Книга убийств

ГЛАВА 6

В Азии было проще.

В войне, даже самой жестокой, нет ничего личного: людей, точно пешки, передвигают по игровому полю, ты стреляешь по теням или жалким хижинам, делая вид, что в них никого нет, и каждый день надеешься, что не будешь той самой фигурой, которую сбрасывают с доски. Как только человек получает статус Врага, ты можешь совершенно спокойно стрелять ему в ноги, вспороть живот или сжечь напалмом его детей — тебе даже имени его знать не нужно. В самые мерзкие мгновения войны ты знаешь, что потом все будет хорошо — достаточно вспомнить Германию, да и всю остальную Европу.

Его отец, родившийся в Омахе, дружбу с фрицами считал возмутительным непотребством. Всякий раз, когда папаша Майло видел «вонючего хиппи в гитлеровской машине, похожей на жука», он поджимал губы и хмурился. Но Майло достаточно хорошо разбирался в истории, чтобы понимать: мир так же неизбежен, как война, и, хотя это кажется совсем уж неправдоподобным, когда-нибудь американцы будут отправляться в отпуск в Ханой.

Раны, нанесенные войной, рано или поздно затягивались, потому что в них не было ничего личного. Да, конечно, вряд ли он когда-нибудь забудет то жуткое ощущение, которое испытал, когда кишки выскальзывали из его пальцев, но воспоминание наверняка потускнеет…

Но такое… это было очень личным. Превратить человека в кусок мяса, в мусор, лишить его всего человеческого…

Майло сделал глубокий вдох, застегнул пиджак и заставил себя еще раз взглянуть на труп. Сколько же ей лет — семнадцать или восемнадцать? Только руки гладкие и белые, безупречные, были не перепачканы кровью. Тонкие пальцы, ногти с розовым лаком. Судя по всему — хотя сказать наверняка очень трудно из-за того, что с ней сотворили, — девушка была хорошенькая.

Ни капли крови на руках. Она даже не пыталась защищаться…

Девушка словно заморожена во времени, уничтожена — будто блестящие маленькие часики, растоптанные чьей-то ногой.

Даже после смерти ее не оставили в покое. Убийца согнул ее ноги в коленях и раздвинул.

А потом бросил лежать на земле, как свергнутую с пьедестала уродливую статую.

Помощник медэксперта сказал «множественные ранения», как будто нужно быть специалистом, чтобы это понять.

Швинн приказал Майло сосчитать раны, но задача оказалась не из простых. Колотые и резаные раны — это понятно, а вот как относиться к ожогам на запястьях и щиколотках? И как классифицировать ярко-красную полосу на шее? Швинн ушел за своим фотоаппаратом — словно фотограф-энтузиаст, — да Майло и не хотел у него ничего спрашивать, чтобы не выглядеть глупо.

Он решил перечислить ожоги в отдельной колонке и принялся считать более серьезные раны. Еще раз проверил количество ножевых ранений, нанесенных до и после смерти, на эти раны ему указал врач. Одна, две, три, четыре… пятьдесят шесть. Дальше он перешел к ожогам от сигарет.

Воспаление по краям указывало на то, что жертва получила их при жизни.

На земле почти не было крови, значит, девушку убили в другом месте, а потом привезли сюда.

На голове кровь засохла и привлекла тучи мух.

И завершающий штрих — с жертвы сняли скальп. Считать это одной огромной раной, или необходимо установить, сколько надрезов сделал преступник?

Вокруг тела вилась туча ночных насекомых, и Майло отдельной строкой записал: «С головы снята кожа». Затем нарисовал тело, с волосами, но получилось у него не слишком похоже, и кровь выглядела особенно отвратительно. Он нахмурился, захлопнул блокнот и, отойдя от тела, принялся разглядывать его под другим углом. Ему снова пришлось сражаться с новым приступом тошноты.

Черный старик, обнаруживший труп, расстался со своим ужином. С той самой минуты, как Майло увидел девушку, он изо всех сил боролся с тошнотой. Взял себя в руки, весь сжался и начал повторять заклинание в надежде, что оно поможет.

Ты не новичок. Ты видел еще и не такое.

Вот, например: дыра в груди размером с дыню, сердце, которое разорвалось прямо у него на глазах, паренек индеец из Нью-Мексико — Бредли Два Волка — наступил на мину и лишился всей нижней части тела, начиная от живота, но продолжал разговаривать с Майло, когда тот делал вид, что пытается ему помочь. Он смотрел на Майло своими мягкими карими глазами — живыми глазами, прости меня, Господи — был совершенно спокоен и что-то говорил, а у него уже ничего не осталось, и жизнь медленно вытекала из его тела. Разве это не хуже того, что он увидел сейчас? Майло пришлось вести беседу с верхней частью тела Бредли Два Волка, который рассказывал ему о своей хорошенькой подружке в Галистео и о том, что он собирается жениться на Тине, когда вернется в Штаты. И будет работать у ее отца, строить заборы для домов, и у них родится целая куча ребятишек. Ребятишек. А ведь у него ничего не осталось ниже…

Майло улыбался Бредли, Бредли улыбался ему, а потом умер.

Тогда было страшнее, но Майло удалось сохранять спокойствие и разговаривать с Бредли. Затем он все привел в порядок и положил то, что осталось от Бредли, в мешок, который оказался слишком большим. Он поставил на бирке имя Бредли, чтобы врач потом ее подписал. Следующие несколько недель Майло курил много травки, даже нюхал кокаин, а когда они были в увольнительной в Бангкоке, попробовал опиум. Все это не помогло, и он чувствовал себя ужасно, но главное — он справился.

Ты выдержишь, болван.

Дыши медленно, не давай повода Швинну прочитать тебе очередную лекцию.

Швинн вернулся и теперь щелкал фотоаппаратом. Фотограф из полицейского управления Лос-Анджелеса размахивал своей маленькой черненькой коробочкой, ласково поглаживая «Никон», насмешливо улыбался. Швинн не обращал внимания на его презрительные усмешки, он погрузился с головой в свой собственный мирок, снимал тело с разных сторон и под разными углами. Он подошел к телу совсем близко, ближе, чем осмелился Майло, и даже не отмахивался от насекомых, запутавшихся в его седых волосах.

— Ну и что ты думаешь, приятель?

— Про?.. — спросил Майло. Клик, клик, клик.

— Про плохого парня… Что тебе подсказывает внутреннее чутье?

— Маньяк.

— Ты так считаешь? — рассеянно проговорил Швинн. — Сумасшедший, из тех, что несут чушь и не контролируют себя? — Он отошел от Майло и опустился на колени рядом с изуродованной головой девушки. Да так низко, что вполне мог бы поцеловать окровавленное лицо. Улыбнулся. — Посмотри вот на это… чистая кость, несколько капель крови, сзади разрез… несколько разрывов, почти нет неровных краев — очень острый нож. — Клик, клик. — Маньяк… воин из племени апачей, который разговаривает с луной? Эй ты, мерзкая скво, а ну, отдай мне свой скальп.

Майло снова почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота.

Швинн поднялся на ноги, держа фотоаппарат на ремешке, поправил галстук. На простом лице жителя Оклахомы появилось удовлетворение. Он был холоден как лед. Как часто он видит такое? И как часто становишься свидетелем подобного, работая в отделе убийств? Первые семь смертей, даже Кайла Родригеса, вполне можно было перенести, но это…

Швинн показал на поднятые ноги девушки.

— Видишь, как он ее положил? Это послание, дружок. Он словно обращается к нам, будто говорит через нее с нами. Что она должна нам сказать, приятель?

Майло молча покачал головой.

— Он хотел, чтобы она сказала: «Трахните меня», — заявил Швинн. — Не только нам, всему миру. Давайте идите сюда все, весь проклятый мир. И трахните меня, дуру. Вы можете сделать со мной что захотите, а я вам не в состоянии помешать. Он использует ее как… марионетку. Знаешь, так дети играют в куклы и говорят за них то, что сами боятся произнести вслух. Этот тип точно такой же. Только он любит больших кукол.

— Он чего-то боится? — недоверчиво спросил Майло.

— А ты как думаешь? — сказал Швинн. — Мы с тобой имеем дело с трусом, он не умеет разговаривать с женщинами, боится нормально с ними трахаться. Это вовсе не значит, что он тряпка и слизняк. Он вполне может оказаться этаким могучим красавчиком. Он, конечно, ужасно нервничал, когда все это проделывал. — Швинн бросил взгляд на ноги девушки. — Положил ее здесь, на довольно открытом месте, его ведь могли увидеть. Вот что я хочу сказать: ты поиграл с телом, тебе нужно от него избавиться, ты засунул его в машину и пытаешься решить, где бы потом выбросить. Куда ты направишься?

— Куда-нибудь в тихое, пустынное место.

— Именно. Потому что ты совсем не нервный тип, для тебя задача состоит в том, чтобы выбросить труп. А наш клиент относится к другой категории. С одной стороны — он умен: положил тело у самой дороги, чтобы, как только закончит, сесть в машину и умчаться с места преступления. На сто первом шоссе никто ни на кого не обратил внимания. Он дождался наступления темноты, убедился сначала, что его никто не видит, остановился, положил труп и уехал в ночь. Отличный план. Время выбрано удачно, когда час пик уже прошел. Но он все-таки рискнул и немного задержался, чтобы поиграть со своей марионеткой. Значит, ему не просто нужно было избавиться от тела. Он устроил настоящее действо — и насладился творением собственных рук. Он не глуп и не безумен.

— Играет, — проговорил Майло, потому что такое объяснение показалось ему приемлемым.

Почему-то пришла мысль о шахматах, однако ему никак не удавалось уложить происшедшее в рамки какой-нибудь определенной игры.

— «Посмотрите на меня», — сказал Швинн. — Вот что он нам говорит. «Смотрите, что я могу сделать». Мало того, что он ее изнасиловал до полусмерти — могу побиться об заклад, мы обнаружим его сперму повсюду. Он решил поделиться своей добычей со всем миром. «Она в моей власти, валяйте, ребята, пользуйтесь».

— Групповое развлечение, — хрипло проговорил Майло, вспомнив вечеринку Хэнка Суонгла в дивизионе Ньютона.

Девица в Ньютоне — приземистая, довольно толстая блондинка, работавшая в банке, строгая и сдержанная днем, — становилась настоящей шлюхой, если речь шла о полицейских. Она уже немало выпила и почти ничего не соображала, когда кто-то из коллег втолкнул к ней в спальню Майло. Она потянулась к нему, и он заметил перепачканную помадой щеку. Девица сказала: «Следующий» — совсем как в очереди в булочной. Он пробормотал что-то, извиняясь, и поспешно выскочил из комнаты. Почему, черт подери, он сейчас об этом вспомнил? Тошнота вернулась, Майло сжимал и разжимал кулаки.

Швинн не сводил с него глаз.

Майло с трудом разжал пальцы и постарался произнести совершенно спокойно:

— Значит, он разумнее маньяка. Но ведь все равно мы говорим о человеке, у которого не все в порядке с головой, верно? Нормальный такого не сотворит.

Он и сам чувствовал, как глупо прозвучали его слова. Швинн снова улыбнулся:

— Нормальный. А что это, по-твоему, такое?

Не говоря больше ни слова, он повернулся к Майло спиной и, размахивая фотоаппаратом, пошел прочь. Швинн остановился около машины медэксперта, оставив Майло наедине с его дурацкими рисунками и мыслями.

А что это, по-твоему, такое?

Понимающая улыбка. Сплетни о сексуальных пристрастиях Майло наверняка добрались уже и сюда. Может, именно поэтому Швинн ведет себя так агрессивно?

Майло снова сжал кулаки. Он начал было думать, что все в порядке, ведь первые семь убийств не произвели на него такого уж сильного впечатления, он поверил, что приживется в отделе убийств и сможет не принимать происходящее близко к сердцу.

Теперь же, проклиная весь мир, Майло подошел к девушке. Даже ближе, чем Швинн. Он смотрел на нее, видел все ее раны, чувствовал запах — погрузился в ужас случившегося и приказал себе: Заткнись, идиот. Кто ты такой, чтобы жаловаться? Смотри на нее.

Но тут его ослепила вспышка ярости, окатила с ног до головы, и неожиданно он почувствовал себя сильным, жестоким, умным, несущим отмщение.

Ему не терпелось действовать.

Он должен понять, что произошло. Ему это необходимо. Майло ощутил запах смерти девушки. И ему вдруг отчаянно захотелось проникнуть в ад, в котором она умирала.

Было почти одиннадцать, когда Майло и Швинн вернулись в свою машину.

— Ты снова поведешь, — заявил Швинн.

Никакой враждебности, никаких замечаний с подтекстом, и Майло решил, что неправильно понял слова Швинна. Видно, он постепенно становится параноиком, а его напарник всего лишь просто болтает и ничего особенного не имеет в виду. Просто он так устроен.

— Куда?

— Знаешь что, поезжай по шоссе, потом разворачивайся и возвращайся в центр. Мне нужно подумать.

Майло выполнил распоряжение и выехал на шоссе той же дорогой, что и убийца. Швинн потянулся, зевнул, шмыгнул носом и, вытащив бутылочку с лекарством, сделал большой глоток. Затем выключил приемник, закрыл глаза и принялся теребить уголки губ. Майло понял, что теперь он будет молчать долго.

Он и правда молчал до тех пор, пока они не вернулись в город, проехали по Темпл, мимо Музыкального центра, окруженного пустыми участками земли. Масса свободного пространства, где богачи собираются выстроить новые храмы культуры. При этом они будут говорить о возрождении города — как будто кто-нибудь поверит в их глупые рассуждения о необходимости привести в порядок центр города, как будто он не представляет собой чудовище из стекла и бетона, в утробе которого удобно устроились государственные учреждения, где днем трудятся бюрократы, с нетерпением ожидающие окончания рабочего дня и возможности убраться подальше отсюда, где ночью царят мрак и холод.

— Ну и что дальше? — спросил Швинн. — Я про девушку. Как ты думаешь, что мы должны сделать?

— Узнать, кто она такая?

— Никаких проблем. У нее прекрасные, ухоженные ногти, ровные зубы. Если она и стала уличной шлюхой, то совсем недавно. Кто-нибудь наверняка будет ее искать.

— Может, стоит запросить Бюро розыска пропавших людей?

— Вот ты и запросишь. Позвони туда завтра утром, потому что тамошние ребятишки по ночам работать не любят. Заставить их оторвать задницу от стула в такой час почти невозможно.

— Но если кто-нибудь уже заявил, что она пропала, и мы получим информацию сегодня, это даст нам преимущество…

— Какое преимущество? У нас тут не гонка с препятствиями, приятель. Если преступник убрался из города, нам его уже не догнать. А если нет, несколько часов погоды не сделают.

— Но ведь ее родители, наверное, волнуются…

— Прекрасно, амиго, — сказал Швинн. — Хочешь побыть социальным работником, валяй. А я еду домой.

Он сказал это совершенно спокойно, с видом человека, знающего все наперед.

— Едем в участок? — спросил Майло.

— Угу. Нет, не нужно. Остановись… да остановись же, приятель! Вот там, да, именно около автобусной остановки, где скамейка.

Скамейка стояла в нескольких ярдах на северной стороне Темпл. Майло ехал по левой полосе, и ему пришлось сделать резкий разворот, чтобы не проскочить мимо. Он остановился около тротуара и осмотрелся по сторонам, пытаясь понять, почему Швинн вдруг передумал.

Темный, пустой квартал, вокруг никого — нет, кто-то там был. Из тени появился человек, который очень быстро шел в западном направлении.

— Твой источник? — спросил Майло, когда фигура обрела четкие очертания, и он понял, что это женщина.

Швинн поправил узел галстука.

— Оставайся на месте, двигатель не выключай.

Он быстро выбрался из машины и оказался прямо перед женщиной, чьи каблуки звонко цокали по асфальту.

В свете уличного фонаря Майло рассмотрел, что она достаточно высокая, черная, с большой грудью, лет сорока. На ней была коротенькая кожаная юбочка голубого цвета и такой же небесно-голубой топик. Копна крашенных хной волос.

Швинн, который стоял перед ней, слегка расставив ноги и улыбаясь, казался еще более тощим, чем обычно.

Женщина улыбнулась в ответ, и Швинн расцеловал ее в обе щеки — прямо как в итальянском кино.

Они о чем-то пошептались — Майло не смог разобрать ни слова, — а потом оба забрались на заднее сиденье машины.

— Это Тоня, — представил свою знакомую Швинн. — Она хороший друг нашего отдела. Тоня, познакомься с моим новым напарником, Майло. У него степень магистра.

— О! — воскликнула Тоня. — Значит, ты ученый. Что умеешь, миленький?

— Очень приятно познакомиться, мэм. Тоня рассмеялась.

— Поезжай, — приказал Швинн.

— Степень магистра, — проговорила Тоня, когда они отъехали от тротуара.

На Пятой улице Швинн распорядился:

— Поверни налево. Поезжай в переулок за домами.

— Степень магистра мастурбации? — не унималась Тоня.

— Ах ты, моя милашка, — проговорил Швинн.

— О, я просто обожаю, когда ты такой, мистер Ш. Майло сбросил скорость.

— Не делай этого, поезжай вперед, потом поверни направо и двигай на восток. На Аламеду, туда, где заводы.

— Промышленная революция, — заявила Тоня, и неожиданно Майло услышал новые звуки: шорох одежды, кто-то расстегнул молнию.

Он бросил взгляд в зеркало заднего вида и увидел, что Швинн откинулся на спинку сиденья. Глаза закрыты. На лице довольная улыбка. И ритмичные движения копны рыжих волос.

Через несколько мгновений Майло услышал:

— Кстати, мисс Т., ты знаешь, что я по тебе скучал?

— Правда, миленький? Или ты просто так сказал?

— Чистая правда.

— Честно, малыш?

— Клянусь. А ты по мне скучала?

— Ты же знаешь, что скучала, мистер Ш.

— Каждый день вспоминала, мисс Т.?

— Каждый божий день, мистер Ш. …ну, дружок, пошевелись немного, помоги мне.

— С удовольствием помогу, — заявил Швинн. — Служить и защищать.

Майло заставил себя смотреть прямо на дорогу перед собой.

У него за спиной слышалось лишь учащенное дыхание.

— Да, да, — бормотал Швинн едва слышно.

Майло подумал: «Вот, оказывается, что нужно, чтобы сбить с тебя спесь».

— О да, вот так, милая… дорогая моя. О да, ты… настоящий мастер. Ты… профессор, да, да.