И.О. Древнего Зла, или мой иномирный отпуск

35

Вечер был хорош: полон огней, и вина, и бумажных пауков-фонариков.

Красиво.

На праздник пришли Шуа с Шаном, и ещё несколько воспитанников, подброшенных под стены нашей Башни, и даже малолетняя катастрофа Мин-Мин, которую ухитрились потерять (вот уж не сюрприз) и потом коллективно искали. Я не участвовала в этом групповом развлечении, но комментировать его со стороны оказалось на удивление забавно.

Был на празднике и питомец Шуа, которого она приучила обращаться пауком с человеческой головой. Кошмар, прикормленный ассасинами, разросся и набрался сил. Я не вмешивалась. Будь я праведным учителем, то возможно, а так… С одной стороны, пусть ребёнок набивает свои шишки, с другой… Глядя со стороны, кошмарик прогрессировал на удивление быстро, набираясь не только силы, но и человеческих качеств, что критически важно для прогресса духов. Тут же всё всегда работает в обратную сторону: люди, чтобы прогрессировать в магии, должны уподобить себя духам; духи, с другой стороны — уподобить себя людям. Это как тянуться с двух сторон к одной тонкой преграде, надеясь преодолеть её… Ну, или стать частью её.

Или соприкоснуться руками.

Тут у магических, философских и религиозных традиций нет особенного единства, каждая имеет свои особенности, что всего лишь закономерно. Но константа “тянуться навстречу духу” присутствует, пожалуй, везде. Что неудивительно.

Испытание Шуа — справиться с превратностями зависимости, владения и паразитирования, пережить период взаимного бунта и не быть убитой собственноручно спасённым духом. Испытание духа — из тупой твари, которая способна только жрать, эволюционировать в существо, способное на желания и привязанности, сомнения и порывы.

У них, если присмотреться, есть все шансы быть успешными. Не наверняка, но… В отличие от мастеров светлых путей, которые нянчились со своими учениками на постоянной основе и постоянно их направляли, в хтонической традиции обучение выглядит скорее так: “Тебе раз показали дверь. Или дорогу к двери. Или тень двери. В любом случае, дальше разбирайся сам, даже если сдохнешь в процессе.”

Звучит, конечно, не очень хорошо, но почти все по-настоящему стоящие мастера хтонических путей — ярые индивидуалисты, которые некогда получили минимальную базу и на ней построили нечто новое на свой вкус. По-другому это просто не работает.

…

Вечер был хорош, но, насладившись им сполна, я, как героиня дурацкой сказки, тихо сбежала в полночь. Даже обувь за собой оставить не потрудилась — это никогда не было моим амплуа.

Вернувшись в комнаты, я тут же сходила навестить благополучно “украденное” мной тело мастера Лина. Оно, как и раньше, не дышало, но и не разлагалось, поскольку уже очень давно являлось скорее оболочкой для иномирного духа, чем по-настоящему живым объектом. Пока дух гуляет, тело не живёт… Пожалуй, учёные из любого техногенного мира назвали бы это явление биороботом и очень, очень дорого бы отдали за возможность посмотреть, как он устроен.

Впрочем, рано или поздно они разберутся и без всяких подглядываний. Но, хорошо понимая, чем это обернётся, я бы всё же сказала: лучше поздно, чем рано.

Я призадумалась: знает ли мастер Лин об этом? Осознаёт ли? Из всех отражений техногенного мира, он бывал лишь в одном, покинул его совсем юным и вряд ли успел погрузиться в эти вещи… Впрочем, ему и незачем.

Я осторожно провела пальцами по белоснежному лицу, пощекотала длинные ресницы, коснулась пальцами губ. Без духа, обитающего в нём, это тело потеряло паучью долю своей красоты, но мне всё ещё нравилось его касаться — просто потому что это было его тело.

Впрочем, я полюбила бы любое его обличье.

— Возвращайся поскорее, — попросила я тихо. — Пусть твой свет хранит тебя.

Отвернувшись, я привычно поручила паучкам неусыпно бдеть и вернулась в комнату.

Роль леди Рениты была сыграна на сегодня; пришло время Королевы Кошмаров.

Сны, сны, сны.

Бесконечные коридоры, полные паутины; бесконечные нити, соединяющие разумы.

Довольно забавно для Королевы Кошмаров, но я никогда не была подлинно великим мастером снов. Умею с ними обращаться, но не могу сказать, что так уж люблю этим заниматься. А о каком подлинном величии в искусстве можно говорить, если ты не влюблён в это искусство?

Я люблю магию, но хаотичный, постоянно меняющийся, полный подводных камней и подсознательных течений мир снов утомляет меня. Знаю, многие мои достойные коллеги предпочитают использовать сон для погружения в подпространство, но это не мой путь. При прочих равных, во сне я предпочитаю просто спать, работая с подпространством наяву и погружая себя в транс, если надо; сон наяву мало чем отличается от сна во сне, но в него сложнее погрузиться без повреждений разума и при этом он куда лучше поддаётся контролю. Плюсы и минусы очевидны.

Однако, когда дело доходит до исполнения обязанностей древнего зла, совсем без снов было бы очень сложно.

Моя паутина давно раскинулась вокруг, оплетая сны и разумы, соединяя меня как с многочисленными игроками на этом поле, так и с обычными людьми…

Я поморщилась, ощутив привкус фантомной крови на губах.

Здесь, на границе сна и подпространства, нанесённая мастерои Лином рана показала себя во всей красе: я не могла сменить форму, с трудом котролировала сознание и чувствовала себя, в кои-то веки, на свой настоящий возраст: усталой старой развалиной.

— Ладно, — вздохнула я, — так и быть.

Моя паутина пришла в движение, пауки стремительно поползли во все стороны, захватывая сознание за сознанием, обращаясь страхами и кошмарами, советчиками и испытаниями. Сила из этой паутины медленно, но уверенно потекла ко мне, восстанавливая повреждённую сущность.

Обычно я не слишком люблю такой метод, но здесь и сейчас он был лучшим решением.

Более-менее восстановив силы, я перекрыла канал, предварительно убедившись, что никого не прибила в процессе и каждому из использованных людей оставила в подарок что-то, чтобы не быть должной: я, если уж на то пошло, весьма вежливый кошмар. Так что всем своим жертвам, которым не собираюсь вредить по-настоящему, я присылаю утешительный приз. Откровение там, восстановление потерянного воспоминания, преодоление определённого порога… Последнее чаще всего, потому что это моя специальность.

Не всем пойдёт на пользу, конечно. Но это шанс на лучшее, а значит, мой долг погашен; что уже они будут потом делать с моим подарком, меня никаким образом не касается.

Когда с проблемой самочувствия я более-менее разобралась, на повестке дня встали другие вопросы. И я отправилась гулять по снам, решив начать с основного развлечения текущей ночи.

…

…

Император был стар.

Он обучался магии однажды, но не достиг в ней достаточных успехов для того, чтобы претендовать более чем на пару сотен лет. Никакие многочисленные эликсиры и вливания сил не могли гарантировать ему большего.

За это я в принципе люблю магию: в этой силе, в отличие от власти, существует хотя бы жалкое подобие справедливости… В определённой её форме.

..Император состарился, и дни его, с моим влиянием или без него, в любом случае были сочтены. Он и сам это знал, если присмотреться и разобраться; не признавал вслух, но и не желал принимать это знание, позволяя ему точить себя изнутри.

Войдя во Дворец его сновидений, сложно было не заметить этого тлетворного влияния страха перед неминуемой смертью, что дышала ему в затылок.

Оттуда же брало свои корни подсознательное желание утащить за собой так много людей, как только возможно.

Собственно, если заглянуть глубже, вся эта история с “давайте разрешим принцам призывать так много демонов, как они захотят, и отдадим трон тому, кто убьёт Тёмного Властелина” тоже имела именно такую природу. Все подобные истории прорастают из одинаковых корней, они узнаваемы с первых нот.

Нет, разумеется, если бы вы спросили самого Императора, он сказал бы, что это тут ни при чём. Он отыскал бы тысячи причин и разумных доводов, оправдывающих его поступки. Но вот незадача: его подсознание было честнее сознания, а действия говорили громче слов. Он уже нёсся по этому пути, пройдя точку невозврата, и не мог повернуть обратно.

Во сне Императора дворец был мрачен и величественен, полон жизни, но и лишён её. Небрежно шагая в тени крытого павильона, я наблюдала за болезненно-натужным весельем пира, что снился императору. Наложницы с одинаковыми лицами, придворные с идентичными оскалами, густое, как кровь, вино, и несмолкающий шёпаот моих пауков на фоне.

“Они все хотят обмануть тебя.”

“Они все хотят сбросить тебя в яму.”

“Они все тебе лгут.”

“Они смеются над тобой, пока ты не слышишь”

“Они ждут, когда ты умрёшь”

Шёпот и злорадный смех эхом гуляли по коридорам.

Император кричал:

— Казнить их! — и кровь текла на землю роскошных садов, и головы катились по газону — и шептали, и смеялись, а наложницы, не обращая ни на что внимания, сорвали платья и принялись извиваться в траве, обнажая звериные пасти…

До чего же похожи у них сны.

Сколько таких вот королей встречала я на своём пути? И сколько времени должно пройти, чтобы лица их не сливались у меня в одно, то самое, на которое я впервые смотрела, стоя среди толпы прочих невест?..

Я холодно улыбнулась.

Получать удовольствие, мучая живого, представляя на его месте того, кто давно умер — слабость и классический путь к саморазрушению. Люди бесконечно мстят обидчикам, давно мёртвым или ушедшим, и тем самым загоняют самих себя в тупик, не видя вокруг ничего, кроме бесконечных отражений прошлого…

У меня ушло много лет, чтобы научиться держать этот порыв в узде, замечать его и осознавать. Но в глубине души я всё же радовалась, что этот император именно таков.

Это всё упрощало.

Я выступила из тени павильона, скользя среди всей этой фантасмагории навстречу сновидцу, чьё лицо дрогнуло, пошло рябью, но всё же не стало лицом моего старого знакомого.

Маленькая личная победа.

Я, с другой стороны, преобразилась, обретая лицо, которое он сам для меня вообразил. Это не что-то новое: духи, которые приходят в сны, безлики, и только сам сновидец дарует им облик в соответствии со своими слабостями и страхами, воспоминаниями и надеждами.

Я позволила его сознанию и представлениям смешаться с моим сценарием. И, вполне неожиданно, вдруг стала юной девушкой, почти девочкой, с доброй улыбкой, болезненно-хрупким телом и большими серьёзными глазами.

— Братик, — сказала я-она, позволяя всем звукам утихнуть, а искажённым порождениям больного сознания — замереть, — всё хорошо, я здесь. Теперь всё в порядке.

С любопытством и нотой горечи я пронаблюдала, как волны проходят по лицу старого императора, обнажая беззащитный, доверчивый и полный тепла взгляд.

Я и не хотела бы знать, но это был вопрос уважения к нему — и, что важнее, собственного развития. Потому я заглянула в его сознание и посмотрела, как он играет с этой девочкой, своей сводной сестрой, во внутренних садах дворца. Она была его единственным другом — и единственным светом в мрачной, полной интриг и насилия атмосфере этого насквозь пропитанного ядом, жестокостью и страхом места.

Когда начался очередной виток борьбы за власть, мать этой девочки была обвинена в измене императору. Едва ли обвинение было справедливым, но как знать; так или иначе, принцесса и её мать были подвергнуты сначала пыткам, а потом казни на глазах у прочих членов семьи. Этот император тоже был там, тоже смотрел.

Именно это зрелище стало для него поворотным этапом во многих смыслах. В том числе, именно потому его гарем был самым многолюдным (и отличался самыми жестокими публичными наказаниями) за последние несколько поколений…

Я покачала головой.

Почему все эти истории так похожи одна на другую?..

Хотя, риторический вопрос.

— Братик, — сказала я мягко, — всё хорошо. Я знаю, что ты очень устал. Может, этот бал пора прекратить? Музыка становится слишком громкой, и давно стемнело. Думаю, тебе стоит отдохнуть.

Он опустил веки, тяжёлые, будто сви нец.

— Я… очень устал… милая, я…

— Всё хорошо, — сказала я тихо, положив ладонь ему на щёку. — Всё хорошо, пора спать.

Он счастливо улыбнулся и прикрыл глаза.

Где-то там, далеко от царства снов, тело императора перестало дышать.

Я постояла, глядя, как медленно растворяются вокруг тени наложниц, и лужи крови, и золото роскошных украшений… А после устало вздохнула.

Они всегда, всегда одинаковые. Раньше мне казалось, что это отвратительное зрелище, потом — что жалкое… Но теперь я выросла достаточно, чтобы осознавать, насколько это грустно.

Устало улыбнувшись, я отвернулась от разлетающегося на осколки сновидения и поспешила дальше.

Моя рабочая ночь только начиналась.