Маленькие ошибки больших девочек

35

Ты выбираешь Саванну, школу искусств, где у всех студентов сильный южный акцент, а также пирсинг, татуировки, похожие на племенные клейма, и дефекты губ. Такое чувство, будто это труппа мюзикла «Робин Гуд», которую набирал Мэрилин Мэнсон.

Декан школы Дорингтон — довольно неприятная женщина с волосами цвета воронова крыла и злобным взглядом. Она мало пользуется косметикой и носит черные шуршащие костюмы, идеально облегающие ее подтянутую фигуру. У нее плотное мускулистое тело. Она стала деканом, после того как застала своего мужа (прежнего декана) в подсобке с парнем, чистившим их бассейн. После развода она подала на бывшего мужа в суд и по решению суда, не подлежащему разглашению (который был позже по секрету разглашен судебным секретарем Гарриет Лоутон), получила сорок восемь миллионов от состояния своего теперь уже разоренного супруга. «Он на суде ревел, как школьница, — рассказала Гарриет. — Это зрелище не для взрослых женщин».

Дорингтон заняла пост декана и уволила всех, кто способствовал или хотя бы знал о связи ее мужа. Во время публичного выступления она назвала его двуличным психопатом, велела убрать его портрет из актового зала и засунуть куда подальше. Впрочем, она оказалась хваткой деловой женщиной и с течением времени превратила школу искусств в процветающую финансовую империю с международными обменными программами, сделками с городским управлением, студентами, которые вносили за учебу самую высокую плату, и профессорами, которые выстраивались в очередь, чтобы получить здесь работу.

Разумеется, пока твои деньги только утекают, а жилище не выдерживает никакого сравнения с особняком декана Дорингтон. Тебе дали очень неудобное расписание: целый день ты ведешь занятия, а ночью приходится читать студенческие эссе и курсовые работы. Времени на собственное творчество у тебя практически нет. Находясь здесь, ты не нарисовала ни одной картины и не вылепила ни одной скульптуры. В тишине у тебя болят руки, от шума болит голова.

Свободные минуты выдаются только ночью, когда ты сидишь дома, готовишь себе еду и глядишь на звездное небо. Как раз в такую ночь, когда ты жуешь печенье с джемом, сидя за столом у себя на кухне, ты замечаешь на аллее позади своего дома горстку бьющихся серых перьев. Это голубь, застрявший в смоле. (Летом в полдень при высокой температуре смола на асфальте плавится, и в ней застревают всякие живые существа. Потом, когда солнце садится, смола затвердевает, и они не могут выбраться.)

Ты выходишь из дома и с помощью вилки пытаешься освободить голубя. В конце концов тебе это удается, и ты в коробке из-под обуви несешь птицу в ветеринарную клинику. Пока вы ждете своей очереди, кто-то наклоняется и хлопает тебя по плечу. Незнакомая (на первый взгляд) женщина с покрасневшими глазами предлагает тебе хлебнуть виски из ее серебристой фляжки. Нос у нее распух, она выглядит заплаканной. «Я принесла своего мопса, — говорит она. — Его рвет, потому что у него рак». Тогда ты ее узнаешь. Это декан Дорингтон.

Она снова протягивает тебе фляжку. Декан уже настолько пьяна, что не понимает, что ты одна из ее подчиненных и коллег (хотя с чего бы ей тебя узнавать, вы же не встречались один на один). Ты оглядываешься, чтобы понять, узнал ли ее еще кто-нибудь в этой комнате, но, похоже, что нет. Ты делаешь глоток, а потом она делает глоток. Потом еще один и еще один… Время идет. Ты ждешь, когда принесут голубя, она ждет, когда принесут мопса. Наконец медсестра выходит, протягивает тебе коробку из-под обуви и пожимает плечами. «Он мертв», — говорит она, а потом протягивает счет. Семьдесят пять долларов за дозу морфина, которую они ему вкололи. Ты оплачиваешь счет и уходишь. Жизнь иногда бывает на редкость нелепой.

Декан появляется на парковке. «Он умер, — рыдает она. — Малыш Будда умер». Она слишком пьяна и взвинчена, чтобы вести машину, поэтому ты усаживаешь ее в свою. «Поехали, — говоришь ты, — я отвезу тебя домой». Она умудряется объяснить, как добраться до ее огромного дома, стоящего у реки Уилмингтон. «Пойдем выпьем, — предлагает она, вываливаясь из твоей машины. — Этот пес был единственным, кто не покидал меня».

Ее дом напоминает дворец. Гостиная утопает во французском антиквариате, китайских зеркалах, расписанных вручную итальянских сервизах, изящных диванах и мятых золотистых подушках. В соседней комнате, словно в музее, выставлена целая стеклянная витрина яиц Фаберже и фигурок из лиможского фарфора. Откуда, черт побери, у нее столько денег? Конечно, у декана школы зарплата не нищенская, но унитазы из золота — это чересчур!

Она пьет виски, ты пьешь корейское пиво. Когда она откидывает назад свои черные волосы, ты видишь, что у них седые корни. Она рассказывает тебе о своей собаке. Ты выпиваешь еще одну бутылку пива, потом еще одну и еще… Она сидит рядом, положив голову тебе на плечо. «Малыш Будда приехал со мной в это болото из Нью-Йорка. Когда у меня нашли рак груди, все эти долгие ночи, и в первое Рождество, когда я была одна, потому что дети были слишком заняты, чтобы приехать, малыш Будда был тут».

В голове у тебя легкий дурман. Комната вращается.

Декан ставит на пол свой напиток и снова начинает плакать, ее слезы падают тебе на ключицу. Она дрожит, обвивая руками твою талию, пристально смотрит тебе в глаза, а затем целует в губы. От удивления ты ее не останавливаешь. Все, теперь ты точно попадешь в ад. У тебя и раньше хватало прегрешений: ты обманывала, роптала и вообще была малодушна. Тебя больше волновали животные, чем люди, ты не любишь детей и не усыновила ни одного маленького голодающего африканца. Ты не платила за парковку, создавала фальшивые интернет-анкеты из спортивного интереса, рыскала по онлайн-чатам для желающих сбросить вес и радовалась тому, сколько на свете людей, которые еще несчастнее тебя. Ты уже могла отправиться в ад за свою пресыщенность жизнью, за стандартный набор — зависть, чревоугодие, лень, а теперь точно отправишься — за то, что стала лесбиянкой. Черт.

Вы целуетесь, обнимаетесь и катаетесь по полу. Встает солнце, солнечный свет начинает разливаться по комнате. Вы вместе лежите на кушетке, декан все еще пьяна. Всю ночь она шептала тебе на ухо вещи, которые шептать не следовало. Для тебя они были как грохочущий камнепад. «Совет попечителей — это вымысел, — говорила она. — Я беру школьные деньги, чтобы платить несуществующим людям. Я — кокаинистка».

Тебя охватывает жалость, жалость к этому несчастному существу, но и злость тоже. Она прикарманивала деньги, которые студенты вносили за учебу, и зачем? Чтобы покупать бриллиантовые яйца и унитазы за миллионы долларов? Когда она наконец засыпает, ты откатываешься от нее встаешь и нетвердой походкой идешь к двери. Горло у тебя болит, голова гудит. Ты должна кому-то рассказать о признаниях декана… или не должна?

Если ты донесешь на декана Дорингтон, перейди к главе 66.

Если ты не станешь доносить на нее, перейди к главе 67.