Купание голышом

Двадцать один

Джои загорала на солнышке, растянувшись на молу, когда увидела искорку самолета высоко над головой. Это напомнило ей о родителях, и она улыбнулась, представив обдолбанного циркового медведя на сиденье второго пилота обреченного «Гольфстрима». Хэнк и Лана жили и умерли со вкусом, которому Джои завидовала. На этой волне она сняла верх бикини и бросила его на причал. Он приземлился на нос Микова добермана, который проснулся и любопытно фыркнул.

С моря раздались аплодисменты и буйное гиканье. Джои обернулась и покраснела — двое мужчин фланировали мимо острова на темно-зеленой плоскодонке, ярдах в пятидесяти от берега. Лет тридцати, в плохо сидящих рыболовных шортах прямиком из профессиональных каталогов для любителей активного отдыха. Сель обратил на них внимание, стряхнул верх бикини и залаял. Когда Джои прикрыла груди руками, рыбаки ее ошикали. Она легла и закрыла глаза в надежде, что они уплывут. Она начинала ценить уединение острова и понимать антипатию Мика к непрошеным гостям.

Сель бегал взад и вперед по причалу в слепой ярости, которая отпугнула бы людей поблагоразумнее, но вид полуобнаженной женщины лишил юнцов в зеленой плоскодонке даже тех жалких остатков здравого смысла, которыми они обладали. Шум мотора подсказал Джои, что они подходят ближе.

«Вот идиоты», — подумала она.

Даже посреди залива Бискейн не спастись от этого типично мужского свинства. Морской ветерок доносил их грубое ржание и приглушенные непристойные комментарии: один благоприятно отозвался о ее ногах, другой с надеждой предположил существование татуировки. Напрасно Джои молилась, чтобы маниакальный лай Селя заглушил их общажную болтовню. Когда она снова подняла глаза, лодка была уже футах в шестидесяти или семидесяти от мола.

— Эй, детка, — закричал один парень. — Покажи-ка нам еще разок свои сиськи.

Джои легко могла себе представить, как Чаз сидит в этой лодке и отпускает такие же грязные, тупые замечания совершенно незнакомой женщине. Она спокойно поднялась и пошла к сараю, где Мик хранил рыболовные снасти. Он учил ее забрасывать спиннинг, и, похоже, сейчас самое время попрактиковаться. Увидев ее грудь во второй раз, парни окончательно обезумели и не заметили, как Джои привязывает к леске большую пластмассовую блесну — тяжелую глубоководную приманку, которая ощетинилась во все стороны пучками тройных крючков.

Сель неистово нарезал круги, пока Джои с оружием в руке продвигалась к концу причала. Джои замахнулась спиннингом, и юноша на носу лодки булькнул — по всей вероятности, восхищаясь ее телосложением. Он не отрывал взгляд от ее груди, поэтому не заметил, как приманка ярко блеснула в полуденном небе. Джои не знала, зацепила она рубашку или шею, но в любом случае дернула так сильно, что вопящий имбецил свалился в воду.

Она уже наполовину подтащила его к берегу, когда Сель, повинуясь древним инстинктам, ринулся с причала и с удовольствием вцепился в ляжку бьющегося на крючке рыболова. Его товарищ в страхе заорал, но даже и не подумал геройствовать — напротив, дал задний ход и рванул подальше от острова.

Через пару минут, когда суматоха была еще в самом разгаре, Мик Странахэн приехал на ялике вместе с Розой, многоопытной подругой Джои из кружка книголюбов. Сель разжал зубы и довольно безуспешно устремился к Мику, а тот с помощью Розы затащил скользкую псину в ялик. Не потрудившись снять пловца с крючка, Странахэн перекусил леску и предложил водителю лодки подойти и подобрать незадачливого товарища. Блесна размером с огурец крикливой брошью осталась болтаться на рубашке барахтающегося парня. Еще Джои заметила рваную дыру на его шортах — пикантный вклад Селя, — когда парень карабкался через планшир плоскодонки, которая немедленно отчалила на предельной скорости. Дикая сцена показалась Розе совершенно нереальной, она выпрыгнула из ялика, яростно обняла Джои и воскликнула:

— Из всех покойников, что я повидала на своем веку, ты выглядишь круче всех!

Джои заметила, что Роза высветлила свои волосы до плеч — оттенок впечатлил бы даже сестер Габор[48]. Роза явилась в пуловере, черном трико и белых высоких кроссовках — вне всякого сомнения, Мик перехватил ее по пути в тренажерный зал.

Он указал на удаляющееся к материку пятнышко, бывшее зеленой плоскодонкой.

— Эти болваны тебе докучали?

— Пытались, — ответила Джои, — но мы с Селем поучили их хорошим манерам.

Мик прижал ее к себе, поцеловал в шею и шепнул:

— Лучше надень лифчик, а то сгоришь.

Пока Роза и Джои делились новостями, Мик выставил стол для пикника и приготовил ланч: похлебка из моллюсков, грейпфрутовый салат, сэндвичи с сардинами и сангрия. Жара не мучила, никто никуда не спешил, и Роза часто перебивала Джои, чтобы обругать Чаза Перроне.

— Вот ведь сукин сын, — сказала она минимум в пятый раз. — До сих пор поверить не могу, что он столкнул тебя за борт!

— А я поверить не могу, что не сломала себе шею, — отозвалась Джои.

— Ты у копов не была?

— Мне так больше нравится. Так я получу ответы на свои вопросы.

— К слову об ответах. — Роза порылась в сумочке. — По-моему, я нашла в библиотеке то, что ты просила.

Она предъявила стопку отксеренных вырезок из газет. Странахэн усмехнулся, прочитав первый заголовок вслух:

— «МЕСТНЫЙ ФЕРМЕР ВЫЗВАН В СУД ЗА ЗАГРЯЗНЕНИЕ БОЛОТ».

— Какой сюрприз, — пропела Джои.

Роза шумно атаковала морковку.

— Ну, рассказывай. Кто такой этот Сэмюэл Хаммернат и что его связывает с твоим мужем?

— Он — хозяин Чаза, — ответил Мик, — по крайней мере, очень на то похоже.

Джои рассказала об анализах воды Эверглейдс и о новом внедорожнике, который купили Чазу «Фермы Хаммерната». Роза обняла ее в утешение:

— Только без обид, солнышко, но я всегда знала, что этот парень — кобель. Ну, и что дальше?

— Мой брат прилетает в Лодердейл в понедельник.

Рози заинтересовалась:

— Этот, из Австралии, которого никто никогда не видел?

— Из Новой Зеландии, — поправила Джои. — Только ты и Корбетт знаете, что я жива. Ну, не считая Мика.

— Который мне, кстати, даже не рассказал, как вы познакомились.

Джои скорчила Мику гримаску — мол, ты что, издеваешься?

— Вообще-то он спас мне жизнь, — сообщила она. — Это он меня из океана вытащил.

Роза потянулась к кувшину с сангрией.

— Это так невероятно романтично. Он тебя правда спас? Чтобы ты не утонула?

— И от акул тоже, — сухо добавил Мик. — И от гигантских осьминогов-мутантов.

Джои ущипнула его за ухо. Она была рада, что он остыл после Фламинго. Он здорово разозлился, узнав, что она выходила из мотеля поболтать с телохранителем Чаза.

— Я так понимаю, твой брат приезжает, чтобы надрать Чазу Перроне его трусливую задницу, — произнесла Роза.

— Он бы с удовольствием, но нет, — ответила Джои. — Он организует службу в память обо мне в какой-нибудь церкви Бока. Мы дадим объявление в газеты.

Роза посмотрела на Странахэна, потом опять на Джои:

— Ну вы и злыдни.

— Мы просто ангелы по сравнению с Чазом, — возразил Мик.

Роза поставила стакан и потерла руки:

— Ну так что? Чем я могу помочь?

— Ты можешь прийти на службу, — начала Джои.

— Само собой.

— И закадрить моего мужа.

Роза на секунду задумалась:

— Мне придется с ним спать?

— По-моему, лучше не стоит, — ответила Джои.

У Чарльза Региса Перроне был богатый опыт общения с оскорбленными женщинами, и для Рикки он выложился по полной программе. Двенадцать дюжин роз на длинных стеблях, шоколадные конфеты «Годива», большая бутылка «Дом Периньон» — все было доставлено в ее квартиру в субботу после обеда. Но она по-прежнему не отвечала на звонки. Ее упорный отказ общаться не только раздражал, но и возбуждал Чаза: эта жесткая, командирская сторона Рикки прежде была ему незнакома. Он ни на секунду не усомнился, что рано или поздно она согласится встретиться и он снова завоюет ее с помощью своего надежного арсенала — театрального шарма, притворной искренности и незабываемого секса. В третий раз нажав на кнопку звонка, Чаз проверил, в кармане ли возбуждающие синие пилюли, которые станут решительным доводом, если ничто другое не поможет.

— Пошел вон, — приказала Рикка из-за двери.

— Сладкая моя, ну пожалуйста.

— Иди ты к черту, Чаз.

— Золотко, это нечестно.

Чаз услышал щелканье замка, и дух его взмыл к высотам. Дверь открылась, и Рикка спросила:

— Что это за чертовщина с тобой стряслась?

— Москиты.

— У тебя уши как гнилые гуавы.

— Ну спасибо, блин. Могу я войти?

— У тебя есть пять минут.

Чаз шагнул внутрь. Попытался обнять Рикку, но она вырвалась.

— А где розы? — спросил он.

— На помойке, — ответила Рикка.

Чаз вздрогнул, подумав о счете из цветочного магазина.

— А шампанское я вылила в унитаз, — добавила она.

— Понятно. А конфеты?

— Ну нет, конфеты я сохранила, — призналась Рикка, — кроме нуги. У тебя осталось четыре минуты.

Она прислонилась к двери и вцепилась в дверную ручку. Мятый свитер, никакого макияжа. Явно измученная.

— Что происходит? Почему ты не хочешь меня видеть? — спросил Чаз.

— Потому что ты убил свою жену.

— Кто тебе сказал?

— Парень, который все видел своими глазами.

Чаз ощутил, как кровь отхлынула от лица. Он попятился, привалился к стулу и рухнул.

— Он видел, как ты столкнул Джои за борт, — сказала Рикка. — Описал мне в подробностях, как именно ты это проделал.

— И ты ему поверила? — Голос Чаза дрожал, как у Слима Уитмана[49].

— Как ты схватил ее за лодыжки и перекинул назад через перила, — продолжала она. — Боже, я две ночи не могла уснуть.

— Парень просто пытается вытрясти из меня деньги. Он услышал о Джои в новостях и…

— Знаешь, у меня это в первый раз, Чаз. Я еще никогда не встречалась с женоубийцей.

— Подожди. Ты поверила какому-то незнакомцу, какому-то грязному жулику…

— Ты сказал детективу, что я — ваша уборщица. — В голосе Рикки звенел лед. — Уборщица?

Чаз про себя выругался. Он вспомнил, как Ролвааг прижал его в вестибюле «Мариотта» и спросил про телефонный звонок. Коп даже блокнота не открывал, поэтому Чаз плюнул и забыл. А оказывается, у паршивого ублюдка феноменальная память.

— Ролвааг к тебе приходил?

Рикка вяло кивнула:

— Задавал всякие разные вопросы.

Чаз ощутил вкус желчи во рту и с трудом сглотнул:

— Слушай, Рикка, а что я, по-твоему, должен был сказать? Что ты моя любовница? Парень только и мечтает схватить меня за горло.

— И не говори. Он не поленился проследить звонок.

— Мне очень жаль. Очень, — произнес Чаз. — Ты даже не представляешь, как мне плохо.

Рикка ничуть не смягчилась:

— Мне вот что интересно: почему он тебе не верит?

— Кто, коп? Да ладно тебе, — презрительно засмеялся Чаз. — Просто пытается свои ставки поднять, арестовать доктора за убийство.

Рикка закатила глаза — мол: «О боже, опять этот твой "доктор"».

— Пойдем, перекусим чего-нибудь.

— Я не голодна, — отказалась она, — и твое время вышло.

Она открыла дверь и знаком велела ему убираться. Это оглушило Чаза.

— Не делай этого, — сказал он. — Не бросай меня так просто, умоляю тебя, Рикка.

И, видит бог, он ее действительно умолял.

— Все кончено, — заявила она.

— Выпьем по бокалу. Дай мне шанс изменить твое решение.

— Нет, Чаз.

— Всего один несчастный бокал. Ты не пожалеешь.

— Хорошо, но не здесь. А то ты потащишь меня в постель.

Чаза захлестнула волна облегчения.

— Только скажи где.

Рикка выбрала бар неподалеку в кегельбане за его оглушительное отсутствие интимности. В субботу вечером показывали матчи Лиги чемпионов, и Чазу проще было бы докричаться до Рикки, если б они сидели в сердце Багдада под обстрелом крылатыми ракетами. Пока Рикка ходила в дамскую комнату, он выудил из кармана флакончик с синими пилюлями и, дабы не повторилось болезненное свидание с Медеей, вытряхнул на ладонь всего одну таблетку. Он проглотил ее, не запивая, и глянул на часы. Волшебное зелье начнет действовать через час, и он надеялся, что за это время ему удастся растопить Риккино сердце.

Когда она вернулась, Чаз рискнул нежно пожать ей локоток, но она отпрянула, как будто Чаз с головы до ног в гнойниках. Его ошеломила эта непоколебимая враждебность, а равно самодисциплина. Он успел пропустить три мартини, прежде чем она выцедила половину своего легкого «Миллера». Сквозь гармоничное громыхание кеглей он беспрестанно извинялся за то, что назвал ее «уборщицей», — он вычислил, что это гораздо непростительнее женоубийства.

Но Рикка не уступила.

— Пора уходить, — сказала она.

— Нет еще. Позволь мне закончить.

Чаз считал себя мастерским треплом, но дешевая водка, похоже, притупила его способности к импровизации. Неожиданно для самого себя он выпалил:

— Ролвааг рассказал тебе про завещание Джои?

— Нет, — ответила Рикка. — Но ты говорил, что она отписала все деньги животным. Якам и пандам, по твоим словам.

— Да, так она мне сказала. Но вчера этот коп появился на пороге с новым завещанием — спрашивал, что я об этом знаю. Завещание, которое Джои подписала, типа, месяц назад!

— Ну и что?

— Солнышко, она оставила все мне.

— С какой стати она сделала такую глупость?

Чаз наклонился к ней и понизил голос:

— Тринадцать миллионов баксов!

— Сможешь купить на них кучу сигарет в тюрьме. Пора учиться курить.

— Три раза «ха», — уныло фыркнул Чаз. Как это может быть — новости о его грядущем богатстве не разожгли ее рвение по новой. Что случилось с игривой, свободомыслящей девушкой, которая выкрасила свой лобок в зеленый и выбрила его в форме трилистника?

— Ты что, не поняла, что это значит? — настаивал он. — Ты только подумай, что мы можем сделать с тринадцатью миллионами долларов в кармане, в какие потрясающие места поехать, какое клевое барахло накупить.

— Чаз, ты пришил свою жену.

— Как ты можешь так говорить?

— Отвези меня домой, — приказала Рикка, — немедленно.

На парковке она заметила его неестественно прямую походку.

— Подвернул колено, — пробормотал он.

— Когда? Когда слезал со стула в баре? Повернись, я хочу кое-что проверить.

— Забудь.

— Чаз, повернись.

Он был слишком тщеславен и не стал отказываться. Даже перед лицом столь непостижимой холодности Чаз верил, что один вид наливающейся выпуклости в его штанах способен покорить Рикку. Однако реакция ее была далека от восхищения или предвкушения:

— Ты что, серьезно? — только и сказала она.

Чаз завел старую проверенную пластинку:

— Я ничего не могу поделать, детка. Видишь, как ты на меня действуешь?

— Ух ты. Хочешь, помогу тебе справиться?

Чаз утвердительно застонал. Опрометчиво: Рикка врезала ему коленом, и он снова застонал, но уже не от желания.

— Я хочу домой, — сказала она. — Вбей это себе в башку.

Они ехали в молчании, в голове у него шумело. С Риккой определенно будут проблемы. Гигантские проблемы. Хоть она и не может напрямую обвинить его в исчезновении Джои, прокурор использует ее, чтобы обосновать весьма дурнопахнущий сценарий убийства — хорошенькая любовница и неожиданное наследство. Судя по ее поведению, Рикка с удовольствием исполнит свой гражданский долг и даст показания. Чуточку поуговаривать — и она поделится с истекающими слюной присяжными изрядно приукрашенной версией своего романа и предельно низкой оценкой человеческих качеств доктора Чарльза Перроне. Ее появление в суде будет настоящей катастрофой.

— Скажи мне, только честно, — попросил Чаз, — ты что, вправду веришь, что я столкнул Джои за борт?

— Да.

— Ты поверила совершенно незнакомому человеку, какому-то гаду, который приперся в салон и рассказал тебе дикую историю?

— Я знаю, когда мужчины говорят мне правду, — сказала Рикка. — Это бывает нечасто, но уж когда бывает, я это точно знаю. И, кстати, не такой уж он и гад.

— Ты что, смеешься? Да он настоящее животное! Чуть не забил меня веслом до смерти.

— Ну да, конечно.

— Ты посмотри на мой нос! — Чаз поразился: похоже, Рикка встала на сторону шантажиста. Внезапно он вспомнил интригующее открытие Тула: у шантажиста есть подружка.

«О господи, — подумал Чаз. — Теперь все ясно. Ублюдок выследил Рикку и попытался вытянуть из нее побольше грязи. Она согласилась, но при условии, что он возьмет ее в долю. И вуаля, мы во Фламинго».

Рикка и была той девушкой, которую Тул видел в доке! Она заодно с мошенником!

— И много ты этому парню рассказала? — осторожно спросил Чаз.

— Которому из двух — копу или шантажисту?

— Шантажисту.

— Ничего, Чаз. Я только слушала.

— Ага, как же.

Рикка уставилась на него:

— Да пошел ты.

— А Ролваагу? Ему ты что рассказала?

— Что на самом деле я никакая не прислуга. Объяснила ему, что тут какое-то недоразумение.

— Так, — сказал Чаз. — Значит, теперь он все о нас знает.

— Он бы все равно узнал.

— Не сомневаюсь.

— Слушай, ты пропустил мою улицу, — возмутилась Рикка.

«Разве у меня есть выбор?» — подумал Чаз.

— Куда ты едешь? Разворачивай, — потребовала она. Чаз достал из-под сиденья кольт, который перезарядил перед тем, как выйти из дома. Наставил кольт на Рикку:

— Мы не едем домой.

— Ты что, собираешься меня изнасиловать?

— Ты себе льстишь.

Двадцать минут он ехал на запад по дороге вдоль канала Хиллсборо по направлению к Национальному заповеднику Локсахатчи, заповеднику, что расползся на западном шельфе Эверглейдс. Рикка молча кипела; Чаз левой рукой держал пистолет на уровне ее сердца. Он дивился собственной невозмутимости, уверенности и ясной голове. Один раз, когда Рикка подергала дверной замок, Чаз поднял пистолет к ее виску. Рука его оставалась прямой и твердой. В мерцании огоньков приборной панели он видел, как Рикка уставилась на него широко открытыми, холодными глазами.

Наконец-то она испугалась.

Чаз повернул на грязную тропу к закрытым металлическим воротам. Насвистывая себе под нос, он включил дальний свет, направил внедорожник с крутой насыпи и громыхал вдоль неглубокого кювета, пока не объехал дорожное ограждение. Потом газанул и вернулся на узкую, изрезанную колеями дамбу, где перед ними лежала только укрытая плащом ночи дикая природа.

— Боже мой, — сказала Рикка.

Чаз хранил молчание. Главное — сосредоточиться. Убивая Джои, он ни разу не отвлекся, не отступил от намеченного сценария, не вышел за рамки.

— Когда это ты купил пушку? — спросила Рикка. — Я думала, ты ненавидишь оружие…

Кончиком ствола с накладками Чаз нажал кнопку на CD-плеере, и в салоне «хаммера» взорвались Джордж Т. и «Делаверские разрушители». Пронзительная слайд-гитара стерла Риккины жалобы, и Чаз благодарно соскользнул в грохот музыки — это еще лучше, чем превышение скорости.

Он ехал по дамбе еще пятнадцать минут, затем притормозил и велел Рикке выйти. Он стояла щурясь в свете фар, смахивала насекомых с лица и старалась не сорваться. Чаз ощутил легкое неприятное жжение в животе. Он бы предпочел беззвучно напасть из засады, как с Джои, но Рикка не оставила ему такой возможности.

— Так это правда насчет твоей жены, — выдавила она.

— Да, боюсь, что правда.

— Чаз, как ты можешь так со мной поступить?

— Так же, как и с ней.

Он сидел на капоте «хаммера» между фар и целился. Тул поможет ему избавиться от машины Рикки и навести порядок в ее квартире. Сделать вид, что она рванула из города.

— Ты не можешь меня убить, Чаз. Ты не можешь, — заявила она. — Джои не смотрела тебе в глаза, как смотрю я. Она не знала, что ее ждет.

«Это, — про себя посетовал Чаз, — как раз такая неприятная сцена, какой я хотел избежать».

— Я вот чего не понимаю, — сказал он, — какого черта ты спала со мной, если тебя так волнует моя жена.

Рикка будто съежилась.

— Ну? — не отступал Чаз.

— Потому что я была дурой.

— Дальше.

— И эгоисткой, — хрипло добавила она.

— Это уже что-то. Расскажи мне о себе и о шантажисте, — велел он. — У вас чисто деловые отношения, или с ним ты тоже трахаешься?

— О боже. Ты совсем чокнулся, — ощетинилась Рикка. Она приложила ладонь козырьком к глазам, чтобы лучше его видеть:

— У тебя рука дрожит.

— Черта с два.

— Сам посмотри, Чаз.

— Заткнись.

— К тому же у тебя до сих пор стоит. Что, блин, вообще происходит?

А Чаз-то всеми фибрами души надеялся, что она не заметит. Черт, невероятные пилюли.

— Плохо уже то, что ты наставил на меня пушку, — продолжала Рикка, — но еще и это?

Он прикинул, что до нее футов тридцать — попасть нетрудно.

— Развернись, — приказал он.

— И не подумаю.

Болото за ее спиной битком набито здоровенными аллигаторами. Вне света фар Чаз различал не меньше полудюжины больших глаз, мерцающих, как угольки. К рассвету Риккино тело исчезнет. Что не съедят аллигаторы, то сожрут черепахи и еноты.

— Я не отвернусь! — повторила она.

— Тогда стой, как стоишь. — Чаз навел на нее короткий ствол, держа кольт обеими руками, — он тысячу раз видел такое по телевизору.

«Господи, она права. Я, блин, трясусь, как алкаш».

— Чаз, ты сам не понимаешь, что делаешь.

— Стой смирно, я сказал.

— Это большая ошибка. Худший кретинизм из всех кретинизмов…

Он задержал дыхание и нажал на курок. Рикка вскрикнула, но не упала.

— Ты, гандон вонючий, — заорала она, подпрыгивая. — Это даже не смешно!

«Офигеть, — подумал Чаз, — она считает, что я специально промахнулся. Или, может, что я стреляю холостыми».

Он напрягся и еще раз прицелился, недоумевая: «Как, ради всего святого, я умудрился ее не зацепить? Она же в сто раз больше, чем тот проклятый кролик».

Второй выстрел зацепил ее по левой ноге, и Рикка крутанулась вокруг своей оси. К удивлению Чаза, она так и не упала.

— Посмотри, что ты сделал! — Она схватилась за пораненную ногу. — Ты что, совсем рехнулся?

«Невероятно, — подумал Чаз. — Надо было взять ружье для охоты на буйволов».

Еще один москит ужалил его в щеку, и Чаз прихлопнул его так яростно, что соскользнул с капота «хаммера». Рикка воспользовалась передышкой и неожиданно резво похромала в темноту. Чаз собрался с силами и погнался за ней, убыстрив шаги, когда впереди замелькала серая кофта. Он ее уже почти догнал, когда Рикка неожиданно свернула с колдобистой дороги и, к его огромному изумлению, очертя голову бросилась в болото.

Чаз немедленно прекратил погоню, ибо ничто так не пугало его, как перспектива войти в теплую, как моча, воду Эверглейдс в полной темноте — влажная ряска набьется в рот, зазубренная меч-трава порежет на ломтики, и, наконец, пиявки присосутся к ногам, которые одну за другой неизбежно засосет чернильная мерзость.

«Это не для меня, — подумал доктор Чарльз Перроне. — Нет уж, увольте».

Рикка пыталась выплыть, а он стоял на берегу и стрелял в нее, пока она не опрокинулась и, ахнув, не ушла под воду. Вскоре у него перестало звенеть в ушах, вода успокоилась, и ночь снова загудела, очухиваясь. Чаз всмотрелся туда, где утонула Рикка, но ничего не увидел, кроме флотилии жуков-плавунцов, шныряющих туда-сюда в отраженном свете звезд. Что-то крупное плеснуло неподалеку в зарослях кувшинок. «Может, просто лысуха или сарган, — подумал Чаз, — но к чему испытывать судьбу? Тут кишмя кишат аллигаторы, а у меня кончились патроны».

Он рысью вернулся к «хаммеру», ловко развернулся на сто восемьдесят градусов и направился обратно в город. Сердце колотилось, как у воробышка, но Чазу полегчало: он был свободен и доволен, что превратил ненавистное, намозолившее глаза болото в сообщника.