует?

— Не меня, — сказал Светлов, — а вот его… Нашего Юрия Алексеевича интересует источник.

Во взгляде, которым Екатерина Львовна посмотрела на Юрия, сверкнуло острое профессиональное любопытство, но она не стала спрашивать, по какой причине Юрия Филатова вдруг так живо заинтересовало дело о похищении Даши Казаковой. Похоже, она, в отличие от Светлова, сразу поняла, кто здесь задает вопросы. Да и чему, собственно, она должна была удивляться? Дружба дружбой, а служба службой… Такой плечистый и мужественный человек, как Юра Филатов, мог оказаться одним из тех, кому задавать вопросы положено по долгу службы; такая роль, по ее мнению, подходила ему гораздо больше, чем амплуа редакционного водителя, в котором он выступал раньше.

— Он себя не назвал, — сказала Екатерина Львовна, погасив в глазах хищный журналистский огонь. — Пришел, вежливо поздоровался, спросил, кому можно передать любопытный материал, отдал пакет и сразу же ушел, ничего не объясняя. Молодой, лет двадцати пяти или около того, длинноволосый брюнет — такая, знаете, небрежная артистическая шевелюра… Довольно симпатичный… я бы даже сказала, смазливый.

Юрий слегка вздрогнул.

— Он меня сразу насторожил, — продолжала Екатерина Львовна. — Явился в куртке с поднятым воротником, кепка надвинута, в темных очках… Этакий, знаете, герой старого фильма про шпионов, красавчик в темных стеклах. Я, помнится, тогда еще подумала: что он видит через эти свои очки? А потом посмотрела на фотографии, и мне вообще стало не по себе… Хотела в милицию позвонить, но вот Дмитрий мне не разрешил…

— Насчет милиции Дмитрий совершенно прав, — сказал Юрий, — но вот насчет остального… Вы сказали «фотографии»? Именно так, во множественном числе?

Вместо Екатерины Львовны ответил Светлов. Он вздохнул, полез в стол и перебросил Юрию пухлый конверт из черной светонепроницаемой бумаги.

— Учти, зрелище не для слабонервных, — предупредил он. — Если бы мы напечатали хоть одно фото целиком, они прислали бы не тебя, а снайпера.

Юрий заглянул в конверт, и его передернуло. Светлов был прав. На опубликованной в газете фотографии было видно только окровавленное, изможденное лицо Даши Казаковой да часть покрытых страшными синяками плеч. Теперь Юрий понял, почему эта фотография показалась ему чрезмерно увеличенной: на оригинальных снимках девушка была изображена целиком — что называется, без купюр, и это действительно было зрелище не для слабонервных.

— Слушайте, люди, — сказал Юрий, — вы люди или нет? Ну, хорошо, в милицию в наше время обращается только тот, кому больше податься некуда. Но отцу-то вы могли позвонить!

Екатерина Львовна только вздохнула, а Светлов залился краской гнева и смущения и стиснул зубы. Юрий немного подождал, но ему никто не ответил.

— Ну ладно, — сказал он, пряча конверт с фотографиями в карман пиджака. — Это я заберу… Кстати, вы уверены, что это не фальшивки?

— Ребята из фотолаборатории проверяли, — не разжимая челюстей, процедил Светлов. — Божатся, что настоящие.

— Надеюсь, копий они себе не наделали?

— Идиот, — огрызнулся Светлов.

— Это я идиот?! Кто бы говорил! Молчи, не буди во мне зверя. Екатерина Львовна, а вам не показалось, что парень разговаривает с легким акцентом?

— Да. Собственно, это даже не акцент, а такой, знаете южный говорок, украинский или молдавский… Да нет, пожалуй, все-таки украинский.

— Спасибо, Екатерина Львовна, — сказал Юрий, — вы мне очень помогли. И я вас умоляю…

— Юра, — перебила его Екатерина Львовна, — я обожаю посплетничать, на то я и женщина. Но тут ведь речь идет о жизни и смерти, правда? Ее действительно похитили?

— Не знаю, — честно признался Юрий. — И никто не знает. Это очень запутанная история, а вы со своей статьей запутали ее окончательно. Поэтому прошу вас, никому ни слова, договорились? А ты, — повернулся он к Светлову, — садись и пиши опровержение. Чтобы вышло в следующем же номере и чтобы таким же шрифтом, как анонс этой твоей статейки, понял? Чтобы даже слепой с другой стороны улицы разглядел.

Как всякий истинный журналист, услышав слово «опровержение», Светлов встал на дыбы.

— Ты понимаешь, о чем говоришь?! Ты мне предлагаешь потерять лицо!

— Дурак, — устало сказал Юрий. — Потерять лицо — это лучше, чем потерять голову. Если опровержения не будет, я тебе ее сам оторву, этими вот руками… если успею, конечно.

— Дима, — мягко вмешалась Екатерина Львовна, — бог с ним, с лицом. И голова тоже, в общем-то… Ведь дело же не в этом, правда? Надо помочь, Дима. Ну что вы, в самом деле? Впервой нам, что ли, извиняться? Тем более что мы с вами действительно повели себя не лучшим образом…

— Не мы с вами, а я, — сказал Светлов. Краска уже сошла с его лица, он был бледен и серьезен. — Я повел себя не лучшим образом.

— Давай-давай, — без тени сочувствия сказал Юрий, — посыпай голову пеплом. Только сначала опровержение напиши.