В семь пятнадцать мы с Майло стояли в конце длинной очереди к воротам «Юго-западных авиалиний».
— А я думал, у нас есть места, — проворчал он, наблюдая за медленно продвигающейся очередью.
— У нас электронные билеты, — ответил я. — Система состоит в том, что ты ждешь, когда тебе сообщат твое место. Пассажиры садятся в самолеты группами, каждому выдают пластиковую карточку с номером.
— Замечательно… я возьму полдюжины сумок, несколько кусочков ржаного хлеба и два пирожка с луком…
Все билеты были проданы, в самолете не осталось ни одного свободного места, но пассажиры вели себя дружелюбно, а стюардессы с удовольствием шутили. После приземления на взлетную полосу, усыпанную снегом, нам пришлось перевести часы на час вперед. Санпорт оказался совсем небольшим городком, в котором царила благословенная тишина. Повсюду превалировали цвета лазури, земли и известковой глины, виднелись следы уничтоженной индейской культуры.
Мы взяли напрокат «форд-эскорт» прямо у стойки, и я выехал на автостраду номер 25 в сторону Санта-Фе. Ветер упрямо толкал маленькую машину вперед. Снег — прямо белый пух — лежал по обочинам дороги, но асфальт оставался чистым, а небо было голубым и огромным, я и не представлял, что такое бывает. Когда я опустил стекло, в лицо ударила волна свежего, холодного воздуха.
— Здорово, — сказал я. Майло что-то буркнул в ответ.
По мере того как мы удалялись от центра, кафе и индейские казино уступали место открытым пространствам пустыни, окаймленным горами Сангри-Кристо с пурпурными верхушками, а над ними нависало огромное небо — казалось, оно постоянно увеличивается.
— Великолепно, — сказал я.
— Нет, ты только посмотри, — отозвался Майло. — Здесь можно ехать со скоростью семьдесят пять миль в час. Нажми-ка на педаль.
Когда мы подъезжали к Санта-Фе, дорога начала подниматься, и вскоре мы оказались в семи тысячах футов над уровнем моря. Я мчался по самой высокой пустыне, однообразия которой не нарушали даже кактусы. Там, где растаял снег, склоны гор покрывал зеленый ковер. Как, впрочем, и низины, где росли ветроустойчивые сосны, легко переносящие недостаток влаги; древние и не слишком высокие, они клонились к земле — победители жестокого отбора, лишь изредка среди них попадались более высокие осины с голыми ветвями. Миллионы деревьев с белыми вершинами, и ни единой тучки на небе. Интересно, что подумала сегодня утром адвокат Мелинда Уотерс, когда проснулась и выглянула в окно? Станем ли мы для нее мелкой неприятностью, или наше появление будет событием, которого она никогда не забудет?
Я свернул на Серрилос, и мы продолжали ехать по южной окраине Санта-Фе, которая не слишком отличалась от любого другого небольшого городка с торговыми центрами, павильонами для продажи автомобилей, бензоколонками и прочими заведениями, располагающимися около автострад. Офис Мелинды Уотерс находился на улице Пасео де Перальта, и по карте я определил, что это рядом с Серрилос. Однако номера домов не совпадали, и мне пришлось двинуться на север, в сторону центральной площади.
Неожиданно мы оказались в совершенно другом мире. Узкие извилистые улицы, вымощенные булыжником, вынудили меня сбавить скорость, когда я проезжал мимо ослепительно ярких одноэтажных строений и испанских колониальных зданий, выкрашенных в цвета охры, персика и золота. Пятна тающего льда сверкали на солнце, словно опалы. Роскошные деревья, выстроившиеся вдоль дороги, украшали лишь отдельные пятнышки снега, голые ветви тянулись к улыбающемуся голубому небу.
Северная часть города дала приют художественным галереям, мастерским скульпторов, магазинам, где продавали роскошную посуду ручной работы, деликатесы, модную одежду, мебель, рамы для картин. Кафе и рестораны обещали все, что душе угодно, — от юго-западной кухни до суши. Среди автомобилей чаще всего попадались внедорожники, а по тротуарам шагали стройные счастливые люди в джинсах, замше и сапогах, никогда не знавших поцелуев навоза.
Мы выехали на центральную площадь, квадрат, окруженный деревьями, с эстрадой для оркестра и многочисленными одноэтажными магазинчиками, миновали крытый переход между зданиями, в котором возле одеял с серебряными украшениями сидели две дюжины индейцев. Рядом располагался губернаторский дворец. На противоположной стороне площади находилось массивное здание из камня, построенное в европейском стиле. Снова рестораны и художественные галереи, пара дорогих отелей — а потом Пасео де Перальта закончилась.
— Очень красиво, — проворчал Майло, — но ты начал ездить кругами.
На Вашингтон-авеню, в тени оранжево-розового шотландского храма, я заметил пожилую пару в одинаковых меховых куртках, выгуливающую английскую овчарку, и решил спросить у них, как найти нужный нам дом. Мужчина был в обычном кепи, а длинные седые волосы женщины, заплетенные в косу, украшала серебряная бабочка. Она пользовалась косметикой ровно настолько, чтобы вы подумали, что она ею совсем не пользуется. Когда я назвал адрес, женщина рассмеялась.
— Вам нужна северная часть Пасео де Перальта — она делает U-образный поворот на площади. Херб, где именно находится этот дом?
Ее спутник довольно улыбнулся. Что ж, хоть кого-то мне удалось сделать счастливым.
— Совсем рядом, друг мой, — в следующем квартале.
Офис Мелинды Уотерс занимал одно из шести помещений в здании песочного цвета, на первом этаже которого находился итальянский ресторан. Оттуда шел такой упоительный запах, что у меня тут же потекли слюнки. Потом я подумал о том, что нам предстоит, и аппетит исчез.
Двери всех офисов выходили на обширную парковочную площадку, рядом располагалась небольшая роща, словно здание — да и весь город — находилось в лесу. Мы вышли из машины. Воздух был холодным и кристально чистым.
Офисы четырех адвокатов располагались рядом, дальше устроились физиотерапевт, массажный кабинет, маленький магазинчик, торгующий антикварными книгами и гравюрами.
Дверь офиса Мелинды Уотерс была открыта, в приемной пахло благовониями. Большие рыжеватые кресла, обитые синелью, с подушками, отделанными бахромой, окружали старенький китайский столик из черного дерева, на котором лежали художественные альбомы, журналы, стояла медная чаша с твердым печеньем и соломенная корзиночка с ароматической смесью из цветочных лепестков. Быть может, это смягчает боль банкротства и лишения собственности по суду?
За далеко не новым дубовым столом напротив входной двери сидела круглолицая индианка и лениво стучала по клавиатуре синевато-серого лэптопа. Розовая трикотажная кофта и крупные раскачивающиеся сережки, оправленные в золото, по стилю больше подходили для Нью-Йорка, чем для Нью-Мексико. Когда мы подошли к столу, мексиканка равнодушно посмотрела на нас, но печатать не перестала.
— Могу я вам помочь? — спросила она.
— Миссис Уотерс у себя?
— Вам назначена встреча?
— Нет, мадам, — ответил Майло, вытаскивая свои документы.
— Лос-Анджелес, — сказала секретарша. — Полиция. Вы проделали такой путь, чтобы поговорить с Мел?
— Да, мадам.
Она продолжала изучать документы.
— Отдел расследования убийств.
Ни малейшего удивления, голос остался нейтральным. Она потянулась к телефону.
Мелинда Уотерс оказалось невысокой женщиной с пышными формами, в сшитом на заказ темно-зеленом брючном костюме, который выгодно оттеняли темно-бордовые корешки книг, стоявших на полке у нее за спиной. Короткие светлые волосы зачесаны назад, открывая красивое лицо со светло-зелеными глазами и чувственными губами, однако почти безупречный овал несколько портил наметившийся второй подбородок. Большие очки в черепаховой оправе отлично подходили к прямому узкому носу. Губы накрашены яркой помадой, ногти идеально ухожены, а на пальце красовалось кольцо с бриллиантом в пару карат.
Она смотрела на нас без малейших признаков интереса, однако всячески демонстрируя профессиональную компетенцию — и как ей такое удается? Как только я на нее посмотрел, сердце замерло у меня в груди. Это лицо я уже видел на ежегодной школьной фотографии. Майло тоже ее узнал. Его лицо сохраняло вежливое выражение, но я заметил, как на скулах ходят желваки величиной с вишню.
Мелинда Уотерс посмотрела на документы и жестом пригласила нас садиться в плетеные кресла, стоявшие напротив ее стола.
Стены маленького кабинета были выкрашены в рыжеватый цвет, здесь едва хватало места для книжного шкафа, письменного стола и красной, покрытой лаком стойки с единственной белой орхидеей в сине-белом цветочном горшке. На стене висели акварельные пейзажи — зеленые холмы над океаном, дубы, поля, заросшие маком. Мечта о Калифорнии. Остальное пространство занимали семейные фотографии. Мелинда Уотерс рядом со стройным мужчиной с темной бородой и двумя шаловливыми мальчишками лет шести и восьми. Катание на лыжах, подводная охота, верховая езда, рыбалка. Семья, которая много времени проводит вместе…
— Детективы из убойного отдела. Ну, это несколько неожиданно.
Спокойный голос с легкой иронией. Мелинда держалась с образцовым профессионализмом, но слегка дрогнувший голос показывал, что она удивлена.
— Неожиданно, мадам? — уточнил Майло.
— У меня имелись совсем другие планы на время до ленча. Честно говоря, я смущена. Я не работаю с людьми, имеющими отношение к Лос-Анджелесу, не говоря уже об убийствах. Обычно я занимаюсь финансовыми правами…
— Джейни Инголлс, — сказал Майло.
Вздох Мелинды Уотерс получился очень долгим.
Она переложила бумаги и ручки на столе, закрыла крышку лэптопа, поправила прическу. Потом нажала кнопку внутренней связи и попросила:
— Инее, не соединяй меня ни с кем, пожалуйста. Слегка отодвинув свое кресло так, что его спинка уперлась в книжный шкаф, она сказала:
— Имя из далекого прошлого. Что с ней произошло?
— Вы не знаете?
— В ваших документах говорится, что вы из убойного отдела, значит, я могу предположить…
— Можете.
Мелинда Уотерс сняла очки и потерла глаза. Блестящие губы задрожали.
— Проклятие! Наверное, я знала с самого начала. Но… я, правда… о дьявол! Бедная Джейни… это отвратительно.
— Чрезвычайно, — сказал Майло.
Мелинда села очень прямо, словно собралась с духом, чтобы посмотреть правде в глаза. На лице ее появилось новое выражение — она пыталась анализировать ситуацию.
— И вы пришли ко мне после стольких лет, чтобы…
— Убийство так и не раскрыто, миссис Уотерс.
— Вы хотите сказать, что расследование возобновлено?
— Официально оно не было закрыто.
— Иными словами, полиция Лос-Анджелеса работала над ним двадцать лет?
— А это имеет значение, мадам?
— Нет… наверное, нет. Я говорю глупости… вы застали меня врасплох. Почему вы здесь?
— Потому что вы одна из последних видели Джейни Инголлс живой, но с вами никто о ней не разговаривал. Более того, лишь совсем недавно мы узнали, что вы сами не стали жертвой.
— Жертвой? Вы думали… о Господи.
— Вас было очень непросто отыскать, миссис Уотерс. Как и вашу мать…
— Моя мать умерла десять лет назад, — сказала она. — Рак легких. Она скончалась в Пенсильвании, на родине. А до того у нее была эмфизема. Она много страдала.
— Сожалею.
— Я тоже, — вздохнула Уотерс. Она взяла золотую ручку из изящной чашки, покрытой перегородчатой эмалью, и зажала ее между указательными пальцами. Офис напоминал шкатулку с драгоценностями, аккуратно разложенными по своим местам. — И все это время вы считали, что я… как странно. — Она слабо улыбнулась. — Значит, я родилась заново?
Ручка со стуком упала на стол. Мелинда схватила ее и положила обратно в чашку.
— Мадам, не могли бы вы рассказать все, что помните о той ночи.
— Я действительно пыталась разыскать Джейни. Звонила ее отцу — вы ведь встречались с ним?
— Он тоже мертв, мадам.
— Как он умер?
— Погиб в автомобильной катастрофе.
— Сел за руль в пьяном виде?
— Да.
— Ничего удивительного, — заметила Уотерс. — Опустившийся тип, всегда пьяный. Он меня не выносил, и я платила ему тем же. Наверное, все дело в том, что он бы с удовольствием меня потискал, если бы ему представился такой шанс, вот только я ему его не давала — всегда старалась встречаться с Джейни на улице.
— Он к вам приставал? — спросил Майло.
— Я не позволяла, но его намерения не вызывали сомнений — он постоянно ухмылялся, мысленно меня раздевал. К тому же я знала, что он делал с Джейни.
— Он насиловал Джейни?
— Только когда напивался, — нараспев проговорила Уотерс. — Она ничего мне не рассказывала, лишь незадолго до… нашей последней встречи разоткровенничалась. Примерно за месяц до этого с ней произошел очень неприятный эпизод. Она села в машину к какому-то извращенцу, который затащил ее в отель, связал и изнасиловал. Когда Джейни рассказала мне о случившемся, она не выглядела сильно огорченной. Скорее пресыщенной, и сначала я ей не поверила, поскольку она обожала приврать. Тогда она задрала джинсы и рукава блузки и показала мне следы от веревок. Следы были и на шее. И я тогда сказала: «Господи, он же мог тебя задушить». Но она замолчала и отказалась что-либо обсуждать.
— А что она рассказала о мужчине, который ее изнасиловал?
— Молодой, симпатичный, в классной машине — вот почему она согласилась в нее сесть. Честно говоря, Джейни пошла бы с любым. Большую часть времени она была пьяна или под воздействием наркотиков. Для нее практически не существовало запретов.
Мелинда сняла очки, поиграла с дужками, потом перевела взгляд на фотографии своей семьи.
— Хороший же я адвокат, если столько болтаю. Прежде чем мы продолжим, я хочу получить гарантии, что мои слова останутся между нами. Мой муж имеет определенный общественный вес.
— Чем он занимается?
— Джим — помощник губернатора. Поддерживает связь с департаментом транспорта. Для работы я сохранила девичью фамилию, но любые неприглядные подробности моего прошлого могут ему повредить.
— Я сделаю все, что в моих силах, мадам. Уотерс покачала головой:
— Этого недостаточно. — Она встала. — Боюсь, нашу встречу придется перенести.
Майло скрестил ноги.
— Миссис Уотерс, мы пришли к вам, чтобы выслушать ваши воспоминания о Джейни Инголлс. Речь не идет о соучастии в преступлении…
— Естественно. — Уотерс погрозила ему пальцем. — Видит Бог, мне такое даже в голову не пришло. Но то, что произошло с Джейни Инголлс, не моя проблема. А вот защита неприкосновенности частной жизни — совсем другое дело. Пожалуйста, уходите.
— Миссис Уотерс, вы не хуже меня знаете, что я не могу гарантировать вам сохранение тайны. Это находится в компетенции окружного прокурора. Я стараюсь быть с вами честным и рассчитываю, что вы поступите так же. Если вы не совершили ничего противозаконного, вам не о чем беспокоиться. Отказ от сотрудничества с нами не защитит вашего мужа. Если бы я хотел осложнить вам жизнь, то поговорил бы со своим боссом, а он сделал бы один телефонный звонок, и…
Уотерс положила руки на бедра. Ее взгляд стал холодным и оценивающим.
— Зачем вы это делаете?
— Чтобы найти того, кто убил Джейни Инголлс. Вы правы в одном. Это было отвратительно. Ее мучили, прижигали сигаретами, над ней издевались, ее пытали…
— Нет, нет, нет! Давайте обойдемся без шоковой терапии, вы имеете дело с профессионалом.
Майло сложил руки.
— Наш разговор приобрел враждебный характер, миссис Уотерс. Расскажите все, что знаете, и я постараюсь не впутывать вас в эту историю. Ничего другого я предложить не могу. В противном случае у вас будут неприятности, а мне придется потратить немало времени.
— У вас нет никаких прав в Нью-Мексико, — заявила Мелинда Уотерс. — Технически вы нарушаете закон.
— Технически вы свидетель преступления, и, насколько мне известно, Нью-Мексико сохраняет дипломатические отношения с Калифорнией.
Уотерс вновь бросила взгляд на фотографии своей семьи, уселась на место и надела очки.
— Черт! — пробормотала она. Почти минуту мы молчали.
— Это нечестно, — наконец заговорила Уотерс. — У меня нет оснований гордиться своим прошлым, я бы хотела навсегда о нем забыть.
— Мы все были подростками, — заметил я.
— Ну, я была испорченным подростком. Полный провал, к тому же я баловалась наркотиками, как и Джейни. Вот почему мы с ней дружили. Плохое поведение — Господи, и дня не проходило, чтобы мы не напивались. И… мы занимались и другими вещами — когда я вспоминаю, мне становится худо. Но мне удалось выбраться — на самом деле я сообразила, что должна взяться за ум, на следующий день после того, как мы с Джейни разругались.
— На вечеринке? — спросил Майло.
Уотерс схватила другую ручку, но передумала и принялась открывать и закрывать ящики стола — один раз, второй, третий.
— У меня двое детей. И я очень строго их воспитываю. Возможно, даже слишком, но только потому, что знаю, какая опасность им угрожает. Вот уже десять лет я не притрагиваюсь к более крепким напиткам, чем сухое вино. Я люблю своего мужа. Он достиг успеха. Моя практика приносит отличный доход — и я не понимаю, почему моя жизнь должна пойти под откос из-за ошибок, совершенных двадцать лет назад.
— Согласен с вами, — сказал Майло. — Я не делаю никаких записей, информация, полученная от вас, не пойдет в мои досье. Я лишь хочу узнать, что произошло с Джейни Инголлс в ночь с пятницы на субботу. И все, что вы можете мне рассказать о мужчине, который изнасиловал ее за месяц до этого.
— Я уже рассказала о нем все, что знала.
— Молодой, симпатичный, с хорошей машиной.
— Машина могла быть фантазией Джейни.
— Насколько молодой?
— Она не сказала.
— Какой расы?
— Насколько я поняла, он был белый, поскольку Джейни ничего про это не говорила. В противном случае она бы обязательно что-нибудь сказала. Она унаследовала ненависть к черным от отца.
— Она описывала его внешность?
— Нет.
— Классная машина, — напомнил Майло. — Какая?
— Мне кажется, она упомянула «ягуар», но я не уверена. С меховыми ковриками — это я запомнила, поскольку Джейни рассказывала, как ее ноги провалились в мех. Но, разговаривая с ней, я не знала, когда она говорит правду, а когда врет. Джейни жила в мире фантазий.
— О чем?
— О том, чтобы как следует набраться и участвовать в вечеринке с рок-звездами.
— И ей удавалось? Уотерс рассмеялась:
— Даже и близко ничего подобного. Джейни была грустной маленькой девчонкой, которая родилась совсем не в том районе Голливуда.
— Молодой парень на «ягуаре», — повторил Майло. — Что еще?
— Больше я ничего не знаю, — сказала Уотерс. — Правда.
— В какой отель он ее повел?
— Она сказала, что в центре, где полно всяких бездельников. И еще, что этот тип хорошо знал то место — сидевший за стойкой клерк бросил ему ключи, как только они вошли. Но Джейни показалось, что он не жил там, поскольку номер, в который он ее привел, не производил впечатления обжитого. Она не заметила никакой одежды, даже кровать не была застелена. Голый матрас. И веревка. Он вытащил веревку из шкафа для одежды.
— И Джейни не попыталась сбежать, когда это увидела? Уотерс покачала головой.
— Он дал ей сигарету с марихуаной еще в машине. Здоровенную, отличного качества, возможно, там еще был гашиш, поскольку она сразу же улетела — а такое действие на нее оказывал именно гашиш. Джейни рассказала, что ей казалось, будто все происходит не с ней. Даже после того как он толкнул ее на кровать и начал связывать.
— Руки, ноги и шею.
— Во всяком случае, я видела следы веревок именно на этих местах.
— Что было дальше?
Под линзами очков в глазах Уотерс вспыхнул гнев.
— А как вы думаете? Он делал с ней все, что только мог придумать. Использовал все отверстия.
— Она так сказала?
— Ну, только в более грубых терминах. — Серый цвет в глазах Мелинды Уотерс стал превалировать, словно внутренний свет погас. — Она сказала, что ничего не чувствовала, хотя знала, что он делает.
— И вы подумали, что она утратила вкус к жизни.
— Сначала так и было. Но потом — через несколько дней — она напилась и вновь заговорила о событиях того вечера. Она не плакала. Джейни злилась. И вы знаете, что ее больше всего раздражало? Вовсе не то, что тот тип с ней проделывал, а то, что она ничего не почувствовала. Она возмущалась, что потом он даже не отвез ее домой, а просто вышвырнул из машины в Восточном Голливуде, и ей пришлось пройти пешком две с лишним мили.
Но даже тогда Джейни во всем винила себя. Она сказала примерно так: «Наверное, во мне что-то есть, если люди так со мной обращаются. Даже он». И я спросила: «Кто он?» В ее глазах вспыхнула ярость, и она ответила: «Он, Боуи». И это окончательно оттолкнуло меня — сначала извращенец, потом инцест. Я спросила, как давно это началось, но она снова замкнулась в себе. Я продолжала задавать вопросы, но она предложила мне заткнуться, пообещав рассказать моей матери, какая я шлюха.
Мелинда рассмеялась.
— Это было серьезной угрозой. Я никогда не отличалась безупречным поведением. И хотя моя мать и сама была не Бетти Кроккер[23], она тревожилась из-за меня. И мне бы не поздоровилось, узнай она о моих похождениях.
— Боуи было все равно, — сказал Майло.
— Боуи был законченным мерзавцем, он опустился на самое дно. Вот почему Джейни делала все, только бы не возвращаться домой.
Я подумал о пустой комнате Джейни и спросил:
— А где она ночевала?
— Ничего постоянного. Иногда у меня, или пробиралась в заброшенные дома на Голливудском бульваре. Бывало, пропадала по нескольку дней, а когда возвращалась, предпочитала помалкивать. И все же на следующий день после вечеринки — после того как мы с Джейни поругались — я позвонила Боуи. Я презирала землю, по которой он ходил, но мне хотелось убедиться, что с Джейни все в порядке. Я попыталась. Но никто не ответил.
— Когда вы поссорились?
— Вскоре после того, как пришли туда. Я хорошо относилась к Джейни. Мы обе давно переступили границы приличий — это нас и связывало. Наверное, у меня возникли после вечеринки неприятные предчувствия — ведь Джейни исчезла в самый разгар веселья. Я так никогда и не смогла ее забыть. Через несколько лет, когда я уже училась в колледже и умела пользоваться компьютером, я еще раз попыталась ее найти. После поступления в юридическую школу я получила доступ к официальным базам данных Калифорнии и соседних штатов. Владение недвижимостью, налоги, уведомления о смерти. Но ее нигде не было…
Она взяла документы Майло.
— Убойный отдел Лос-Анджелеса. Значит, ее убили в Лос-Анджелесе. Так почему же ее смерть документально не зафиксирована?
— Хороший вопрос, мадам.
— Ах вот оно что, — задумчиво проговорила Уотерс и откинулась на спинку кресла. — Значит, речь идет не только о возобновлении расследования, не так ли? Возникли серьезные осложнения.
Майло молча пожал плечами.
— Замечательно. Великолепно. В результате, что бы я ни делала, меня все равно затянет в водоворот, верно?
— Я сделаю все, чтобы этому помешать, мадам.
— Вы говорите почти искренне. — Она потерла лоб, вытащила баночку с эдвилом[24], вытряхнула таблетку и проглотила ее, не запивая. — Что еще вы от меня хотите?
— Вечеринка, — ответил Майло. — Для начала, как вы с Джейни о ней узнали?
— Ну, до нас дошли слухи — знаете, девчонки много болтают. Когда приближаются выходные, таких разговоров становится больше. И все стараются угадать, на какой вечеринке будет интереснее. Многие из нас так сильно ненавидели свои дома, что были готовы на все, лишь бы не оставаться там по вечерам. Мы с Джейни имели богатый опыт подобных вечеринок. Иногда попадали на настоящие оргии — организаторы пробирались в заброшенные здания или использовали подходящие места под открытым небом. Какой-нибудь дальний уголок в Грифит-Парке или у дамбы Хансена. Бездарная группа играла практически бесплатно, дешевая закуска, много наркотиков. Главное, побольше наркотиков. Как правило, такие вечеринки устраивали продавцы наркотиков — и получали неплохие прибыли. Впрочем, иногда мы просачивались на настоящие вечеринки, где охотно принимали всех, или просили кого-нибудь нас провести.
Она улыбнулась:
— Бывало, нас выгоняли, но у девушек всегда найдутся друзья, которые помогут им избежать неприятностей.
— И вечеринка в тот вечер получилась именно такой, — уточнил Майло. — Вы попали в чей-то дом?
— В чей-то большой дом, настоящий особняк, а еще поговаривали, будто там будут серьезные наркотики. Мы с Джейни решили, что обязательно должны туда попасть. Для нас подобные вечеринки были как полет на другую планету. Джейни могла часами говорить о богатых парнях, мечтала найти типа, который снабжал бы ее наркотиками. Как я уже говорила, она любила фантазировать. На самом деле мы были настоящими неудачницами — ни денег, ни машины.
Поэтому мы поступили так, как делали всегда: попросили нас подвезти. У нас даже не было точного адреса, но мы решили, что разберемся на месте. Я зашла за Джейни в пятницу днем, и мы почти все время провели на Голливудском бульваре — играли в автоматах, воровали косметику, выпрашивали мелочь, но собрать удалось совсем немного. После наступления темноты вернулись на Сансет, где легче всего остановить машину, но на первом же углу нас едва не избили проститутки, и нам пришлось топать на запад — между Ла-Бриа и Фэрфаксом, где расположены магазины по продаже музыкальных инструментов. Я хорошо это запомнила, поскольку мы разглядывали гитары в витринах, дожидаясь, пока нас кто-нибудь подвезет. Мы рассуждали, как было бы здорово создать женский ансамбль и разбогатеть. То, что Бог не наградил нас талантом, значения не имело. Так прошло не меньше часа. Наконец возле нас остановилась машина.
— В какое время? — спросил Майло.
— Между девятью и десятью.
— И кто согласился вас подвезти?
— Студент колледжа — ужасный зануда, который заявил, что ему нужно в Калифорнийский технологический институт, но сначала он должен заехать в университет, потому что у него там свидание с девушкой, и он может нас подвезти. Ему пришлось долго с нами объясняться, поскольку мы никогда не были на западе от Ла-Сьенега, разве что ездили на автобусе на пляж. Ну, я еще навещала отца на военно-морской базе в Пойнт-Мугу.
Однако зануда оказался симпатичным парнем. Вероятно, он был очень стеснительным — остановился, повинуясь импульсу, а потом пожалел. Мы сразу же принялись его изводить — переключили радиоприемник на другую станцию, увеличили громкость на максимум, дразнили его — короче, флиртовали. Предлагали пойти с нами на вечеринку и отменить свое дурацкое свидание с какой-то скучной девицей из колледжа. Мы вели себя несносно. Он смущался, а мы все больше распалялись. Кроме того, мы рассчитывали, что он проведет нас на вечеринку, поскольку до сих пор не знали, где она будет проходить.
Мы продолжали к нему приставать, но он отказался и заявил, что ему нравится его девушка. Я помню, что Джейни совсем сорвалась с катушек и стала всячески ее поносить, среди прочего она сказала что-то вроде «Она холоднее льда. Я могу тебе дать то, о чем она даже и не слышала».
Этого говорить не следовало. Парень остановил машину на углу Стоун-Кэньон и Сансет и приказал нам выметаться. Я распахнула дверцу, а Джейни принялась настаивать, чтобы он отвез нас до места, но он только рассердился еще сильнее. У Джейни был настоящий талант выводить людей из себя. Зануда начал кричать, и все кончилось тем, что он вышвырнул Джейни из машины и уехал.
— Угол Стоун-Кэньон и Сансет. Рядом с особняком, где проходила вечеринка, — заметил Майло.
— Но мы этого не знали. Мы совсем не ориентировались в том районе. К тому же успели крепко надраться. Еще на бульваре нам удалось стянуть бутылку вина, которую мы и выпили на двоих. Я ненавидела такое вино — оно напоминало мне смесь персиков с сиропом от кашля, но Джейни его обожала. Она говорила, что его очень любила Дженис Джоплин. Джейни с ума сходила от песен Джоплин, поскольку считала, что ее мать увлекалась этой певицей, когда была хиппи, и назвала Джейни в ее честь.
— Еще одна из фантазий Джейни, — заметил я. Уотерс кивнула:
— Она без них не могла. Мать бросила Джейни — сбежала с черным, когда ей было пять или шесть лет, и Джейни никогда ее больше не видела. Быть может, именно из-за этого она так ненавидела черных.
— И что вы стали делать, когда вас выставили из машины? — спросил Майло.
— Пошли по Стоун-Кэньон и очень быстро заблудились. Там не было ни тротуаров, ни фонарей. Да и прохожие не попадались. Роскошные особняки, ни одного человека на улицах — стояла такая непривычная тишина. Нам стало жутко. Однако мы считали, что это настоящее приключение. Один раз мы увидели полицейскую машину, но успели спрятаться за деревьями.
Она нахмурилась:
— Полнейший идиотизм. Какое счастье, что мои мальчики меня не слышат.
— Как вам удалось отыскать дом, где была вечеринка?
— Некоторое время мы ходили кругами, пока не вышли обратно на Сансет. Здесь нас подобрала вторая машина. «Кадиллак», который сворачивал на Стоун-Кэньон. Водитель оказался черным, и я не сомневалась, что Джейни не сядет в машину — с ее отвращением к «нигерам» иначе и быть не могло. Но когда он опустил стекло, одарил нас широкой улыбкой и спросил: «Ну что, девочки, хотите на вечеринку?», Джейни первая распахнула дверцу.
— Вы запомнили водителя?
— Немногим больше двадцати, высокий, худощавый — почему-то, когда я его вспоминаю, мне приходит на ум Джи-ми Хендрикс. Речь не идет о портретном сходстве, поражала его свобода и уверенность в себе — словно он играл свою музыку свободно и непринужденно.
— «Кадиллак», — повторил Майло.
— Новый, но сделанный не на заказ. Большой консервативный седан, в хорошем состоянии. Блестящий, внутри приятно пахло — я даже помню аромат сирени. Словно автомобиль принадлежал пожилой женщине. Помню, как я подумала, что он, наверное, его угнал. Парень явно не подходил этой машине, поскольку был одет в уродливый костюм из хлопковой ткани с цирконием и кучей золотых цепочек.
— Какого цвета костюм?
— Каких-то бледных тонов.
Майло открыл портфель, вытащил фотографию Уилли Бернса и протянул через письменный стол. Глаза Мелинды Уотерс расширились.
— Это он. Неужели он убил Джейни?
— Мы его ищем.
— Он все еще на свободе?
— Возможно.
— Возможно? Что это значит?
— Прошло двадцать лет, а он употреблял героин.
— Вы хотите сказать, что он не должен был прожить долго, — задумчиво проговорила она. — Но продолжаете его разыскивать… почему возобновилось расследование убийства Джейни? Какова истинная причина?
— Я вел следствие в самом начале, — ответил Майло. — Потом меня перевели на другое место. А теперь вернули обратно.
— Начальство перевело, или вы попросили сами? — осведомилась Уотерс.
— А это имеет значение, мадам? Она улыбнулась:
— Тут нечто личное, не так ли? Вы пытаетесь изменить свое прошлое.
Майло улыбнулся в ответ, а Уотерс вернула фотографию.
— Уилберт Бернс. Теперь я знаю имя.
— Он не представился?
— Он называл себя нашим новым другом. Я сразу же поняла, что он наркоман и продавец наркотиков. Его речь была не слишком четкой — он проглатывал слова. Да и машину вел очень медленно. Он слушал музыку, которую предпочитают наркоманы: медленный джаз — тягучий и заунывный голос труб. Джейни попыталась сменить станцию, но он остановил ее, и она не стала с ним спорить.
— А откуда вы знаете, что он продавал наркотики? — спросил Майло.
— Он показал нам свой товар. Рядом на сиденье лежала мужская сумочка. Когда мы сели в машину, он переложил ее на колени, а через некоторое время открыл сумочку и спросил: «Не хотите сладенького, леди?» Внутри я разглядела конверты с таблетками и маленькие пакетики с белым порошком — уж не знаю, что там было, кокаин или героин. Я всегда старалась держаться подальше от серьезных наркотиков. Ограничивалась травкой и алкоголем, изредка употребляла «кислоту».
— А как насчет Джейни?
— У Джейни не было никаких ограничений.
— И она попробовала угощение Бернса?
— В машине — нет, возможно, позже. У них с Бернсом сразу же установилось взаимопонимание. Мы все втроем устроились на переднем сиденье, Джейни рядом с Бернсом, а я у дверцы. Как только машина тронулась с места, Джейни начала его обрабатывать — задела волосами лицо, положила руку на колени и стала постепенно поднимать ее вверх.
— И как Бернс отреагировал на нее?
— Ему понравилось. Он сказал: «О, крошка», или что-то в этом же роде, и оба рассмеялись без особой причины.
— Несмотря на ее расизм, — сказал я.
— Я не верила своим глазам. Пару раз ткнула ее локтем под ребра, словно хотела спросить: «Что происходит?» Но Джейни не обращала на меня внимания. Бернс отвез нас на вечеринку — он знал, где расположен особняк, но ему пришлось припарковать машину немного в стороне, поскольку возле дома все места были заняты.
— Он что-нибудь говорил о вечеринке? — спросил Майло.
— Сказал, что знает людей, которые устраивают вечеринку, они богатые, но классные, и мы отлично повеселимся. Потом, когда мы приехали, он заявил что-то вроде: «Может, мы увидим президента». У особняка были огромные колонны, как в Белом доме. Джейни расхохоталась. А я уже успела на нее обидеться, мне казалось, она обо мне забыла.
— А что дальше?
— Мы вошли в дом. Там не было никакой мебели, пахло чем-то протухшим, повсюду валялись банки от пива, пустые бутылки и мусор. И множество молодых парней и девушек. Оглушительно ревели магнитофоны, но никто не обращал на музыку внимания. Все казались пьяными, гости натыкались друг на друга, девушки стояли на коленях перед своими партнерами, рядом танцевали парочки, изредка задевая тех, кто занимался любовью. Похоже, Бернс многих знал, он постоянно кому-то кивал и махал рукой, пока мы пробирались сквозь толпу. А потом появилась странная коренастая девушка и стала приставать к Бернсу.
— Странная, а в чем это заключалось?
— Низенькая, толстая, с плохой кожей. Одурманенная наркотиками. Но он сразу стал ужасно обходительным, и Джейни это сильно не понравилось. — Уотерс покачала головой. — Она познакомилась с парнем пятнадцать минут назад, но уже начала ревновать.
— Джейни как-то показала свое недовольство?
— Нет, просто у нее стало ужасно сердитое лицо. Я хорошо знала Джейни, поэтому легко угадывала перемены в ее настроении. Бернс ничего не заметил — или ему было наплевать. Обняв одной рукой коротышку, а другой Джейни, он увел обеих. С его плеча свисала сумочка.
— А вы?
— Я осталась. Кто-то протянул мне банку пива, чьи-то руки сжали мою грудь. Не слишком нежно. Потом кто-то начал стаскивать с меня одежду. Я вырвалась и решила поискать тихое место, чтобы спокойно выпить, но у меня ничего не вышло. Повсюду обнимались парочки, танцевали, болтали, смеялись. Парни все время приставали ко мне, тащили танцевать, и я не сопротивлялась, но потом сбегала от них. Вдруг свет погас, стало совсем темно, и я едва видела, куда ставлю ноги. Да и бутылка сладкого вина, выпитого на пару с Джейни, оказала на мой желудок не самое лучшее действие. Меня тошнило, кружилась голова, хотелось побыстрее убраться оттуда.
Я немного поискала Джейни, но не сумела ее найти. Тогда я разозлилась на нее — ну, что она меня бррсила одну. Наконец я сказала себе, что ее следует забыть, но тут кто-то вновь потащил меня танцевать. Потом мне предложили таблетку, и я ее проглотила. Пришла в себя на полу ванной второго этажа. Вокруг кричали, что приехали полицейские, и я вместе со всеми побежала к выходу — мы превратились в стадо, которым овладел панический страх. Я оказалась в кабине грузовичка, который тут же помчался по Сансет.
— Кому принадлежал грузовичок?
— Каким-то парням. Кажется, они занимались серфингом. Мы приехали на пляж, в Санта-Монике или Малибу, я не помню. Там вечеринка продолжалась, а я заснула на песке. Когда на следующее утро проснулась, рядом никого не было. Меня тошнило, я страшно замерзла. Над великолепным океаном вставало солнце, но я ничего не видела, все тело болело, во рту скопилась горечь. Потом я подумала об отце — он служил в Мугу, и я расплакалась, мне вдруг ужасно захотелось его повидать.
Мне пришлось четырежды подсаживаться в разные машины, чтобы добраться до базы, но часовой не пустил меня за ворота. И я снова расплакалась. Прошло много времени с тех пор, как я видела отца. Он женился на другой женщине, и его вторая жена меня ненавидела. Во всяком случае, так говорила моя мать. Он практически перестал меня навещать. Я рыдала так горько, что часовой позвонил в штаб, но там ему сказали, что моего отца нет, он уплыл в Турцию три дня назад. Я окончательно потеряла голову, у меня началась истерика. Часовой пожалел меня и отдал все деньги, какие были у него в карманах — тридцать три доллара и сорок девять центов. — Она улыбнулась. — Как странно, я запомнила сумму.
Мелинда осторожно приподняла очки и протерла уголки глаз.
— Впервые за довольно долгое время кто-то проявил ко мне доброту. Я так и не сумела его отблагодарить, даже имени не узнала. Выйдя на шоссе, я подняла руку, и меня посадили в свою машину мексиканцы, направлявшиеся в Вентуру собирать капусту. Так я и ехала на попутных машинах вдоль побережья. Сначала в Санта-Крус, где ненадолго осталась в коммуне новых хиппи, там можно было бесплатно поесть и сносно переночевать. Потом побывала в Сан-Франциско, Орегоне, Сиэтле и вернулась в Сакраменто. Следующие десять лет прошли как в тумане. И все же мне удалоесь взять свою жизнь под контроль — подробности вам едва ли интересны.
— Мы не намерены вторгаться в вашу личную жизнь. Мелинда Уотерс расхохоталась:
— Благодарю за заботу.