В сентябре, когда я находился в Оганаванке и был занят строительством храма Сурб-Карапет, пришли приглашение и приказ от Ибрагим-хана. И один из главных его верных чапаров, имея в руках рагам и прибыв в Ереван, велел читать рагам для отъезжающих.
Послал мне также и мой рагам, написанный отдельно для меня. Так как я сильно хворал вследствие мучительной лихорадки, находясь в Оганаванке на строительстве, то, прочитав рагам и ознакомившись [с ним], я поехал в Ереван, дабы мог узнать причину [приглашения].
Но и они были изумлены, особенно Мирза-Кеазум, который очень боялся, не отправился ли кто-либо к Ибрагим-хану с жалобой на него.
И он стал обращаться ко мне [с просьбой] о заступничестве и через моего вардапета Александра послал мне послание и обещал св. Эчмиадзину и мне великие благодеяния, если я избавлю его, буде Ибрагим-хан разгневается на него и решит умертвить.
Кроме того, он просил о чапаре, чтобы я, забрав [его], увез в Эчмиадзин и продержал его там, пока он будет составлять реестр всех государственных доходов Араратской области. И я, забрав с собою чапара, вернулся в Эчмиадзин, ибо и Ибрагим-хан отдал чапару повеление, говоря: «Не смей обижать или огорчать халифу, ибо он — старый человек. Пусть едет так, как сам желает».
Посему через несколько дней он вернулся в Ереван, чтобы заставить их выехать. И я снова умолял чапара, когда он собирался ехать в Ереван, чтобы он потерпел еще несколько дней. А спустя 5-6 дней, я, будучи больным, собрался в дорогу, поехал в Ереван и сказал им — чапару и мирзе: «Вот я потихоньку поеду до Астапата и буду ждать вас». И, отправившись в путь, я поехал. И поехали со мной калантары [как] армянские, так и иноплеменные. Так, двигаясь потихоньку, мы доехали до Астапата. Пробыв там три дня, мы двинулись [дальше] с нахичеванскими князьями — господином Аствацатуром и господином Харисимосом. Мы поехали по тавризской дороге.
И когда [мы] доехали до городка Маранд, находящегося близ Тавриза, в 12-ти часах езды, они, то есть мирза и чапар и юзбаши догнали нас. Пробыв [в Маранде] еще один день, мы прибыли в Софиан, а оттуда — в Тавриз.
А на другой день мы пошли предстать [перед] спахсаларом со своими подношениями — от каждого в соответствии с его достоинством. И он нас принял с большой любовью и очень, очень нежно обнадеживал.
Меня особо призвал к себе и говорил мне много утешительных и ободрительных слов.
Когда же он увидел, что из-за многодневной лихорадки лицо мое так же бледно, как у мертвеца, разгневался на чапара, говоря: «Почему ты привез халифу? Ведь он болен!» А я ответил: «Хан мой, [даже] если бы я был при смерти, я бы желал, чтобы меня в гробу привезли к тебе, ибо, видя тебя, вижу я в тебе и в твоем лице — Валинемата, [дабы мне] утешиться, а потом — умереть».
И он снова обнадежил [меня] и очень обрадовался. И дал приказ уединиться в одном месте мне, калантару и армянским князьям. Среди них был и господин Степан из Акулиса, ибо они[47] прибыли в Тавриз на несколько дней раньше, дабы увидеть рагам, доставленный от Валинемата.
Мы пошли и сели в одном месте, в одном из домов в ограде [его резиденции]. И зачитали в нашем присутствии рагам и истолковали его, [доведя] до нашего слуха. И, услышав, мы весьма возрадовались, ибо приказ был относительно двух вещей: во-первых, о препоручении страны и о брате его[48], а другой — специально обо мне: — написанное брату повеление благосклонно относиться ко мне и быть со мною всегда ласковым, прислушиваться ко всему, что я скажу, и исполнять [мои] просьбы. (Слава богу Вседержителю! Здесь восхищаюсь я в мыслях своих! Для чего, по какой причине он вкладывает в сердце этого мужа могучего и самодержца столько любви, заботливости и попечения? Хвала тебе, Боже! Неизречимо человеколюбие твое!).
И когда мы ознакомились с приказом царя, брата его, нас вновь повели к нему[49]. И после того, как [он] долго беседовал со всеми [нами], вновь позвал меня к себе и [говорил мне] много речей, и смешных шуток говорил и смеялся со мной и со своим мирзой, которого звали Мирза-Рази.