Книга убийств

ГЛАВА 13

Я сомневался, что Майло объявится в ближайшее время, однако он позвонил в мою дверь на следующий день в одиннадцать утра. Он был в голубой ветровке, полосатой рубашке и мешковатых джинсах. Под пиджаком я заметил пистолет, засунутый в кобуру, но в остальном Майло выглядел как человек, у которого неожиданно выдался выходной. Я еще не успел снять халат. Робин так и не позвонила.

— Готов немного прогуляться? — спросил он. — Понюхать лошадиное дерьмо и все такое?

— Тебе позвонила вторая миссис Швинн?

— Вторая миссис Швинн мне не позвонила, но я решил: черт подери, Оджай в это время года, наверное, очень симпатичное местечко.

Я собрался сказать привычное «Понятно», но в последний момент сдержался.

— Пойду оденусь.

— Вот и отлично.

— «Севилья» лучше подходит для дальней дороги, — сказал Майло, и я не стал спорить.

Когда я завел мотор, Майло откинулся на сиденье, закрыл глаза, положил на лицо платок и открыл рот. Весь следующий час он дремал, время от времени открывая глаза, чтобы посмотреть на мир с недоверием и удивлением — как принято у полицейских и детей.

У меня тоже было не подходящее для разговоров настроение, и я включил музыку. Старые, еще времен Буэнос-Айреса, тоскливые пассажи, которые Оскар Эйлман исполнял на своей блестящей, точно алмазы, серебристой гитаре. Чтобы попасть в Оук-Вью, следовало проехать по шоссе номер четыреста пять, затем по сто первому до Вентуры и, наконец, выбраться на тридцать третье. Еще десять миль по двухполосному шоссе, которое мчалось сквозь серо-розовые горы, но почти не поднималось над уровнем моря. Оно и привело нас в Оджай. Влага с океана висела в воздухе, и небо над горизонтом напоминало белую вату, прорезанную черными полосами там, где должно было быть солнце. Приглушенный свет делал зеленый цвет более насыщенным, словно в этих местах недавно произошла атомная катастрофа.

Я не был здесь пару лет — с тех пор, как гонялся за психопатом, помешавшимся на мести, и познакомился с поразительным человеком по имени Уилберт Гаррисон. Я не знал, живет ли он по-прежнему в Оджае. Психиатр и философ, он относился к жизни очень серьезно и, учитывая насилие, с которым ему пришлось столкнуться благодаря мне, вполне мог перебраться в другое место.

В начале шоссе номер тридцать три со всех сторон обступали самые разные металлические конструкции, нефтяные вышки и даже появилась электростанция, украшенная, словно изысканной растительностью, рядами проводов. Потом пошли леса и типичные для Оджая пейзажи: маленькие домики, окруженные аккуратными каменными заборами, соснами и могучими дубами, а также симпатичные лавочки, в которых продавали самодельные свечи и сушеные травы. Массажные клиники, институты йоги, школы, в которых вас научат рисовать карандашами и красками, лепить, находить мир с самим собой, если только вы допустите наставников в свое сознание.

И здесь же все, что составляет жизнь маленького городка: ржавые дома на колесах за заборами из колючей проволоки, сараи, забитые сеном и инструментами, грузовики без колес, пыльные выпасы, где тычутся носом в землю тощие лошади. Намалеванные от руки объявления, рекламирующие вяленую говядину и соус чили домашнего приготовления. Конюшни и скромные храмы, посвященные консервативному Богу. И повсюду ястребы — огромные, спокойные, уверенные в себе хищники, лениво кружащие в небе.

Ранчо «Мекка» располагалось на западной стороне шоссе номер тридцать три. На него указывала надпись — железные буквы были прибиты к сосновой табличке, стоявшей среди кактусов и травы. Мы свернули налево по дороге с раскрошившимся асфальтом, украшенной тощими, словно вылинявшими, кустами, а примерно через пятьсот ярдов оказались среди невысоких холмов, которые растянулись на пару акров и заканчивались песочного цвета плоским холмом.

Справа находился загон, окруженный деревянным забором с железными столбиками — слишком большой для пяти лошадей, которые там паслись. Гладкие, ухоженные животные не обратили на нас никакого внимания. Сразу за загоном мы увидели несколько трейлеров для перевозки лошадей и кормушки. В конце дороги те же кусты стояли ближе друг к другу и производили впечатление более ухоженных, а их сине-оранжевые цветы притягивали взгляд и отпускали его только у маленького розового дома с плоской крышей и зеленой деревянной отделкой. Перед домом стояли десятилетний коричневый джип и пикап «додж» такого же точно цвета и возраста. Легкая тень скользнула по загону — ястреб так низко пронесся над землей, что я успел разглядеть изогнутый клюв.

Я выключил двигатель, выбрался из машины и вдохнул аромат сосен, смешанный с запахом сухого навоза, который почему-то напомнил мне запах кленового сиропа и гниения. Вокруг царила мертвая тишина. Я прекрасно понимал Пирса Швинна, считавшего, что таким должен быть райский уголок. Но если он, как Майло и множество других людей, насквозь пропитан шумом и пороками большого города, сколько времени пройдет, прежде чем очарование этих мест начнет тускнеть?

Майло громко хлопнул дверью, но никто не вышел нас встретить, а в незанавешенных окнах не появилось любопытных лиц.

Мы подошли к двери, Майло нажал кнопку звонка, и мы услышали мелодию, которая звучала целых пятнадцать секунд. Какой-то знакомый мотив, который, однако, мне никак не удавалось вспомнить, — впрочем, в памяти почему-то всплыли лифты в универмагах Миссури.

Одна из лошадей в загоне заржала, однако мы по-прежнему не слышали ничего такого, что указывало бы на присутствие людей.

Ястреб улетел.

Тогда я принялся разглядывать лошадей. Сильные, цвета красного дерева, с блестящими, тщательно расчесанными гривами — два жеребца и три кобылы. Вход в загон украшал полукруг из железных букв, отдаленно напоминающих арабские.

Мекка.

Неожиданно на ватном небе появился голубой треугольник, и я увидел, что зеленые холмы, окружающие ранчо, являются его естественной границей. Мне было трудно представить, что «Книга убийств» отправилась ко мне из этого пропитанного тишиной и покоем места.

Майло снова позвонил, и мы услышали женский голос:

— Минутку!

Через пару мгновений дверь открылась.

На пороге стояла крошечная, но сильная женщина. Определить ее возраст на первый взгляд оказалось трудно: от пятидесяти до шестидесяти лет. Она была в сине-желтой клетчатой рубашке, заправленной в обтягивающие джинсы, которые демонстрировали всем желающим плоский живот, осиную талию и мальчишеские бедра. Старые, но идеально чистые рабочие сапоги выглядывали из-под джинсов. Седые волосы, сохранившие свой прежний золотистый оттенок, собраны в короткий хвост.

Сильные черты лица, привлекательные в зрелом возрасте, у девушки, наверное, казались простыми и ничем не примечательными. Зеленые с коричневатым оттенком глаза, скорее зеленые, чем карие. Выщипанные, словно две запятые, брови, но ни грамма косметики. И кожа — яркий пример всего, что может сделать с ней солнце: сморщенная, потрескавшаяся, неровная и такая жесткая, как будто со временем стала деревянной. Несколько неприятного вида темных пятен пристроились под глазами и на подбородке. Когда женщина улыбнулась, нашим глазам предстали ослепительно белые зубы здоровой девственницы.

— Миссис Швинн? — спросил Майло и потянулся за своим жетоном.

Но, прежде чем он успел его вытащить, женщина сказала:

— Я Мардж, и мне известно, кто вы такой, детектив. Я получила ваше сообщение.

Она не посчитала необходимым извиниться за то, что не перезвонила. Как только улыбка погасла, на лице Мардж не осталось никаких эмоций, и я подумал, что, видимо, именно поэтому у нее такие спокойные лошади.

— Мне знаком взгляд копа, — объяснила она.

— И какой же он, этот взгляд?

— Страх, смешанный с яростью. Всегда ждать худшего. Мы с Пирсом иногда катались верхом, а когда в кустах неожиданно раздавался какой-нибудь незнакомый звук, у него появлялся такой взгляд. Значит… вы были его последним напарником. Он о вас рассказывал.

Она посмотрела на меня, и между нами повисло прошедшее время.

Мардж прикусила губу.

— Пирс умер. В прошлом году.

— Мне очень жаль.

— Мне тоже. Я ужасно по нему скучаю.

— А когда…

— Он упал с лошади семь месяцев назад. С самого смирного из моих коней. Его звали Акбар. Пирс, конечно, не был ковбоем, да и не ездил верхом, пока не познакомился со мной. Вот почему я отдала ему Акбара, и они очень подружились. Наверное, Акбара что-то испугало. Я нашла его на берегу озера Каситас, он лежал на боку, и у него были сломаны две ноги. Пирса я увидела в нескольких ярдах, он упал и разбил голову о камень, мне не удалось нащупать пульс. Акбара пришлось пристрелить.

— Мне очень жаль, мэм.

— Ничего, я потихоньку справляюсь. Самое страшное — это ощущение утраты. Человек постоянно находится рядом и вдруг… — Мардж Швинн щелкнула пальцами и оглядела Майло с головы до ног. — Примерно таким я вас себе и представляла, учитывая, сколько времени прошло с тех пор. Вы ведь приехали не за тем, чтобы рассказать мне что-нибудь плохое про Пирса, правда?

— Нет, мэм, с какой стати, я…

— Называйте меня Мардж. Пирс любил свою работу, ему нравилось быть детективом, но к самому управлению он относился плохо. Говорил, что на протяжении многих лет они пытались до него добраться, потому что он был индивидуалистом. Я продолжаю получать его пенсию, но мне не нужны проблемы, и я не хочу нанимать адвокатов. Вот почему я вам не позвонила. Не знала, что вам нужно.

Выражение лица Мардж говорило о том, что она по-прежнему пытается понять.

— Пенсия Пирса меня совершенно не интересует. Более того, я здесь не как представитель управления. Просто я работаю над одним делом.

— Над которым вы работали вместе с Пирсом?

— Над которым мы должны были работать вместе, но он ушел на пенсию.

— На пенсию, — повторила Мардж. — Можно и так сказать… ну, это приятно. Пирс был бы рад, что через столько лет вы приехали с ним посоветоваться. Заходите, кофе еще не успел остыть. Расскажете мне о том времени, когда вы служили вместе с Пирсом. Что-нибудь хорошее.

Дом был просторный, с низким потолком, стены из некрашеных сосновых панелей и песочного цвета ткани из волокна рами — анфилада крошечных полутемных комнатушек, обставленных простой, очень старой мебелью, модной в пятидесятых годах, за которую на аукционе подержанных вещей какая-нибудь двадцатилетняя кинозвезда отвалила бы хорошие деньги.

Из гостиной мы попали на кухню, расположенную в задней части дома, и уселись за светлый овальный столик, а Мардж Швинн принялась разливать в кружки кофе с цикорием. На стене из рами висели портреты коней и кадры из вестернов. Стоящий в углу комод для трофеев был заполнен золотыми кубками и лентами. В противоположном углу я увидел на кронштейне старый телевизор «Магнавокс» с большими ручками и выпуклым зеленоватым экраном. На нем стояла фотография в рамке — мужчина и женщина, но я сидел слишком далеко, чтобы рассмотреть детали. Окно кухни выходило на горы, но все остальные смотрели в сторону загона для лошадей, которые с момента нашего появления так и не пошевелились.

Мардж закончила наливать кофе и уселась на стул с прямой спинкой, который объяснял ее великолепную осанку. Молодое тело, лицо пожилой женщины. Ее руки были так сильно испещрены желтыми пятнами, что сквозь них едва проглядывала чистая кожа, жесткая, с выступающими венами.

— Пирс был о вас высокого мнения, — сказала она Майло.

Майло удалось почти сразу же избавиться от удивления, появившегося у него на лице, но Мардж его заметила и улыбнулась.

— Да, я знаю. Он рассказывал мне, что плохо с вами обращался. Последние годы в полиции стали настоящим испытанием для Пирса, детектив Стеджес. — Она на мгновение опустила глаза, и улыбка исчезла. — Вы знали, что, когда вы с ним работали, он уже был наркоманом? Майло смущенно прищурился и скрестил ноги.

— Я помню, что он принимал лекарства от насморка.

— Именно, — подтвердила Мардж. — Но не для того, чтобы избавиться от насморка. Эти препараты он принимал открыто. А потихоньку от всех баловался амфетаминами. Сначала он стал к ним прибегать, чтобы не заснуть на работе или за рулем, когда возвращался домой в долину Сайми-Вэлли. Он жил там со своей первой женой. Пирс довольно крепко подсел. Кстати, вы знали Дороти?

Майло покачал головой.

— Пирс очень хорошо к ней относился. Дороти тоже умерла, почти сразу после того, как Пирс вышел на пенсию. Сердечный приступ. Она была заядлой курильщицей, не выпускала сигарету изо рта, да еще имела лишний вес, не просто лишний, а катастрофически лишний. Именно из-за нее Пирс впервые попробовал амфетамины — Дороти прописывали кучу всяких лекарств, чтобы похудеть, и он начал их у нее брать. Наркотик, как это всегда и происходит, одержал над ним верх. Он говорил мне, что у него испортился характер, он стал подозрительным, у него часто менялось настроение, он не мог спать. И вымещал свое дурное настроение на напарниках, особенно на вас. Потом Пирсу было стыдно, ведь он считал вас умницей и не сомневался, что вы далеко пойдете…

Она замолчала.

Майло подергал молнию своей ветровки.

— А Пирс много говорил о работе?

— Он не говорил о каких-то отдельных делах, если вас это интересует. Только о том, что в управлении все прогнило. Лично я думаю, что работа отравила его не меньше наркотиков. Когда мы познакомились, он скатился практически на самое дно. Это произошло почти сразу после смерти Дороти, и Пирс перестал платить за дом в Сайми-Вэлли — они его так и не купили, просто снимали. Пирс жил в грязном мотеле в Окснарде и получал гроши за то, что подметал полы в лавке Рэндалла «Одежда для ковбоев». Там я его впервые и увидела. Я приехала в Вентуру на выставку и зашла в лавку за сапогами. Пирс выносил мусор, и мы с ним налетели друг на друга. Представляете, я плюхнулась прямо на задницу, и мы расхохотались. Он замечательно смеялся. А еще он вызвал у меня любопытство. Человек в его возрасте обычно подобную работу не делает. Такое скорее для молодых мексиканцев.

В следующий раз, когда я зашла в лавку, мы немного поговорили. Мне понравилось, что он сильный и немногословный. Вы уже, наверное, поняли, что я болтушка, ведь большую часть жизни я прожила одна, разговаривая со своими лошадьми. И сама с собой, чтобы не спятить.

Эта земля принадлежала моему деду. Я унаследовала ее от родителей. Я была самой младшей в семье и осталась здесь, чтобы о них заботиться. Лошади делают вид, что слушают меня. Пирс тоже умел слушать. Вскоре я начала придумывать причины, по которым мне требовалось съездить в Окснард. — Мардж улыбнулась. — Я накупила огромное количество штанов и сапог. А он больше ни разу меня не ронял.

Она потянулась к кружке с кофе.

— Мы поженились через год знакомства. Приняли такое решение, потому что оба были ужасно старомодными и не могли без официального документа начать жизнь вместе. Но главным образом нас связывала дружба. Пирс был моим самым лучшим и верным другом.

— А когда Пирс излечился от наркозависимости? — спросил Майло.

— Когда мы познакомились, он уже начал от нее избавляться. Вот почему он перебрался в этот клоповник. Чтобы наказать себя. У Пирса имелись кое-какие сбережения и пенсия, но он жил как нищий бродяга. Потому что таким себя считал. Когда мы стали встречаться, он уже полностью покончил с наркотиками, но был уверен, что их употребление не прошло для него даром. «Мозг, как швейцарский сыр», так он говорил. А еще: если бы его голову просветили рентгеновскими лучами, там бы обнаружились такие огромные дырки, что в них можно было бы засунуть палец.

Главным образом это сказывалось на чувстве равновесия и памяти — Пирсу приходилось все записывать, иначе он тут же забывал, что должен сделать. Я твердила, что дело в возрасте, но он мне не слишком верил. Когда Пирс сказал, что хочет научиться ездить верхом, я встревожилась. Немолодой человек, никакого опыта, да еще плохо держит равновесие. Однако Пирсу удавалось оставаться в седле, пока… Лошади его любили, он действовал на них успокаивающе. Может, из-за всего, что ему пришлось испытать, когда он ступил на путь очищения. А может, он оказался на более высокой ступени благодаря тому, что страдал. Вам, вероятно, в это трудно поверить, детектив Стеджес, но когда мы жили вместе, Пирс был удивительно спокойным и умиротворенным человеком.

Мардж встала, взяла фотографию, стоявшую на телевизоре, и протянула нам. Она и Швинн прислонились к столбикам загона. У меня имелось весьма невнятное описание грубоватого жителя Окленда, которое предоставил мне Майло, и я ожидал увидеть потрепанного жизнью старого копа. У мужчины на снимке были длинные седые волосы ниже плеч и белоснежная борода во всю грудь. Кожаная куртка цвета арахисового масла, голубые джинсы, черепаший браслет и серьга в ухе.

Престарелый хиппи за руку с прокаленной на солнце женщиной, едва достигающей его плеча. Я увидел, как Майло от удивления вытаращил глаза.

— Он был мой Дедушка Цветок, — сказала Мардж. — Вы его знали совсем другим, верно?

— Немного другим, — не стал спорить Майло. Мардж положила снимок на колени.

— Ну и какой совет вы хотели получить у Пирса по поводу дела, которое расследуете?

— Я хотел выяснить, помнит ли он свои старые дела.

— Вы работаете над таким делом? Кого убили?

— Девушку по имени Джейни Инголлс. Пирс когда-нибудь упоминал ее имя?

— Нет, — ответила Мардж. — Я уже вам сказала, он мало говорил о работе.

— А после него остались какие-нибудь бумаги?

— Какого рода?

— Имеющие отношение к его службе в полиции — газетные вырезки, фотографии, записки?

— Нет, — сказала Мардж. — Когда Пирс уехал из своего дома в Сайми-Вэлли, он от всего избавился. У него даже машины не было. Когда мы с ним ходили на свидания, мне приходилось его подвозить.

— Когда я его знал, — проговорил Майло, — Пирс увлекался фотографией. Он не вернулся к своему хобби?

— Вернулся. Он любил гулять среди холмов и снимать природу. Даже купил дешевенький фотоаппарат. Когда я увидела, какое он получает удовольствие от этого, то подарила ему на шестидесятивосьмилетие «Никон». Он делал красивые снимки. Хотите посмотреть?

Мардж провела нас в единственную спальню в доме, скромную, обшитую сосновыми панелями, почти все пространство которой занимала огромная кровать с ярким покрывалом и двумя разными тумбочками. Стены украшали фотографии в рамках. Холмы, долины, деревни, ручьи, высохшие и полноводные, восходы и закаты солнца, зимний снег. Удачная композиция, прекрасные цвета. Но ничего, что стояло бы выше растений на эволюционной лестнице. Даже птиц в небе.

— Красиво, — похвалил Майло. — А у Пирса была комната, где он проявлял пленку и печатал фотографии?

— Мы переделали под лабораторию половину ванной комнаты. Правда, он был талантлив?

— Да, мэм. Когда мы с ним работали вместе, Пирс любил читать книги о науке.

— Правда? Ну, я таких книг у него в руках не видела, но он часто погружался в размышления. Мог часами сидеть в гостиной и смотреть в окно. Если не считать полицейского взгляда и кошмаров, которые его иногда посещали, Пирс обрел мир. Девяносто девять процентов времени в его душе царил покой.

— А оставался еще один процент. Пирс говорил, что его беспокоит? — спросил я.

— Нет, сэр.

— В течение последнего месяца перед несчастным случаем какое у него было настроение?

— Прекрасное, — ответила Мардж и вдруг помрачнела. — О нет, не нужно так думать. Это был несчастный случай. Пирсу исполнилось шестьдесят восемь лет, и он не слишком уверенно сидел в седле. Мне не следовало отпускать его надолго одного, даже с Акбаром.

— Надолго? — спросил Майло.

— Его не было полдня. Обычно он уезжал на пару часов. Пирс взял с собой «Никон», сказал, что хочет поснимать пейзажи в лучах солнца.

— Он фотографировал?

— Нет, не успел. Пленка в фотоаппарате была чистой. Он, наверное, упал в самом начале и пролежал довольно долго. Мне следовало раньше отправиться его искать. Правда, доктор сказал, что от такой раны на голове Пирс умер мгновенно. По крайней мере он не страдал.

— Ударился о камень, — сказал Майло.

Мардж тряхнула головой:

— Не хочу больше об этом говорить.

— Извините, мэм. — Майло подошел к снимкам на стене. — Они действительно очень хороши, мэм. А Пирс хранил альбомы с диапозитивами или пробными отпечатками?

Мардж обошла кровать и остановилась около левой тумбочки. На ней лежали женские часы и стоял пустой стакан. Выдвинув ящик, она достала два альбома и положила на кровать.

Два голубых кожаных альбома. Отличный сафьяновый переплет. Альбомы как две капли воды похожи на тот, что получил я.

Никаких этикеток. Мардж раскрыла один и начала переворачивать страницы. Фотографии в жестких пластиковых кармашках, закрепленные черными уголками.

Зеленая трава, серые скалы, коричневая земля, синее небо. Страницы, заполненные картинами мира, увиденного глазами Пирса Швинна.

Мы с Майло издавали восхищенные восклицания. Во втором альбоме было то же самое. Майло провел пальцем по корешку.

— Хорошая кожа.

— Это я их купила для Пирса.

— Где? — спросил Майло. — Я бы тоже хотел такой купить.

— «О'Нил и Чапин», чуть дальше по дороге — за «Небесным кафе». Они продают все для рисования и разные дорогие аксессуары. Эти альбомы прибыли прямо из Англии, но таких больше нет, я купила последние три.

— А где третий?

— Знаете, Пирс так и не успел заполнить его снимками. Слушайте, давайте я вам его отдам. Мне он теперь не нужен, а когда я думаю, что Пирс мог бы его использовать, мне хочется плакать. Да и он был бы рад, что я вам подарила альбом. Пирс очень хорошо о вас отзывался.

— Послушайте, мэм…

— Нет-нет, я настаиваю, — сказала Мардж, быстро пересекла спальню и вошла в маленькую кладовую, но уже через несколько минут появилась снова, с пустыми руками. — Могу поклясться, я его там видела, правда, некоторое время назад. Может, он где-нибудь в другом месте… или Пирс отнес альбом в комнату, где проявлял пленки. Давайте посмотрим.

Часть ванной комнаты, превращенной в фотолабораторию размером пять на пять футов, находилась в конце коридора. В крошечной клетушке без окна воняло химикатами, рядом с раковиной стоял узкий деревянный комод. Мардж начала открывать ящики, где лежала фотобумага и куча разных бутылочек, но голубого альбома там не оказалось. Как, впрочем, диапозитивов или пробных отпечатков.

— Похоже, Пирс навел тут порядок, — заметил я.

— Похоже, — не стала спорить Мардж. — Но третий альбом… такой дорогой, будет обидно, если он потеряется… он должен где-то быть. Знаете что, если я его найду, я вам пришлю. Какой у вас адрес?

Майло протянул ей визитку.

— Отдел убийств, — прочитала Мардж. — Да, это слово на вас буквально написано. Я старалась не думать о том, как Пирс жил до нашего знакомства. Не хотелось представлять, сколько времени он проводил с трупами — только не обижайтесь, пожалуйста.

— Да, мэм, такая работенка не всякому подойдет.

— Пирс внешне казался сильным, но он был очень мягким и чувствительным. Он нуждался в красоте.

— И кажется, он ее нашел, — заметил Майло. — Кажется, он обрел настоящее счастье.

В глазах Мардж заблестели слезы.

— Вы очень добры. Было приятно с вами познакомиться и поболтать. Не часто попадаются такие благодарные слушатели. — Она улыбнулась. — Наверное, у вас это профессиональное.

Мы прошли за ней к двери, и Майло вдруг спросил:

— А к Пирсу кто-нибудь приезжал?

— Никогда, детектив. А мы с ним очень редко покидали ранчо, разве что отлучались за продуктами — примерно раз в месяц, когда закупали все необходимое в Окснарде или Вентуре. Правда, иногда мы отправлялись в Санта-Барбару в кино или на спектакль в театр в Оджае, но с другими людьми не общались. Я вам открою одну тайну: мы оба были ужасно асоциальные типы. Вечерами сидели на крыльце и смотрели в небо. Нам хватало.

Мы втроем направились к машине, а Мардж повернулась к лошадям и сказала:

— Потерпите, ребята, скоро я вами займусь.

— Спасибо за то, что уделили нам время, миссис Швинн, — поблагодарил ее Майло.

— Миссис Швинн, — повторила она. — Я и думать не думала, что когда-нибудь буду миссис Кто-то, но мне нравится, как это звучит. Наверное, я могу навсегда остаться миссис Швинн, правда ведь?

Когда мы сели в машину, она заглянула в окно и сказала:

— Вам бы понравился тот Пирс, которого знала я, детектив. Он никого не осуждал.

Мимолетно прикоснувшись к руке Майло, она повернулась и зашагала в сторону загона.