Краткое повествование

Глава XXXV. О том, как мы собрались, совещались и рано [утром] вернулись в то же место и просили его царствовать над Персией. И как он потребовал [исполнения] трех вещей

Мы ушли и совещались до восьмого часа и вернулись в то же место. Из страха перед подозрениями поспешили [вернуться] на час раньше. И вновь те же люди — семь мужей, — которых мы упоминали, пришли и стали так же, как и [вчера] утром, и опять призвали к себе, спросили. И нашли, что у нас всех одинаковые мысли и единая воля. Ибо с восьми часов стали спрашивать и едва-едва кончили до захода солнца. И затем приказали и сказали: «Ступайте и приходите рано утром».

А на другой день, который был третьим днем байрама, в четверг 5 февраля, пошли очень рано, каждый на свое место, отведенное каждому прежде, и сели. Через три часа нас вывели вновь оттуда в поле и велели, чтобы хан каждой страны уединился со своими вельможами и кетхудами. И так мы отделились друг от друга и сели рядами на голой земле, покрытой травой. И на нашем собрании все стали говорить, слушать и размышлять. Выбрали некоторых из персов, дабы если спросят о чем-либо, только они говорили бы и отвечали, а из армян уполномочили говорить на собрании только меня, калантара и мелика. И сделали так, и каждые избрали из своей среды людей для ответа. Также прибывшие из Атрпатакана, Грузии и прибывшие из всех краев подготовили [людей], чтобы они говорили перед теми семью мужами, если они что-либо спросят или прикажут.

А затем вновь стали в большой круг, как вчера и третьего дня. А посреди круга стояли те же семь прежних мужей. И начал говорить Векили-Тахмас[п] и сказал: «Внимайте ханы, султаны, беки, ага, серефраз армян халифа, кетхуды, именитые лица и все прибывшие из дальних и близких мест. Ибо так гласит повеление великого хана: «Ибо вы не отпустили [меня], и не пожелали, чтобы я отправился к себе отдыхать и не отступились от моих знамен, я требую от вас этих трех обещаний:

Во-первых, если спустя некоторое время выступит или появится сын или родственник шаха, не присоединяйтесь к нему, не поддерживайте и не принимайте его.

Во-вторых, не произносите проклятий и поношений, которые вы высказывали [по адресу] Омара и Османа. И в день новруз-байрама не царапайте и не окровавливайте своих лиц во имя Гасана и Хусейна, а в соответствии с [нашим] договором и вашим обетом оставайтесь неподвижными. Ведь из-за этих поношений льются потоки крови между двумя народами, чтущими Коран, — [между] двумя государствами — Ираном и Тураном — и [взятие] многих в плен. Но отныне да прекратятся среди нас эти распри и беспорядки! Ведь у нас и у них один и тот же пророк, один и тот же Коран, и намаз — один. Потому что османцы молятся, положив руки на сердце, мы же — свободно опустив руки вниз, пусть так и будет. Пусть они исполняют свой обряд, а мы — наш, и не будем поносить друг друга. И когда [паломники] едут из Персии в Каабу, пусть их не обижают и ничего лишнего не требуют, а чтят их, как своих хаджи, и считают своими братьями. И так как со всех четырех сторон можно молиться там, в Каабе, и вы также молитесь с какой стороны захотите. Условий этого договора не нарушайте.

В-третьих, раз вы захотели, чтобы я царствовал над вами, то после моей смерти не учиняйте злодейств над моим очагом и моими детьми, а будьте вечно покорными. И эти три требования [подкрепите] проклятиями и, письменно изложив, скрепите печатями и дайте мне. Что скажете? Принимаете или нет?»

И все единогласно закричали: «Да, желаем и принимаем и подчиняемся».

И тотчас же прочитали фатэ, и нас отпустили.