Книга убийств

ГЛАВА 4

Я довольно давно не разговаривал со своим лучшим другом, и это меня вполне устраивало.

После того как я дал показания окружному прокурору по делу об убийстве Лорен Тиг, я решил, что с меня хватит преступной системы правосудия, и был счастлив держаться от нее подальше, пока не подойдет время суда. Богатый ответчик и целая армия дорогих адвокатов, которые развалят дело и постараются максимально его затянуть, гарантировали мне, что до тех пор пройдут даже не месяцы, а скорее всего годы. Майло занимался деталями дела, и у меня появился вполне достойный повод с ним не встречаться: нужно дать человеку возможность спокойно выполнять свою работу. Ему и без меня забот хватает.

На самом же деле мне просто не хотелось с ним разговаривать. Да и вообще ни с кем не хотелось. На протяжении многих лет я проповедовал достоинства общения, но с самого детства предпочитал одиночество. Привычка родилась давным-давно, в те страшные черные ночи, когда я сидел, скорчившись в подвале, прижав к ушам руки, чтобы не слышать, как бушует наверху отец.

Когда становилось совсем плохо, я, точно моллюск, забирался в серую раковину своего одиночества.

Сейчас же передо мной на обеденном столе лежало сорок три снимка, изображавших трупы. Смерть — работа Майло.

Я позвонил в отдел расследований западного Лос-Анджелеса.

— Стеджис.

— Делавэр.

— Алекс, что случилось?

— У меня тут кое-что есть. Думаю, тебе следует посмотреть. Альбом с фотографиями, снятыми на месте преступления.

— Фотографии трупов?

— Именно.

— Сколько?

— Сорок три.

— Ты их сосчитал, — заметил он. — Все с одного места преступления?

— Сорок три разных дела. В хронологическом порядке.

— А откуда они у тебя?

— Получил по почте Соединенных Штатов, первый класс, из центра города.

— Есть какие-нибудь мысли, кто мог отправить тебе такой подарочек?

— Наверное, у меня появился тайный поклонник.

— Снимки, сделанные на месте преступления, — проговорил он.

— Или у кого-нибудь такое мерзкое хобби, и он решил завести альбом. — Раздался сигнал второй линии. Как правило, я на него не обращаю внимания, однако тут подумал, что, возможно, это Робин из Портленда. — Подожди секунду.

Щелчок.

— Здравствуйте, сэр, — услышал я радостный женский голос. — Это вы оплачиваете телефонные счета в доме?

— Нет, я всего лишь приспособление для секса, — ответил я и попытался связаться с Майло.

Короткие гудки. Наверное, срочный звонок. Я набрал его рабочий номер, мне ответила секретарша, но я не стал оставлять никакого сообщения.

В дверь позвонили через двадцать минут. Я не успел переодеться после пробежки, выпить кофе и посмотреть, что у меня есть в холодильнике — первое место, куда направляется Майло. Созерцание картин насильственной смерти лишает большинство людей аппетита, но он уже так давно работает в полиции, что еда приносит ему утешение на совершенно ином уровне восприятия.

Я открыл дверь и сказал:

— А ты быстрый.

— Все равно уже время ленча.

Майло прошел мимо меня к столу, на котором лежала голубая папка, но не стал брать ее в руки, просто стоял, засунув руки за пояс, а круглый живот ходил ходуном после пробежки вверх по террасе.

Зеленые глаза смотрели то на меня, то на альбом.

— Ты заболел?

Я покачал головой.

— Тогда что это такое? Новый образ?

Толстый, как сарделька, палец указал на мое заросшее щетиной лицо.

— У меня новый режим бритья, более свободный, — ответил я.

Он фыркнул, осмотрел комнату.

— А за мной никто не следит. Робин со Спайком на заднем дворе?

— Нет.

— Но она здесь? — спросил он. — Я видел перед домом ее фургон.

— Слушай, а ты не детектив, случайно? — поинтересовался я. — К несчастью, вокруг полно ложных следов. — Я кивнул в сторону альбома. — Посмотри, а я проверю, что у меня в кладовке. Если удастся найти что-нибудь съестное, еще не успевшее окаменеть, сделаю тебе бутерброд.

— Спасибо, не хочу.

— А выпить?

— Ничего.

По-видимому, он решил не сдаваться.

— А что случилось? — поинтересовался я.

— Как бы сказать поделикатнее, — начал он. — Ладно. Выглядишь ты дерьмово, в доме пахнет так, будто здесь давно никто не живет, фургон Робин стоит перед входом, но ее самой нет. А когда я о ней заговорил, ты принялся разглядывать пол совсем как подозреваемый. Что, черт подери, происходит, Алекс?

— Я выгляжу дерьмово?

— Мягко сказано.

— Ну что ж, — заявил я, — тогда придется отменить съемки для журнала «Стиль». Кстати, о фотографиях…

Я протянул Майло альбом.

— Решил сменить предмет, — констатировал он и прищурился на меня с высоты своих шести футов и трех дюймов. — Как это называют преподаватели в школе психологии?

— Сменить тему.

Майло покачал головой и, сохраняя умиротворенное выражение лица, сложил на груди руки. Если бы не напряжение в глазах и поджатые губы, можно было бы подумать, что он совершенно спокоен. Бледное угреватое лицо, более изможденное, чем обычно, а пивное брюшко, хоть и сохранилось, стало заметно меньше.

Диета? Бросил пить?

Непривычное сочетание цветов в одежде: дешевый, но чистый голубой блейзер, хлопковые брюки, белая рубашка со слегка потрепанным воротником, голубой галстук и новенькие бежевые сапоги на розовой резиновой подошве, которые скрипели всякий раз, когда Майло менял положение, разглядывая меня. Он явно на днях подстригся. Хотя не стал изменять себе — коротко по бокам и сзади, наверху длинные пряди, торчащие в разные стороны, чубчик на лбу. Волосы от висков и до слишком длинных, на мой взгляд, бачков снежно-белого цвета резко контрастируют с черными на темечке — мистер Скунс, так Майло сам себя называл.

— Одет с иголочки и только что из парикмахерской, — прокомментировал я. — Ты что, решил начать новую жизнь? Может, мне попытаться тебя накормить? В любом случае возьми этот проклятый альбом.

— Робин…

— Позже.

Я протянул Майло альбом.

Он стоял, по-прежнему сложив руки на груди.

— Положи на стол.

Вытащив пару хирургических перчаток, Майло надел их, изучил голубую обложку, открыл альбом, прочитал заголовок и перевернул страницу, где была приклеена первая фотография.

— Старая, — пробормотал он. — Цвет и одежда. Может, твой альбомчик из чьей-нибудь коллекции ужастиков, которая раньше хранилась на чердаке?

— Полицейские снимки?

— Возможно.

— Коллекция, собранная из материалов дел?

— Ну, ты же знаешь, дела закрываются, их отправляют в архив, и ничто не помешает какому-нибудь типу, у которого чешутся руки, стащить, например, один снимок.

— Полицейский?

— Полицейский или нет, но определенно любитель ужасов. Доступ к материалам имеют многие. Некоторым нравится их работа из-за моря крови.

— «Книга убийств», — проговорил я. — Такие названия пишут на официальных материалах того или иного дела.

— И цвет такой же. Тот, кто прислал тебе это, знает правила.

— Кстати, о правилах… почему он прислал альбом мне? Майло ничего не ответил.

— Здесь не все фотографии старые, — сказал я. — Посмотри дальше.

Он изучил еще несколько снимков, потом вернулся к первому и снова стал смотреть с того места, где остановился. Начал листать страницы быстрее, пропуская отвратительные картинки, совсем как я некоторое время назад. И вдруг замер, вглядываясь в фотографию почти в самом конце. Он с такой силой вцепился в альбом, что костяшки пальцев проступили сквозь перчатки.

— Когда ты это получил? Точно?

— С сегодняшней почтой.

Майло потянулся к оберточной бумаге, изучил адрес, проверил почтовый штемпель и снова занялся альбомом.

— В чем дело? — спросил я.

Майло положил альбом на стол и открыл на странице, которая его заинтересовала. Он сидел, положив руки по обе стороны альбома, и молчал. Потом сжал зубы и расхохотался. Этот смех мог бы парализовать даже самого свирепого хищника.

Фотография номер 40.

Тело в канаве, в грязной воде. Рыжая кровь на светло-коричневом фоне. Справа заросли сухого тростника. Стрелки, нанесенные белыми чернилами, указывают на объект, который и без них не заметить невозможно.

Девушка, возможно, подросток — плоский живот, хрупкие плечи, такая худая, что видны ребра, тощие руки и ноги. Резаные и колотые раны на животе и шее. И еще какие-то странные круглые пятна. Груди нет, вместо нее алые овальные круги. Худое лицо снято в профиль и повернуто направо. Над бровями, там, где были волосы, расплылось рубиновое облако.

Красные следы на запястьях и щиколотках. И снова черные пятна на ногах — словно знаки препинания в розовом ореоле.

Ожоги от сигарет.

Длинные белые ноги раздвинуты — пародия на приглашение получить сексуальное удовольствие. Этот снимок я пропустил.

Центр, Бодри-авеню, тело сброшено с шоссе номер 101. Убийство на сексуальной почве, снят скальп, задушена, ножевые ранения, ожоги. Н.Р.

— «Н.Р.» — это значит «не раскрыто»? — спросил я.

— Кроме альбома и оберточной бумаги, больше ничего не было? — поинтересовался Майло.

— Ничего.

Он снова проверил голубую бумагу, потом розовую, которая была внутри, вернулся к снимку убитой девушки. Долго над ним сидел, снял одну перчатку и потер лицо, словно пытался вымыть его без воды. Старая привычка. Майло всегда так делает, когда нервничает. Иногда она помогает мне понять, какое у него настроение, а порой я просто не обращаю на нее внимания.

Он снова провел рукой по лицу. Сжал нос пальцами. Опять принялся тереть щеки рукой. Скривил губы и уставился на снимок.

— Вот это да, — пробормотал он и через несколько минут добавил: — Да, думаю, это значит «не раскрыто».

— Такого значка нет у других фотографий, — заметил я. Никакого ответа.

— Иными словами, мы должны обратить внимание именно на это убийство?

Никакого ответа.

— Кто она? — спросил я.

Майло перестал кривиться, посмотрел на меня и оскалился. Это не было улыбкой, даже отдаленно ее не напоминало. Такое выражение, вероятно, появляется на морде медведя, когда он видит добычу, которую может заполучить без особых усилий.

Он взял голубой альбом, и я заметил, что у него дрожат руки. До сих пор мне не приходилось видеть ничего подобного. Еще раз устрашающе фыркнув, Майло положил альбом на стол, расправил углы. Потом встал и отправился в гостиную. Стоя лицом к камину, взял кочергу и принялся тихонько постукивать.

Я внимательнее присмотрелся к изуродованной девушке.

Майло спросил:

— Зачем тебе забивать этим голову?

— А как насчет твоей головы?

— Моя уже забита всякой дрянью. Моя тоже.

— Кто она, Майло?

Он положил кочергу на место и принялся бесцельно расхаживать по комнате.

— Кем она была? — повторил он. — Человеком, который превратился в ничто.