Малийские этюды

КИНО В САВАННЕ

После обрядового танца нас пригласили «к столу». Посредине хижины на полу стоял эмалированный таз с вареным рисом. Его здесь выращивают мало и подают лишь по праздникам. Исса размешивал в миске пахучий соус, поливал им рис и энергично перемешивал. Вместе со своими спутниками и несколькими посвящаемыми я запустил руку в таз. Рис был несоленым, но темный соус придавал ему некоторую пряность. Здесь этот соус — деликатес. Тубала расположена довольно далеко от реки, а соус приготовлен из вяленой рыбы, которую покупают или выменивают в дни ярмарок где-нибудь в окружном центре. Скрученные колечком усатые рыбы, напоминающие маленьких сомов, размельчаются вместе с головами и чешуей в кашицу в больших деревянных ступах. Кашицу заливают водой, и считается, что соус с резким рыбным запахом уже готов.

Разбуженная деревня с нетерпением ждала начала фильма. Выяснилось, что здесь многие не знали, что такое кино, а некоторые никогда не видели европейца.

Адама запустил движок, укрепил на глиняной стене экран. Вскоре загорелся луч кинопроектора.

Я сразу же заметил, что в Тубале почему-то нет ни москитов, ни мух, а также так часто встречающихся в Мали ящериц. Зато электрический луч кинопроектора впервые в истории прорезал здешнюю темноту и собрал мириады крылатых родственников термитов. Они лезли в глаза, уши и рот, забирались под одежду, буквально облепили брюки. Пока я безуспешно сражался с этими существами, Адама снимал их по одному с кинопроектора, подрезая ножницами для пленки прозрачные крылышки. Адама утешал меня тем, что, оказывается, этих мошек едят — их кладут в суп — и, по его словам, получается очень вкусное блюдо. Адама поспешно заправил брюки в носки и таким образом пытался спастись от этих тварей. Я же поскорее устроился в темноте, подальше от проектора. Теперь я спокойно мог наблюдать за крестьянами, которые с любопытством смотрели фильм.

Тем временем с экрана ослепительно улыбались Ирина Моисеева и Андрей Миненков. Авторы документального фильма минут десять показывали, как тренируют, обшивают, одевают и гримируют знаменитых фигуристов. Даже мне, любителю фигурного катания, начало фильма показалось скучным и утомительным. А наши гостеприимные хозяева просто не понимали, что происходит на экране. Но вот Ирина и Андрей заскользили по льду в задорном спортивном танце. И тут саванна буквально вздрогнула от восхищенных криков и громких аплодисментов! Язык танца и музыки оказался понятен зрителям, которые никогда в жизни не видели льда.

Я заметил, что Исса тоже с живым интересом следил за реакцией зрителей. Он волновался. Ведь следующим должен был демонстрироваться его художественный фильм на языке бамбара «Мы все виноваты». Этот фильм вошел в программу одного из ташкентских кинофестивалей.

Эффект оказался неожиданным. Во многих драматических местах публика от души хохотала. Долго потом вместе с Иссой мы обсуждали столь странную реакцию зрителей.

Может быть, такое произошло потому, что в коллизиях человеческих отношений, становившихся серьезной проблемой для жителей большого города, да еще по преимуществу мусульман, крестьяне не видели никакой трагедии. Эта жизнь казалась им вымышленной, нереальной. В фильме была сцена, где покинутая соблазнителем и отвергнутая семьей молодая женщина в муках рожает на пустынном берегу реки. Актриса довольно натурально страдала. Она громко кричала от боли, корчилась и плакала — а сидевшие перед экраном крестьянки просто падали на землю от смеха. Для женщин африканской деревни (они рожают по 12–15 детей) роды — дело обычное, далекое от театральности и условностей искусства, так что им не дано было понять режиссерские находки Иссы Траоре.

Лишь под утро мы отправились спать. Я решил лечь вместе со всеми в пристройке на полу на циновке. Засыпая, Исса пробурчал:

— Виктор, не мучайся, ты же привез походную кровать. Неси ее сюда.

Я тотчас же пошел за раскладушкой. Но на ней уже пристроился долговязый Адама, который вдруг нашел это сооружение вовсе не смешным, а даже очень удобным.