Купание голышом

Восемь

Чаз сидел в ванне и смывал с себя въевшуюся болотную грязь, и тут объявилась Рикка.

— Ты что, совсем свихнулась? — возмутился он.

— Нет. Просто мне одиноко. — Она сбросила бордовые туфли на шпильках.

— Кто-нибудь видел, как ты приехала? Где ты оставила машину?

Рикка расстегнула сережки-обручи и положила их на туалетный столик рядом с дезодорантом Чаза.

— Да чего ты нервничаешь? Я думала, ты мне обрадуешься.

Она мгновенно сбросила одежду и властно его оседлала.

— Но я не закончил, — сказал Чаз.

— Чертовски точно подмечено.

Рикка ладонями надавила ему на грудь. Погружаясь в воду, Чаз быстро вдохнул и закрыл глаза. Он был помешан на чистоте и волновался, что бурный секс в грязной ванне повредит здоровью. Кто знает, какие пагубные тропические микробы приехали на нем из Эверглейдс?

Поздновато протестовать. Его словно кинули в блендер в компании живого койота. Дикие вопли и стоны Рикки среди кафельных стен усиливались до леденящих душу децибелов; всякий раз, когда Чаз выныривал глотнуть воздуха, казалось, крики становились громче. При этом Рикка так на нем прыгала, что энергии хватило бы для порождения сейсмических толчков. Чаз боялся, что его барабанные перепонки подводой лопнут. Он обхватил руками голову — не только чтобы защитить слух, но и чтобы не разбить черепушку о латунный слив. Рикка была столь же скорострельна, сколь необузданна, и Чаз не сомневался, что продержится дольше нее — если, конечно, не утонет.

Рикка оказалась верна себе и закончила, не прошло и четырех минут. Чаз высвободился и на негнущихся ногах вылез из ванны, которая уже практически опустела. Он сгреб пару полотенец и принялся вытирать стены и пол.

— Ты все-таки уникум, — задыхаясь, сказала Рикка.

Она валялась в ванне, точно сломанная кукла: одна нога зацепилась за лоток для мыла, другая — за пробку для ванны. Непроглядно черные волосы влажным клубком закрывали пол-лица.

— О боже мой, Чаз. Это было офигенно.

— Ага, — согласился он, — ты меня чуть не прикончила.

— Да у тебя еще стоит! В чем дело?

— Все в порядке. — Он схватил халат с крючка на двери.

— Ты что, не кончил?

— Конечно, кончил, — соврал он. — Все тут обкончал.

— Стало быть, — намекнула Рикка, — ты готов повторить? Уже?

— Давай лучше перекусим. — Он пожал плечами.

— Ты жуть какой забавный. — Она встала и отжала волосы. — Хочешь минет или еще что-нибудь?

Чаз недоуменно уставился на ее лобок.

— Что это ты с собой сделала?

— Это трилистник клевера. Нравится?

— Трилистник. — Раньше Чаз его не замечал.

— На удачу, — объяснила Рикка. — Я хотела четыре лепестка, но волос хватило только на три.

Чаз пытался вспомнить, ирландка ли она.

— Час или два работы, типа того. С двумя зеркалами, — добавила Рикка.

— И что, в наши дни научились красить волосы в зеленый?

— А то!

— Ну, я впечатлен, — произнес Чаз.

— Значит, мы квиты. Иди сюда, и я о нем позабочусь.

Чаз занервничал, осознав, что не в настроении. «Что, черт возьми, со мной творится?» — подумал он, глянув вниз.

— Кажется, телефон звонит. — И он поспешил одеться.

Через несколько минут Рикка обнаружила его в спальне: он, ссутулившись, сидел на углу кровати. В одном коричневом носке и незастегнутой рубашке он тупо пялился в открытый шкаф.

— Что-то не так? — Она коснулась его плеча.

Он отмахнулся.

— Котик, я тут подумала, — начала она. — Как насчет отпевания? Мне кажется, ты должен его устроить.

— Ненавижу похороны. Кроме того, нет тела — нет похорон.

— Нет — заочное отпевание, — настаивала Рикка. — Так всегда делают, если кто-нибудь сгорел в авиакатастрофе или корабль потонул со всеми пассажирами.

Чаз твердил, что это не имеет смысла:

— Единственный родственник Джои — брат-отшельник, который живет на краю света.

— А друзья?

— Помещу объявление в газету. Пусть пожертвуют что-нибудь Всемирной миссии охраны дикой природы. Спасут вымирающих яков или еще кого.

Рикка разгладила юбку и уселась рядом на кровать.

— А что потом? Наверное, ты должен официально объявить ее… ну, ты понимаешь…

— Мертвой?

— Ну да.

— Господи, Рикка, всего пара дней прошла.

— Ну то есть — со временем.

— Торопиться некуда, — сказал Чаз.

Проклятый детектив, Ролвааг, некоторое время будет следить. Чаз не хотел, чтобы все решили, будто он спешит стать вдовцом.

— И долго ждать? — спросила Рикка.

— Какая разница? Я ее денег все равно не получу, — возмутился он. — А эти чертовы яки могут и подождать.

— Что, если я не могу?

Чаз сделал вид, что не расслышал. Он подошел к шкафу и вновь уставился на абсолютно черное платье. У платья было декольте спереди и пикантный разрез сбоку.

Чаз вынул платье и показал Рикке:

— Это ты сегодня принесла? Потому что у Джои было очень похожее. То есть ровно такое же.

— Это не мое, Чаз, — оскорбилась Рикка. — Вот если бы я подросла на три дюйма и сбросила фунтов десять…

— Да ладно тебе.

— Это не мое.

— Хорошо, хорошо. — Он сдернул платье с вешалки, скомкал и бросил в угол. — Могу поклясться, что вчера его убрал.

Рикка тревожно оглядела комнату.

— Если честно, это довольно странно, находиться в доме, когда твоя жена умерла.

— Когда она была жива, было проще?

— Нет, но это так печально — то, что с ней случилось, — сказала Рикка. — Может, уйдем отсюда?

Чаз подошел к шкафу и принялся перебирать вешалки. Он не находил лифчик и трусики Джои, те, которые собирался подарить Рикке. Может, он уже с катушек слетает?

— Ищешь второй носок? Он на полу, аккурат под тумбочкой.

— Ах да, — сказал Чаз. — Спасибо.

Как только Рикка вышла поправить макияж, он выскользнул в гараж через кухонную дверь. Картонные коробки с вещами Джои стояли там, где он их оставил, — грудой рядом с «тойотой-камри». Непохоже, чтобы кто-то их трогал, и Чаз решил, что как-то умудрился забыть черное платье жены в шкафу. Что до нижнего белья, то он, возможно, убрал его в другое место.

В гостиной он порадовался, что вонючие дохлые рыбы не вернулись в аквариум после того, как он смыл их в унитаз. Чаз налил себе выпить и начал изучать лоток с компакт-дисками — все в алфавитном порядке по имени исполнителя, — в поисках какой-нибудь реально заводной музыки. Когда он добрался до буквы «Т», его пробрал озноб: «Испорчен до мозга костей» пропал. «Давай позажигаем» тоже. Даже «Антология» исчезла.

Появилась Рикка, эффектная, но встревоженная.

— Надеюсь, ты не в обиде, что я одолжила помаду Джои, — сказала она.

У Чаза волосы встали дыбом.

— Это невозможно.

— Я забыла свою в машине. Извини.

— Ты не поняла. Я выбросил всю ее помаду, — сказал он. — Я обшарил всю эту чертову ванную и вышвырнул все ее чертовы вещи, все до единой.

— Но она там была, Чаз. На туалетном столике…

— Нет! Не может быть!

Чаза под мышками прошиб холодный пот. Он схватил Рикку за подбородок и повернул ее лицо, рассматривая цвет.

— Бл-лин, — пробормотал он. Определенно «Дразнящий коралловый», любимый цвет Джои.

Точнее, его любимый. Как и то черное платье с разрезом, которое она надела по его просьбе в ресторан «У Марка» на Лас-Олас в первую годовщину их свадьбы.

Он отпустил Риккино лицо и сказал:

— Тут что-то, блин, неладно.

— С какой стати мне врать про помаду? — Сконфузившись и обозлившись, она потирала щеку.

— Ты права. Прости, — ответил он.

— Ну что, мы можем отсюда убраться вот прямо сейчас?

— Разумеется, — сказал Чаз. — Я только позвоню сначала кое-куда.

— Отлично. Найдешь меня в ванной. — Она с силой захлопнула за собой дверь и с минуту злилась. — Где твоя бритва? — заорала она, но Чаз уже висел на телефоне.

Джои Перроне и Мик Странахэн наблюдали за домом с подъездной дорожки соседей, полквартала вниз по улице. Джои сказала, что это безопасно: соседи уехали на север, в Нью-Йорк, на месяц, а то и больше.

— Сбежали от повестки в суд, — объяснила она. — У них контора по незаконной торговле ценными бумагами по телефону, продают старикам алкогольные фьючерсы. Каждый раз, когда власти их закрывают, они сбегают в свой домик в Адирондакских горах.

— Америка — великая страна, — сказал Странахэн.

— Что ты делаешь?

— Пытаюсь разобраться с этим чертовым плейером. — Для слежки Джои арендовала темно-зеленый «шевро-ле-сабурбан» с тонированными окнами.

— Пожалуйста, Мик, не надо, — сказала она. Странахэн копался в дисках Джорджа Торогуда, которые Джои стащила из мужниной коллекции.

— Почему? Не любишь слайд-гитару?

— Воспоминания не люблю. — Она не собиралась продолжать, но услышала собственный голос: — Мы катались, и когда бы он ни ставил «Испорчен до мозга костей», это значило, он хочет, чтобы я… ну, ты понимаешь…

— Дошло. — Странахэн бросил диски на заднее сиденье. — Стало быть, он считает себя остряком, этот мистер Перроне, да еще и секс-машиной в придачу.

Джои изложила ему десять своих черт, которые не нравились Чазу, в том числе пункт номер шесть — сокрытие дисков Торогуда.

— Он не поэтому пытался тебя убить. Поверь мне, — сказал Странахэн.

— Понимаешь, это-то и сводит меня с ума, — пожаловалась она. — Я никак не могу понять, почему он это сделал.

— Думаю, из-за денег.

— Но я же говорю, он ни цента не получит, если я умру. — Странахэн вертел настройки радио.

— Похоть, ярость и алчность — вот причина большинства убийств, — произнес он. — Исходя из того, что ты рассказала мне о своем муже, я ставлю на алчность. Если тут замешаны не твои деньги, значит — чьи-то еще.

Джои сказала, что в некотором роде ей хотелось бы, чтобы Странахэн оказа.лся прав.

— Тошнит, как подумаю, что он сбросил меня с корабля, чтобы быть с ней. — Она бросила взгляд на дом.

— Это вряд ли, — сказал Странахэн.

— Вот бы тебе познакомиться с Бенни. Моим первым мужем. Он был настоящий душка, — нежно сказала она. — Может, в некоторых делах и не фейерверк, зато хороший честный парень.

Странахэн направил бинокль на эркер резиденции Перроне. Загорелся свет, но шторы по-прежнему задернуты. Прошло около часа с тех пор, как брюнетка приехала и припарковала свой синий «форд» впритирку с внедорожником Чаза.

— Не знаешь, кто она?

— Ни малейшего представления, — ответила Джои. — А жаль. У него так много девок, что на них надо радиомаячки нацеплять, чтобы всех отследить.

Втайне Странахэн радовался, что Чаз Перроне развлекается с женщиной уже на третий день вдовства. Такое поразительное отсутствие самоконтроля открывало бесконечное множество отвратительнейших возможностей, если кому охота внести сумятицу в Чазову башку.

— На сегодня хватит, — решил Странахэн.

— Только честно, ты как думаешь — она и впрямь запредельно хороша?

— Чем дольше мы тут болтаемся, тем больше риск.

— На таких машинах ездит Секретная служба. На «шевроле-сабурбанах».

— Джои, мы не Секретная служба. Мне полагается быть в отставке, а тебе в могиле.

— Слушай, надо номер ее машины скопировать!

— Готово. — Странахэн так устал, что не мог доверить номер своей памяти, поэтому нацарапал цифры на внутренней стороне запястья.

— Еще пятнадцать минут, — попросила она. — И поедем.

— Спасибо.

Чуть раньше, посетив прокатную контору, они, несмотря на возражения Странахэна, заехали в торговый центр. Джои решила, что не может больше носить одежду его бывших жен и подружек, хотя бы по той причине, отметила она, что все их лифчики ей слишком велики. Странахэн мрачно таскался за ней, пока она набирала брюки, топы, юбки, туфли, косметику и остальные личные вещи на 2400 долларов. Странахэн в жизни не видал такого безжалостного и эффективного шоппинга, но процедура так его вымотала, что сейчас восприятие изрядно притупилось.

А может, так себя ощущает любой, попав в «Дюны восточного Бока, ступень II».

— Ты даже не спросил про черное платье, — трещала Джои. — Весьма неприличная была история.

— Я дал волю своему воображению.

— Что бы он ни делал с ней сегодня ночью, он будет думать обо мне. Это я тебе обещаю. А уж когда он найдет помаду!

Странахэн прислонился головой к окну и закрыл глаза.

— Не смей дрыхнуть, — возмутилась Джои.

— Я скучаю по своему псу. Я хочу на остров.

Она пихнула его в плечо:

— Вон они!

Две фигуры, мужская и женская, появились из дома Перроне и заспешили по дорожке. В темноте Странахэн не различал лиц, но это, несомненно, были муж Джои и его гостья. Их лица на секунду осветились плафонами, когда оба забрались в синий «форд». Вроде бы серьезно озабочены и уж точно не излучают послесвечение любви.

— Он ведет, — сказала Джои. — Сам знаешь, о чем это говорит.

— Нет. О чем?

— Он ее имеет, — пояснила она. — Парни никогда не просятся за руль твоей машины, пока не переспят с тобой по крайней мере дважды. Так считает Роза, а у нее было сорок девять мужиков.

— Судя по звуку, пора масло менять.

— Давай поедем за ними, — предложила Джои.

— Давай не поедем. Давай предположим, что он ее трахнул, сейчас везет ужинать, а потом отправит восвояси.

— Я вернусь в свой дом.

— Дурацкая идея, — отозвался Странахэн. — На сегодня ты его уже достаточно напугала.

— Дай мне десять минут. Мне надо в ванную.

Джои выскочила из «сабурбана» и побежала по улице. Когда она вернулась, в динамиках дребезжала «Давай позажигаем».

— Что это за гадство? — нахмурилась она.

— Это не компакт. Это радио. — Странахэн уменьшил громкость. — Мне свезло наткнуться на классический рок.

— Что смешного?

— В моем возрасте ценят иронию. Пристегнись.

Джои молчала, пока они не свернули к югу на федеральную трассу.

— Чаз явно заметил платье, потому что в шкафу платья не было.

— Великолепно.

— Но в раковине я нашла нечто очень странное.

— Что? — Может, желе, подумал Странахэн, или взбитые сливки.

— Лобковые волосы, — возмущенно сказала Джои. — Зеленые, как трава, лобковые волосы. Мерзкая баба мне весь столик волосами засыпала.

Мик Странахэн сжал ее ладонь:

— Никто не обещал, что будет легко.

Человек по имени Тул жил в трейлере на окраине Лабелль, недалеко от озера Окичоби. К трейлеру прилагалось пол-акра земли, и предыдущий владелец выращивал на них помидоры, которые Тул с бригадирских времен ненавидел. Въехав в трейлер, он первым делом привязал к грузовику старый мотор от «понтиака» и протащил его вдоль и поперек по помидорной делянке, пока не осталось ничего, кроме взрыхленной грязи.

Вместо овощей Тул начал сажать памятники погибшим в автокатастрофах, которые собирал в поездках по юго-западной Флориде. Скромные самодельные кресты часто украшались яркими цветами — Тул находил их приятными для глаза. Всякий раз, натыкаясь на очередной крест, он выдергивал его из земли и бросал в кузов грузовика. Нередко это замечали другие автомобилисты, но никто никогда не пытался возражать.

Тул был ростом шесть футов и три дюйма, весил 280 фунтов, а голова его походила на шлакобетонный блок. Его торс столь густо порос волосами, что Тул обильно потел даже в холод и носить рубашку полагал неудобным. С год назад браконьер подстрелил Тула среди бела дня, приняв его за медведя. Входного отверстия не было видно, поскольку пуля опрометчиво попала аккурат между Туловыми устрашающими ягодицами. Рана почти не кровила, и Тул решил воздержаться от врачебного вмешательства, каковое решение вскорости дало о себе знать. Боль стала совершенно невыносимой, и ему пришлось бросить работу бригадира, потому что он уже физически не мог двенадцать часов кряду изводить и избивать сельскохозяйственных рабочих-переселенцев. Он так страдал, что сочувствующий друг-наркоман порекомендовал ему фентанил, высокооктановое болеутоляющее: обычно его используют в хирургии, но еще оно доступно в удобной форме пластыря.

У Тула не было рецепта на лекарство, зато была отмычка. Раз в неделю он ездил в Форт-Майерс, вламывался в дом призрения и методично сдирал фентаниловые пластыри с тел раковых больных, напичканных седативными средствами. Очень скоро Тул безнадежно подсел на фентанил, а дозировка подскочила до уровня, который давно бы умертвил более высокоразвитый организм. Единственной серьезной помехой на пути пристрастия к лекарству оказался избыточный волосяной покров, настолько густой и сальный, что обычные адгезивы его не брали. Дабы уместить многочисленные украденные пластыри, приходилось ежедневно стричься, нередко — шахматным узором.

Таким его и нашел Ред Хаммернат — в ржавой ванне за трейлером Тул в чем мать родила яростно скоблил лопатки одноразовой бритвой.

— Привет, — сказал Тул. — Давно не виделись.

— Был в Африке, за тарпоном гонялся. — Прерывисто вздохнув, Ред Хаммернат опустился на ободранный стул. — Только утром вернулся в Тампу, от джетлага черепушка раскалывается. Могу я спросить, во имя Христа, что ты делаешь?

— У тя для мя работа?

Вот что Реду Хаммернату нравилось в Туле: сукин сын всегда попадает в точку.

— Домоешься — поговорим, — сказал Ред. — Кстати, а где мой старый дружище мистер Дэниэлс?

— Где-то в спальне бутыль валяется.

Спальня Тула была последним местом на земле, которое Ред Хаммернат желал бы исследовать, поэтому он предпочел достать пиво из холодильника. Когда он вернулся на улицу, Тул поливал себя водой из шланга.

Ред показал на поле белых памятников за трейлером:

— Сколько их уже у тебя?

— Шийсят с гаком. Мож, семьсят. — Тул отряхивался, как мокрый бизон. — Слушь, Ред, брось мне вон полотенце.

Полотенцем оказалась скомканная тряпка, испачканная чем-то похожим на машинное масло. Ред Хаммернат швырнул его Тулу, и тот соорудил из полотенца кривой тюрбан.

— Все равно не пойму, зачем ты собираешь это дерьмо. По-моему, на редкость удручающее зрелище, — сказал Ред.

Тул повернулся и обозрел ровные ряды крестов. Плевать он хотел на жертв аварий, ему просто нравилась визуальная симметрия сей конструкции.

— Эт типа как солдатское кладбище в Вашингтоне, знаменитое, как бишь?

— Арлингтон?

— Да. Типа маленький Арлингтон.

— О господи…

— Ну, лучше Арлингтон, чем, етить их, помидоры.

— Вот тут ты прав, — засмеялся Ред Хаммернат. Они познакомились четыре года назад, когда компания Реда Хаммерната купила овощную ферму, где Тул присматривал за бригадами сборщиков и упаковщиков. Понаблюдав за его специфическими методами управления, Ред предложил Тулу несколько халтур, для которых требовалась физическая сила и не требовалась совесть. Выяснилось, что Тул надежен и сосредоточен, как дикий хищник, хоть и не столь беспощадно фанатичен, сколь его предшественник, Кроу Бичем. Кроу сам с готовностью вызвался избавиться от молодого идиота-мексиканца, который жаловался на грязь в сортирах и бурую воду в лагерях переселенцев. Девятнадцатилетний юнец донес свой протест до этих красных гомиков, сельскохозяйственных адвокатов, а те как раз собирались поделиться соображениями с федеральным судьей, и тут их ключевой свидетель пропал. Минуло почти два года, прежде чем скелет мексиканского отродья нашли в фосфатной шахте за сотню миль отсюда, но к тому времени Кроу Бичем уже помер от сифилиса и глистов. Тул получше заботится о себе, отметил Ред Хаммернат, хотя и ненамного.

— Чё за работа, — спросил Тул, — и скоко платишь?

— Пять сотен в день.

В Туле боролись радость и опасение:

— Кого грохнуть или чё?

— Вряд ли.

— Не морочь голову, Ред, я не в настроении. И пуля в жопе тоже. — Он ввалился в трейлер и пару минут там чем-то громыхал. Он вышел в черном джинсовом комбинезоне с замороженной пиццей в руках. Когда Тул откусил, раздался треск, словно выстрел из.22.

Хаммернат решил не спрашивать о трех телесного цвета пластырях, которые Тул наклеил на свежевыбритые полянки на спине. Чем меньше знаешь о личных привычках этого парня, тем лучше.

— Ну, послушаем, — сказал Тул.

— Дело такое. Есть парень, он для меня кое-что делает, пару дней назад потерял жену. Он сейчас маленько не в себе, и надо за ним присмотреть.

— Чё с ней случилось? — Из Тулова рта текла кровь: пицца расцарапала десны.

— Упала с круизного лайнера в океан.

— Чё, правда? Она чё, дебилка, или чё?

— Вовсе нет. — Ред Хаммернат по опыту знал, что лучше не нагружать мозг Тула избыточной информацией. — Короче, нервишки у парня шалят. Жена пропала в море, копы задают вопросы и так далее. Утром я получил сообщение на автоответчик. Парень считает, что кто-то прокрался к нему в дом, переворошил барахло, в общем, пытается его напугать. Лично я думаю, что он слегка двинулся. В любом случае ему нужен ангел-хранитель, и это будешь ты.

Тул кивнул, яростно грызя пиццу.

— Гришь, на ферме работает?

Ред Хаммернат вовремя заслонился от кусочка пепперони. взявшего курс ему в лоб.

— Нет. Живет в Бока-Ратон.

— Ох ты ж блядь, Ред.

— Я знаю, это ужасно. Отсюда и пять сотен в день.

Тул снова сплюнул, на сей раз нарочно, и потопал в трейлер. Он вылез оттуда с мешком вяленого мяса.

— Дай-ка мне штучку. — Ред Хаммернат угостился.

— Бока! Это ж полный кирдык, Ред.

— Мне правда жаль, парень.

— Чё он для тя делает, этот чувак?

— Ничего такого, что мне хотелось бы афишировать, ясно? Заметишь что чудное — звони сей момент.

— Само собой, — отозвался Тул.

— И никого не трогай, — сказал Ред Хаммернат, — если только я не велю.

Однажды, когда федералы разбирались с потенциально опасными (хотя и обоснованными) претензиями к Реду — дескать, он обращается с сельхозрабочими как с рабами, — Ред послал Тула к пострадавшим, отговорить их от сотрудничества с властями. Никто не исчез и не умер, однако те немногие, кто осмелился дать показания, описали Хаммерната как праведника, второго отца, что выдернул их из трясины нужды и ведет в светлое будущее современного сельского хозяйства.

Судя по тому, что Ред видел в рабочих лагерях в Иммокали и Бель-Глейд, можно не сомневаться: Тул легко управится со слабым, изнеженным белым пижоном Чазом Перроне.

Хрюкнув, Ред потянулся и заявил, что сейчас отправится домой и проспит четверо суток. Тул проводил его к мощеной дороге, где ожидал серый «кадиллак». Как обычно, водитель Реда держал мотор включенным, а термостат — на отметке в шестьдесят восемь градусов по Фаренгейту.

— Она красотуля? — спросил Тул.

— Кто, жена? Да, была красивая.

Тул поскреб шею.

— Мож, он ее и кокнул.

— Мне положить с прибором, — сказал Ред Хаммернат, — и тебе тоже.