Казнь по кругу

21

Их теплоход вместе с интуристовским, как шерочка с машерочкой, подходил к славному городу Угличу.

Едва солнышко взошло всерьез, как Сырцов, оставив кожаную куртку и сбрую с «вальтером» в шлюпке, выбрался на палубу и приступил к исполнению обязанностей праздного отпускного пассажира-туриста: прогуливался по кругу, рассматривал берега, сидя на стульчике, подставлял солнцу небритое личико. Наряд был подходящий — трикотажная рубашка с короткими рукавами, светлые легкие брюки, невесомые мокасины. Дырочки на рубашке, правда, приходилось все время прикрывать локтем, да и штанцы, если внимательно посмотреть, изрядно грязноваты, но издали, на равнодушный взгляд, все вполне на уровне.

В девять отправился в буфет и под две банки пива слопал две пачки галет. Больше ничего съедобного в буфете не оказалось — одни сладости. Потом высосал третью банку и в дремотном парении позволил себе минут на сорок расслабиться в лучах забиравшегося вверх солнышка. Рана подозрительно не беспокоила. Нагноилась, что ли?

Когда начали поворачивать к причалу, Сырцов забрал свои причиндалы из шлюпки (сбруя была любовно закутана в куртку) и в сортире первого класса экипировался по-боевому.

Сейчас не следовало светиться. Мало ли что. Он устроился на верхней палубе так, чтобы без боязни быть замеченным осмотреть приближающийся берег. Итак, что мы видим на этой занимательной картинке?

Вот этого он не ожидал. Они и интурист швартовались на соседних причалах, и как раз между ними стояла вольная кучка из пяти человек, в которых Сырцов разобрался сразу. Когда их теплоход высунулся из-за интуристовского, пятерка уверенно направилась к причалу, по которому он собирался сойти на берег.

Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Они ориентировочно могли просчитать его маршрут, они, черт бы их побрал, могли в гениальном прозрении вычислить три теплохода, которые в последний раз шлюзовались вместе. Но будь они хоть троицей — Шерлок Холмс, Пуаро и Мегрэ, все равно не могли узнать, на котором из трех находился он. Если…

Если на нем маяк? Сырцов нащупал в кармане-пистончике серебряный доллар и улыбнулся, как счастливый волк. Теперь понятно, почему они безошибочно выходили на него в Сокольниках и в электричке. И понятно, почему они его дважды теряли. В берлоге, на поезде, везшем его по окружной, его защищали бетонные и железные стены, не пропускавшие радиосигнал.

Сырцов, не отпуская хищной улыбки с лица, спустился на нижнюю палубу. Еще бился боком о прикрепленные к причалу автомобильные покрышки теплоход, еще переругивался матрос с принимавшим чалку пристанским служителем, еще негустой была толпа желающих сойти на землю, а уже с противоположного борта подплывали к судну любопытные пацаны на водных велосипедах. Сырцов по-разбойничьи свистнул. Он мог позволить себе такое, он был в одиночестве с этой стороны. Юные колумбы с интересом глянули на него. Сырцов пальцем поманил к себе двоих самых мелких мореплавателей. Крутя педали, они мигом подтащились к борту. Сырцов показал им десятидолларовую бумажку и спросил:

— До берега довезете? Я храмом с воды хочу полюбоваться.

— Садитесь, — недовольно разрешил рыжий, видимо, капитан или владелец на час чудного плавсредства.

Двое пацанов сели в одно кресло, а Сырцов устроился во втором и распорядился:

— Поехали? — крутя педали, он одновременно извлек из пистона блестящий доллар, подкинул его, раскрутив, поймал и спросил у своих сопливых спутников, весело и грозно спросил: — Орел или решка?

— Орел, — мгновенно откликнулся рыжий. Сырцов раскрыл лопатообразную ладонь. Вышла решка. Он опять выиграл.

Он спрыгнул на береговые булыжники, уложенные здесь специально, дабы уберечь от размыва полуостров, на котором столпилась вся история Углича: храмы, палаты, терема. Вручив экипажу обещанную десятку, Сырцов, подождав, чтобы они отплыли подальше, присел на булыжнике и приступил к вскрытию. Доллар вроде без заметных швов, плотный, зараза, без пустот внутри. Чистая работа. Не было времени разбираться деликатно, и он шмякнул его о камень. Ребром. Не развалился доллар, но малозаметная щель в ребре обнаружилась. Опять пригодилась отмычка. Ею Сырцов варварски расковырял символ американского могущества.

Источник питания — мини-батарейка — оказался размером со спичечную головку. Он сладострастно, будто чирей выдавливал, выковырял ее и отмычкой раздавил, как клопа. Он сейчас словил кайф.

После потери сигнала они, думая, что он сумел-таки незаметно выбраться на берег, будут шмонать все прибрежные бетонные сооружения. Часа через полтора-два поймут наконец, что маячок он уничтожил.

— Отдохнем, Петрович? — развлекаясь, спросил сам у себя Сырцов.

Он устроился неподалеку от деревянного креста, поставленного здесь в честь великомученицы Анастасии, и, укрывшись в высокой, еще зеленой, одурманивающе пахнущей детством траве, заснул как младенец.

Сырцов укладывался в плотной широкой и длинной тени, но проснулся оттого, что лежал на солнце. Даже низкое светило напекло ему голову. На то и июнь. На четвереньках перебрался в убежавшую от него тень и стал потихоньку приходить в себя, для чего энергично промассировал лоб и затылок. Осмотрел, задрав рубаху, левый бок. Худо, дядя Жора: рана уверенно воспалялась. Ну, это на потом. Он глянул на часы. Было без десяти шесть, семнадцать пятьдесят. Магазины, надо полагать, еще открыты. Следовало решить самые насущные бытовые проблемы.

Сырцов вышел из заповедника и по деревянному мосту двинулся к прибрежному торговому центру Углича.

В маленьких частных магазинчиках приобрел поочередно шикарную и вместительную адидасовскую сумку (наверняка подделка), джинсы, джинсовую рубаху, исподнее, пару легкомысленно разрисованных футболок, мыло, зубную пасту, зубную щетку, бритву «Жиллет-сенсор» и, разменяв пару стодолларовых бумажек, хорошие кроссовки и носки. Покупки легли в сумку, и она стала выглядеть так, будто Сырцов полгода не снимал ее с плеча.

Поискав недолго, нашел едальню, которую содержали азербайджанцы. Нечистая, надо сказать, публика отоваривалась у стойки. Стоять Сырцову не было охоты, и он, усевшись за шаткий столик, отрешенно-приказным взглядом посмотрел на усатого и упитанного азербайджанца, контролировавшего работу двух русских буфетчиц. Сырцов умел смотреть: азербайджанец под его удавьим взглядом послушно пошел к нему.

— Что хочешь, дорогой? — ласково спросил он.

— Есть, — честно признался Сырцов. — Посиди со мной, Рашид.

— Откуда знаешь, как меня зовут?

— А наколка.

Рашид зачем-то спрятал руку с наколкой за спину.

— Какой глазастый!

— Ну! Присядь! Присядь! — продолжал гипнотизировать его Сырцов.

Рашид вздохнул, уселся в пластмассовое креслице, положил руки на стол и безнадежно догадался:

— Мент?

— Бывший. Так что не суетись, расслабься.

— Что кушать будешь?

— Что подашь.

— Шашлык сегодня неважный, а люля-кебаб — хороший.

— Две порции люля, зелени какой-нибудь, огурчики там, помидорчики, водички чтобы с газом покрепче и те де, и те пе.

— И те де, и те пе — это покрепче чего-нибудь? — опять догадался Рашид.

— Так точно, сообразительный кавказец. И не самопальной мочи, а настоящей фирмы без баловства. Найдешь?

— Имеется. Что будешь, коньяк, джин, виски?

— Джин какой?

— «Гордон».

— Тогда джину. А тоник найдется?

— Обижаешь, начальник, — не сдержался, зацепил Рашид и поднялся.

— Ты куда это?

— Распоряжусь.

— Отсюда распорядишься. Поговорить надо.

— Это тебе надо. А мне надо?

— Надо. Понравишься мне, так и навар будет.

— Алла! — крикнул Рашид, и Алла была тут как тут. Крепкая такая бабочка, явно в родстве с бесом. — Алла, другу моему устрой все как для родственника, по-домашнему. И джина моего принеси. Все поняла?

— Не поняла только, как друга вашего зовут.

— Георгием меня зовут, Аллуся, — признался Сырцов. — И действуй, действуй. Мне, как чукче, кушать очень хочется.

Одарив мужчин (обоих, не выбирая) многообещающей улыбкой, Алла скрылась за кулисами.

— Говори, Георгий, — предложил Рашид.

— Как у тебя со здоровьем? — заботливо поинтересовался Сырцов.

— Вах! Сглазишь! — испугался Рашид. И добавил: — Хорошее у меня здоровье.

— Ну, а на всякий случай доктор у тебя имеется? Я так полагаю, что здесь тобой все схвачено?

— Какой нужен? Венеролог, зубной?

— Лучше хирург.

— Хирурга нет. Терапевт, который все умеет, есть.

— Адресок и рекомендации, Рашид. Не бесплатно.

Рашид, не отвечая, весело заглянул Сырцову в глаза. Сырцов достал из заднего кармана пачку стодолларовых, отстегнул одну бумажку и положил на стол. Рашид взял бумажку и небрежно спрятал в нагрудный карман рубахи.

— Когда нужен доктор?

— Мы с тобой поедим, поговорим как следует, тогда и пойду.

— Позвоню, — пообещал Рашид. — Еще что?

Понимал, сообразительный черт, что не последняя для него была бумажка.

И точно: Сырцов веером разложил на столе еще пять.

— Концы на пристани имеются? Мне билет на теплоход нужен.

— Вверх, вниз?

— Ты что, только в одну сторону можешь билет сделать?

— Интересуюсь просто, дорогой!

— Вниз. До Саратова, — определил свой маршрут Сырцов. Рашид посмотрел на долларовые лепестки и сказал осторожно:

— Здесь много.

— Все твое. Только билет мой.

— Хоп! — согласно воскликнул Рашид, и они хлопнулись ладонями.

Появилась Аллуся и загрузила стол.

— Выпьешь со мной, Рашид?

— Обмою, — уточнил хитрый азербайджанец.

Дорвался до настоящей еды Сырцов. Поспешно выпив, вмиг смел и сыр, и зелень, и рыбу, и кебабы изголодавшийся сыщик. Рашид прихлебывал круто разбавленный тоником джин из длинного стакана и с состраданием наблюдал за этим процессом. Сырцов, почувствовав наконец неудобную тяжесть в желудке, успокоился слегка, выпил еще. Выпил и решил:

— Я у тебя в подсобке побреюсь и переоденусь, а ты доктору позвони. — Я — твой знакомый сыскарь из МУРа, выполняющий особое задание.

— Зацепили тебя? — опять догадался Рашид. — Нож, пуля?

— Об этом доктор узнает.

— А потом уже я, — понял Рашид. — Но учти, Жора, если мокруха, все отменяется. Пятерик за укрывательство мотать не хочу.

— Что же мне тебе сказать, Рашид? — в издевательском размышлении задал глубокомысленный вопрос Сырцов. — Ты страстно желаешь, чтобы я сказал, что мокрухи не было. Я и говорю: не было мокрухи.

— Правду сказать можешь? — потребовал Рашид.

Сырцов налил себе еще, выпил, отставил стакан и спел довольно музыкально из репертуара рок-группы «Наутилус Помпилиус»:

— Так скажи эту правду. Одну, — еще раз потребовал Рашид и выложил шестьсот долларов на стол.

— Одну правду я тебе скажу. На меня — гон.

— Гонят законники?

— Если бы.

— И не менты, — понял Рашид. — То ничего не говоришь, а то вдруг в полную сознанку со мной. Не понимаю я тебя, Жора.

— Завтра поймешь, когда они про меня расспрашивать будут.

— Откуда знаешь, что будут?

— Мелким бреднем шуруют. И народу у них много.

— Не боишься, что я тебя сдам?

— Ты ничего не знаешь. Не мне тебе напоминать мудрую блатную пословицу: не знаешь — свидетель, знаешь — соучастник. Будешь молчать, Рашид?

— Придется. — Рашид вернул деньги в карман, допил остатки из длинного стакана и спросил: — Когда уплыть хочешь?

Сырцов снова полез за пачкой и отсчитал еще пятьсот.

— Возьмешь билеты на три ближайших рейса. А уже я решу когда.

— Что ж, правильно, — согласился Рашид, забирая и эти пятьсот.

— Если ты меня сдашь, они тебя прикончат, Рашид, на всякий случай, чтобы концы не высовывались. Или я достану. Я — паренек живучий.

— Ты не живучий, дорогой. Ты — умный и злой.

— На добрых воду возят, Рашид.

Бреясь в закутке, именуемом кабинетом директора, Сырцов решил отращивать усы и верхнюю губу не тронул «Жиллетом», следовало приблизиться к общепринятым молодежным стандартам. И каскетку бы купить.

Время было и с «вальтером» разобраться. Пистолет был в образцовом порядке, за что Сырцов мысленно поблагодарил поверженного быка. Надо полагать, выжил несчастный качок. В запасе — две обоймы. Что же, достаточно. Сырцов переоделся. С легкой тревогой запрятал сбрую с пистолетом в объемистую сумку. Приходилось рисковать: не идти же на прием к доктору с пистолетом на простреленном боку.

Врач — молодой, элегантный, холодно-вежливый — принял его в хирургическом кабинете пустынной по позднему времени поликлиники. Ни медсестер в помощь, ни санитарок — молодой специалист сноровисто управлялся один. Сырцов слегка поскрипывал зубами во время довольно-таки болезненной операции, но вытерпел и даже улыбнулся эскулапу после ее завершения.

— На перевязку через пять дней, — сказал врач.

— К кому? — поинтересовался Сырцов, протягивая ему двести долларов.

Врач деньги вроде и не заметил. Сырцов положил их на стеклянный столик.

— Ко мне. Если у вас будет такая возможность.

— Скорее всего, такой возможности не будет.

— Тогда к любому хирургу.

— Так уже и к любому? — пробормотал Сырцов и направился за ширму — одеваться. Когда вернулся, двух сотенных на стеклянном столике не было. Сырцов озорно глянул в глаза высокомерному врачевателю и бойко попрощался.

— Всего-всего вам хорошего, милый доктор.

— И вам также, — отчеканил сдержанно рассердившийся врач.

В едальне Рашид ждал его уже с билетами. Двенадцать сорок пять, тринадцать десять, четырнадцать двадцать. Придется подумать, который выбирать.

— Ночевать где собираешься? — осторожно поинтересовался Рашид.

— У Аллы, — неосторожно пошутил Сырцов, за что и получил:

— У Аллы я ночую.

— Извини. Я думал, что сегодня ты другим занят.

— Не надо много шутить, Жора.

— Мимо тещиного дома я без шуток не хожу, — признался Сырцов. — Привычка такая дурацкая — шутить.

— Дурацкая, дурацкая! — радостно согласился Рашид.

— Спокойнее, кавказский барс! — предупредил Сырцов разгулявшегося азербайджанца. — И не нервируй меня, пожалуйста. Я, может быть, завтра с утра к тебе перекусить загляну.

Ночку он решил провести в заповеднике. Устроился было поближе к воде, но с Волги тянуло прохладой, и он передислоцировался к какому-то подсобному сарайчику. Используя сумку как подушку, он лег на спину. Хорошо, что дождя не было. Он смотрел на темно-голубое небо, на неяркие, размытые неуходящим до конца летним светом звезды. Поблизости жила Волга — со шлепаньем воды о берег, с неясным шумом ветра, с постукиванием лодочных моторов, с дизельным гулом больших судов, с невнятными вскриками то ли чаек, то ли людей, маявшихся в ночи.

Когда он расковырял маячок, его первой мыслью было: в Москву! Туда, где все началось, туда, где все варится, туда, где замышляют его убить, туда, где он может достать их, туда, где все кончится.

Он сам не знал, как подавил в себе это желание. Нет, знал: радость от продления собственного бытия, продления, обеспеченного его своевременной догадкой, требовала паузы в поступках.

Они наверняка уверены в том, что Сырцов при первой возможности попытается как можно быстрее вернуться в Москву. Как можно быстрее — это автомобиль или, в крайнем случае, железная дорога. Следовательно, его ждут и на железнодорожном вокзале, и на автомобильных выездах из Углича. Пусть себе ждут. А он — беспечным туристом продолжит свое приятное и тягучее путешествие вниз по Волге.

Заставив себя не думать о том, что будет делать в дальнейшем, Сырцов уверенно и безбоязненно заснул.