Казнь по кругу

14

Полковник Панкратов встретил его у монументальной проходной — единственной в бесконечной неприступной стене с проволокой поверху.

— Ксива у тебя какая-нибудь есть? — спросил полковник: — В меру нейтральная, но убедительная?

— Такого говна у меня навалом, — успокоил его Сырцов. — Удостоверение о том, что я старший инструктор высшей школы детективов и охранников, подойдет?

— В самый раз. И не наш, и не муровский, а вроде свой! — обрадовался Алексей.

Страж у вертушки, несмотря на дружеские отношения визитера со здешним начальством, придирчиво рассмотрел сырцовское удостоверение, сверил его с заявкой на разовый пропуск, дотошно изучил «байард» в поисках обозначенной в заявке же марки пистолета, нашел и нажал наконец на педаль, которая прокрутила вертушку на сто восемьдесят градусов. Только-только одному человеку пройти.

Так Сырцов оказался на секретной базе подготовки спецназа. Вчера, около полуночи вернувшись после прогулки с Любой, он в требующем немедленного выхода сыщицком колотуне бесстыдно позвонил Алексею по тайному домашнему телефону. Матерно ругаясь в полусне, Панкратов согласился на встречу. Но, садист, заставил Сырцова быть на месте к семи сорока пяти. Вот по этому поводу и высказался Сырцов, когда они чистенькой пихтовой аллеей шли туда, куда надо было Алексею:

— Лучше б уж к пяти утра. Чего там мелочиться?

— Ты небось, как блядь после рабочей ночи, в мягкой постели валяешься до двенадцати, а я человек служивый.

— Уж, пожалуйста, не ври, что ты каждый день на службу к восьми являешься, — невыспавшийся Сырцов был брюзглив, как генерал в отставке.

— Сегодня мои личные штатные стрельбы, — разъяснил ситуацию Алексей.

— У меня к тебе серьезный разговор на полчаса.

— Ты мне ночью уже говорил об этом. У меня время на стрельбище от восьми до половины десятого. Отстреляемся и побеседуем.

Забавное у них было стрельбище. Рядом с неподвижными мишенями, мишенями двигающимися, прыгающими, бегущими и ползающими существовало подобие детского городка аттракционов, где были и карусели, и качели, и механизм для выполнения мертвой петли, и миниатюрные американские горы, и круг, на котором следовало при вращении добираться к высокому центру. Много чего здесь имелось. Но ни веселых мордашек на бортах, ни яркой раскраски, ни причудливых на радость детям излишеств. Скелеты аттракционов, голая функциональность.

И изрезанный непредсказуемыми траншеями овраг тут же — перед другим рядом мишеней.

У будочки с электроуправлением всего этого хозяйства стояли навытяжку два сверхсрочника, которые при приближении полковника четко и синхронно откозыряли.

— С чего начнете, Алексей Владимирович? — интимно поинтересовался старший. Алексей сморщил нос от удовольствия существовать в понятном ему ярком утреннем мире, щуря глаза, осмотрелся и решил:

— Пожалуй, с оврага, Васильич, — и к Сырцову: — А ты?

— Пожалуй, с отдыха, — опять поддразнивая полковника, ответил Сырцов и тут же прилег на траву. Прилег, вытащил из сбруи «байард» и с нежной любовью обласкал — проверил, все ли в порядке.

— Покажи, — потребовал полковник. Сырцов протянул ему пистолет. Привлеченные экзотичным видом оружия, осторожно подтянулись сверхсрочники, деликатно разглядывая через плечо полковника диковинный братоубийственный механизм.

— На маузер похоже, — решил старший.

— Откуда он у тебя? — спросил Алексей.

— Дед подарил.

— Дед Мороз что ли?

— Дед. Александр Иванович Смирнов. Мой бог и учитель, — серьезно ответил Сырцов.

— Этот тот самый, что операцию в заповеднике провел? — вспомнил Алексей и вернулся к «байарду»: — Он в какую сторону стреляет?

— В какую я захочу, — флегматично ответил Сырцов.

— Ну, а мне бы чего-нибудь попроще, — съехидничал Алексей и вытянул из-под ремня облегченный блестящий полицейский «кольт-45». Нравилась ему его машинка. Он подкинул ее на своей громадной ладони, полюбовался самую малость и приказал: — Заводи, Васильич.

Старший бросился к пульту. Со скоростью походного шага двинулся второй ряд мишеней на той стороне оврага.

Сделав по овражному крутому склону три кувырка через голову, Алексей, приподнявшись на одном колене, произвел по мишеням серию выстрелов на всю обойму. Немедля кинул себя в неглубокую ямку, мгновенно перезарядил и, сделав по оврагу стремительный бросок метров на пятьдесят, залег и открыл огонь по внезапно появившимся без всякого порядка из многочисленных траншей поясным силуэтам. Перезарядка, еще бросок и снова серия. Третья. Последняя.

Тяжело и звучно дышавший полковник Панкратов с облегчением улегся на траву рядом с Сырцовым. Молчал, чтобы отдышаться. Отдышался, зевнул неизвестно отчего и предложил Сырцову:

— Может, попробуешь?

— Мне кувыркаться ни к чему, — ответил и тоже зевнул. Заразная эта штука — зевота. — Горки, перелески, траншеи — это у вас. А у нас — каменные стены, асфальт, тротуары, лестницы. На них не покувыркаешься.

Подошел Васильич, сказал одобрительно:

— Порядок, Алексей Владимирович. Минус — всего два.

— Все хорошо, прекрасная маркиза, — запел Сырцов, — за исключеньем пустяка!

— Интересно, сколько раз ты промахнешься! — разозлился Алексей.

— Я вообще не промахиваюсь, — с ленивой скромностью сообщил Сырцов. — Только вот в овраге кривляться, как обезьяна, не собираюсь.

— А что вы хотите? — гася возможный скандал, быстро спросил сообразительный Васильич.

— Я на карусели давненько не катался. А в детстве любил, — жуя травинку, задумчиво сообщил Сырцов.

— Покатайся, покатайся! — гостеприимно и ехидно предложил Алексей.

— На сколько у вас обойма? — полюбопытствовал Васильич.

— На десять. Один в стволе.

— Значит, одиннадцать попрыгунчиков по кругу, — все понял Васильич и пошел пускать карусель.

Не было удобных сидений на этой карусели. Не было зебр, осликов, тигров и жирафов. Были металлические горизонтальные прутья внизу, на которых можно с трудом стоять, и вертикальные, за которые можно держаться одной рукой. Сырцов вспрыгнул на карусель, нашел для себя оптимальное положение и объяснил:

— Готов!

С одной руки, значит. Тяжеловат для этого «байард», но назвался груздем — полезай в кузов. В кузов карусели. Карусель набрала оптимальную скорость, и тогда раздался клаксонный вскрик — сигнал к началу стрельбы. Черные силуэты выпрыгивали по ходу движения карусели, выпрыгивали по порядку, но одни в высоту, другие в сторону, и каждый в новом варианте. Выпрыгнув на мгновение, они, тут же обращаясь к стрелку фанерным ребром, становились невидимыми.

Сырцов палил почти как из автомата, стремясь отстреляться в один крут. Отстрелялся. Карусель замедлила ход, и Сырцов, левой рукой держась за вертикальную стойку, как за вагонный поручень, приветливо помахивал «байардом» встречавшему его полковнику Панкратову. Ни дать ни взять — прибытие поезда.

— Головка закружилась, — капризно признался полковнику Сырцов, спрыгнув с карусели. Алексей снова потянулся к «байарду», взял в руки, осмотрел с уважением и заметил (нашел-таки недостаток):

— Тяжеловат для одной руки.

— Я привык, — небрежно отбрехнулся Сырцов. Подошел старший и с уважительным любопытством даванул косяка на штатского стрелка.

— Что там, Васильич? — с непонятной надеждой спросил полковник.

— Все одиннадцать, — отрапортовал старший.

— Ну, Жора, ты — мастак! — через силу восхитился Алексей.

— Это я со страху. Уж больно быстро карусель крутилась.

— Мы еще и кокетки, — констатировал Алексей. — Еще будешь?

— Что я — идиот, такое эффектное антре портить?

— Ну, тогда лежи. А я пойду норму отрабатывать.

Солнышко уже взобралось на необходимую высоту для выдачи тепла и сморило невыспавшегося сыщика. Сырцов то видел, то не видел корячившегося на снарядах полковника Панкратова, и не потому, что тот за что-то прятался, а потому, что периодически в мягкой полудреме закрывались глаза. И резкий треск выстрелов вместо того, чтобы будоражить, просто-напросто укачивал. Сырцов и укачался — заснул.

— Караул устал! — голосом матроса Железняка прокричали над его ухом.

Сырцов открыл мутные глаза и посоветовал:

— Так пусть отдохнет.

— Вставай, вставай! — Алексей садистски трепал его за плечо. — Ты же со мной беседы беседовать сюда явился.

Сырцов сел в траве, сладострастно потянулся, зевнул, немыслимо кривя распахнутый рот, вздрогнул всем телом и поинтересовался:

— Где беседовать будем? Давай здесь.

— Здесь через четыре минуты группа приступает к стрельбам. Пошли ко мне в мою комнату отдыха.

— Персональную? — в фальшивом восхищении зашелся Сырцов.

И вправду персональная. Тахта, накрытая пледом, два совсем неказенных креслица, журнальный столик, на котором штучная ваза с огромными ромашками, на стене над тахтой два хороших фотографических портрета: красивая молодая женщина и смешная девчонка, удивительно похожая на полковника Панкратова.

— Жена и дочь? — спросил Сырцов, разглядывая фотографии.

— Бабушка и внучка, — в сырцовском стиле ответствовал Алексей, но не выдержал, похвастался: — Правда, Надюшка на меня похожа?

— Ей бы полковничьи погоны, и вылитая ты.

— Все шуткуешь, Сырцов, — сказал Алексей, шуруя в тумбочке-комоде. — Пива хочешь? После трудов праведных по баночке-другой, а?

И вытянул из ящика упаковку баночного «Гессера». Непочатую. Поставил на стол, перочинным ножом вскрыл пластиковую покрышку. Сырцов вздохнул. Хотелось, конечно, пивка, но расслабляться не хотелось.

— Пей один. Ты по всем аттракционам литра два выпотел, так что восстанавливайся. А я только на карусели покрутился.

— Дело, что ли, впереди? — догадался Алексей.

— Все зависит от нашего разговора.

Полковник раскачал на первой банке рычажок, вырвал его и вожделенно припал к образовавшемуся отверстию. Сырцов тактично молчал, стараясь не мешать восхитительному процессу. Алексей из-за банки глянул на него строгим глазом и, допив, предложил:

— Ты давай рассказывай, рассказывай… — аккуратно поставил пустую банку на журнальный столик и вскрыл вторую.

— Для начала не рассказ, а несколько бестактный вопрос, — Сырцов потрогал себя за нос в раздумье, как бы выразиться помягче. — Допустим, у тебя, как профессионала, задание на ходу: из мчащейся на скорости автомашины уничтожить из автомата идущего по тротуару человека. Когда бы ты произвел очередь: до встречи с ним или проскочив его и слегка тормознув, в угол, в спину?

— Машина? — деловито поинтересовался допивший вторую банку и сделавший паузу в приеме пива Алексей.

— А какое это имеет значение?

— В принципе — никакого. Только у хорошего джипа переднее стекло открывается — тогда совсем удобно. Но в любом случае очередь следует производить до встречи с объектом. В такой ситуации стрелку можно основательно подготовиться и хорошо прицелиться. Если же объект оказывается у стрелка за спиной, необходима перемена позиции, новый поиск цели. И, естественно, возможность промаха вырастает до недопустимого фифти-фифти.

— Ясненько, — кощунственно констатировал Сырцов. — Вопрос второй, не потому, что не знаю, а потому, что хочу твоего подтверждения. Как падает человек, прошитый автоматной очередью?

Полковник, держа в руке третью банку, размышлял, открывать ее или не открывать. Тем не менее ответил четко и безапелляционно:

— От одиночного выстрела все может быть: объект может осесть, упасть на бок, закинуться на спину, даже рухнуть вперед. При автоматной очереди варианты исключаются: объект от многократных пулевых толчков падает по направлению выстрелов. Если в грудь, то на спину, если в спину, то грудью.

— Совсем все ясно, — сказал Сырцов и закрыл ладонями лицо.

— Ты что? — обеспокоился Алексей.

— Картину в памяти восстанавливаю, — непонятно объяснил Сырцов и положил ладони на журнальный столик. Алексей открыл третью, но сразу пить не стал. От недоумения недовольно спросил:

— Ну и как? Восстановил?

— Восстановил, Леша! Мне показали американское кино.

— Понятнее можешь? — попросил Алексей и присосался к банке.

— Меня хотели окончательно и бесповоротно убедить в том, что агент Махова Цыпа разоблачен преступными элементами и уничтожен за сотрудничество с милицией. Для этого им было необходимо, чтобы я в натуре увидел его простреленную грудь, для этого им было необходимо выкрикнуть бессмысленную фразу «Ты мразь, Кок!» вместо «раз, два, три», чтобы на «Коке», как на счете «три!», Цыпа синхронно с очередью привел в действие устройство, имитирующее кровавые раны на груди.

— Как допер?

— Три дня мучила эта дурацкая фраза: «Ты мразь, Кок». Тем более что оказалось: он не Кок вовсе, а Цыпа.

Призадумались оба. Вдруг полковник резко спросил:

— Но ведь информация, переданная тебе Цыпой, была абсолютно достоверной. Как это понимать, Жора?

— Не знаю. Вот поэтому буду держать горячий след.

Помолчали. Полковник с сожалением спрятал початую упаковку в тумбочку, присел на тахту рядом с Сырцовым, обнял его за плечи и соболезнующе задал риторический вопрос:

— Зачем тебе все это, Жора?

— А тебе?

— Я служу. Мне за это жалованье платят.

— Дай-ка баночку, — вдруг решился Сырцов.

— А раньше попросить не мог, пока я не упрятал? — ворчал Алексей, вытаскивая упаковку из ящика. Вынул банку для Сырцова и после недолгого раздумья для себя. Расковыряли, отхлебнули по малости.

— Однажды я Деду задал такой же вопрос. Зачем, мол, вам это, Александр Иванович. И он мне байку рассказал. Была у него собачка, помесь эрдельтерьера с дворняжкой, и, как все домашние собаки, очень похожая характером на своего хозяина. Веселая, доброжелательная, простодушная.

— Это Смирнов-то доброжелательный и простодушный? — несказанно удивился Алексей.

— И веселый, — добавил Сырцов. — Дальше слушать собираешься?

— Пардон, — извинился Алексей за допущенную по отношению к Смирнову бестактность.

— Так вот. Со всеми людьми была эта собачка мила и приветлива, но не терпела каких-либо аномалий. Однажды она впала в неистовство от того, что парочка на бульваре вместо того, чтобы устроиться на свободной скамейке, уселась на траву. Как его собачка, Дед терпеть не может непорядка. Непорядка, порождающего мерзость и зверство. Во всей этой истории какой-то непорядок, Леша.

— А, значит, мерзость и зверство, — закончил за Сырцова фразу полковник. — И что будешь делать дальше?

— Держать горячий след.

— Догадываешься, куда он идет?

— В кино, — непонятно ответил Сырцов.