Малийские этюды

НА ЗЕМЛЕ СУНДЬЯТЫ

В справедливости слов Бубакара Кейты я убедился сразу, как только, проделав с группой советских товарищей стотридцатикилометровый путь по тряской латеритовой дороге и перевалив через хребет невысоких гор, наш УАЗик прибыл в Нюмалу, Едва я ступил на землю древней Манде, как в руках у меня оказался большой длинноногий петух. Его преподнесли мне старейшины деревни в знак особого уважения к гостям. Держа в руках вырывающегося и кричащего диким голосом петуха, похожего на маленького голенастого страуса, я растерянно слушал длинную приветственную речь Джиги Диабатэ, тщательно переводимую нам с языка малинке на французский служащим из Бамако Мустафой Сисоко, сопровождавшим нас в поездке. Пришлось собрать все свое красноречие и долго и витиевато отвечать на приветствие. По тому, как одобрительно смотрели на меня старики, я понял, что они оценили мои усилия и в дальнейшем мы найдем с ними общий язык.

Староста Нюмалы Кекоро Сисоко, отец нашего Мустафы, указав сыну на привязанного к манго большого барана, что-то сказал ему и попросил перевести его слова. Выяснилось, что мужчины деревни отправились в горы, где паслось стадо, чтобы привести и забить для нас бычка. Староста заранее просил извинения, если им вдруг не удастся его найти. Тогда придется забить барана. Мы наперебой стали уговаривать сохранить жизнь и бычку и барану, но хозяева нас явно не понимали.

Гостей провели в круглое, чисто выметенное глиняное строение с конической островерхой соломенной крышей. Благодаря тому что двери располагались одна против другой, в доме чувствовался постоянный поток воздуха и, несмотря на сорокаградусную жару, было относительно прохладно. Хозяева устроились на шкурах на полу, а гостям предложили стулья. Строение оказалось залом, где обычно происходили различные деревенские сходки. Теперь нам предстоял второй, наиболее основательный и важный обмен приветствиями. Старики сидели не шелохнувшись, пока Джиги произносил вдохновенную речь. Импровизировал он великолепно, и я забеспокоился, сумеем ли мы, привыкшие к бумажкам и шпаргалкам, достойно ему ответить. Мне особенно запомнились такие его слова:

— Город Москва находится далеко от нас. Мы его никогда не видели. И скорее всего никогда не сможем посмотреть. Но мы любим этот город, потому что там живут наши друзья. Они действительно наши друзья, а свидетельство тому то, что мы принимаем их в наших домах, и этому не могут помешать ни разный цвет нашей кожи, ни разные языки, на которых мы говорим, ни то, что Москва — большой город, а Нюмала — всего лишь деревня. Наши друзья — хорошие люди. Так сказал нам Мустафа, а все хорошие люди — всегда наши друзья.

Зная, как высоко в Мали ценится вежливость, мы постарались в ответной речи выразить хозяевам свою благодарность и уважение.

Наконец нам отвели два дома. В одном никто не жил, и он специально предназначался гостям. Другой нам любезно освободила молодая супружеская чета.

Войдя в дом для гостей и оглядевшись, я был поражен, когда увидел, что с противоположной стены на меня с известного каждому советскому человеку плаката в упор смотрела Родина-мать. Вся комната была оклеена плакатами, рассказывающими историю нашей страны: ликвидация безграмотности, коллективизация, индустриализация, Великая Отечественная война, освоение космоса… Как все это оказалось здесь? Выяснилось, что в прошлом году Мустафа, представитель Нюмалы в Бамако, привез их с выставки, которая проводилась на курсах русского языка. И старики решили: такие красивые картины могут украсить комнату для гостей.

Каждой «большой семье» принадлежит группа хижин, расположенных в некотором отдалении одна от другой. Как и в любой малийской деревне, здесь тоже посреди — площадь. Поскольку мы приехали днем, мужчин в деревне почти не было… Большинство из них трудились в поле. В Нюмале остались только ремесленники и крестьяне, занятые на строительных работах.

В деревнях малинке в определенной мере сохранилось профессионально-кастовое разделение труда, благодаря которому деревня обеспечивает себя почти всем необходимым. Здешний кузнец делает все — от ножей до пуль для охотничьих ружей. Плотник выполняет для всей деревни любые работы по дереву. Кстати, в деревне долгое время не было плотника. Его разыскали в соседнем округе и пригласили поселиться с семьей в Нюмале. Есть здесь и свой ткач, и свой портной и т. д. Есть, конечно, и новшества. Гриот не только поет песни и рассказывает истории, ему еще приходится работать в поле. Приятной неожиданностью было увидеть в доме местного портного швейную машинку Подольского завода. Сырье и инструменты для ремесленников приобретаются в Бамако на деньги, вырученные от продажи кукурузы, арахиса, манго, ананасов. Нюмала и соседние деревни участвуют в одной из операций развития, о которых мы уже говорили. Эта операция называется «Верхняя долина Нигера». Ее специализация — арахис, хлопок, рис, табак. Но относительная труднодоступность здешних деревень, ютящихся среди скал, невозможность применения каких-либо простейших механических средств для обработки земли и использования тяглового скота на разбросанных по горным склонам полях в значительной мере способствовали сохранению традиционного общинного уклада и полунатурального хозяйства. Главным орудием труда остается даба — мотыга с коротким массивным черенком, а главными средствами орошения — дождь во влажный период и глубокий колодец с ведром на веревке — в сухой.

Малинке, в свое время ожесточенно сопротивлявшиеся французским колонизаторам, питают изрядное недоверие к иностранцам с Запада, что побуждает их к определенной сдержанности в отношениях с представителями операции «Верхняя долина Нигера». Поэтому практичные крестьяне через посредника сбывают, минуя агентов «операции», часть своей продукции на рынках Бамако, куда раз в неделю отправляется нанятый ими грузовик.

Обработка местных каменистых почв очень трудоемка. Когда братья Мустафы отвели меня, взмокшего и запыхавшегося, на свое уже убранное поле, расположенное в скалах, мне понадобилось напрячь все мое воображение, чтобы представить, что на этой крутизне среди разбросанных тут и там бурых морщинистых камней в сезон дождей зеленеют посадки кукурузы, проса или арахиса. Зато у крестьян малинке есть одно преимущество — дождей здесь выпадает несколько больше, чем в других районах Мали.

В сухой сезон внимание крестьян переключается на манговый сад и ананасовую плантацию. В это же время они занимаются благоустройством деревни, ремонтом и строительством домов.

Мне повезло. В день нашего приезда в Нюмалу как раз достраивали дом, и я имел возможность детально рассмотреть все премудрости традиционной архитектуры.

Стены домов сооружены из кирпичей типа самана, изготовленных из банко. Поверх кирпичей наносят слой жидкой глины и тщательно сглаживают все неровности. Сверху готовые стены перекрываются толстыми бамбуковыми жердями. Затем насыпают слой глины, а потом «надевают» крышу. Сооружение крыши — целое искусство. Ее собирают на земле. Конический бамбуковый каркас крыши обвязывается снизу доверху аккуратными пучками толстой и длинной соломы. Конструкцию завершает хитроумная башенка из соломенного жгута. Затем для «жесткости» все это крест-накрест протыкается двумя острыми шестами. И наконец, человек десять — двадцать (в зависимости от размеров крыши) поднимают и «надевают» крышу на дом. Толстый слой соломы, воздух, свободно циркулирующий под крышей, глиняный потолок и толстые стены обеспечивают в хижине относительную прохладу даже в самое жаркое время года.

Здесь особенно бросалась в глаза (и мне уже с этим приходилось сталкиваться в других малийских деревнях) исключительная чистота территории деревни и домов — довольно приятный контраст с малийскими городами, по преимуществу неопрятными, изобилующими мусором. Утро в деревне начинается с того, что девушки метут вениками пространство между домами (дворов, как таковых, в отличие от деревень бамбара здесь нет) и возле хижины идет шумное купание детей. Личная гигиена, несмотря на примитивные условия быта, ставится здесь высоко. Кекоро Сисоко наотрез отказался фотографироваться, пока женщины не согрели ему воды для купания и он не надел чистое белье.

Любого иностранца, попавшего из Бамако в деревню малинке, удивили бы также воспитанность детей, их беспрекословное подчинение старшим. Детям приказали не беспокоить гостей, и они в отличие от назойливых столичных мальчишек скромно наблюдали за нами издали, стремясь не попадаться под ноги, хотя по их глазам было видно, как страстно желали они как-нибудь войти в контакт с тубабу. И лишь когда моя дочь проявила инициативу и подошла к ним сама, они дали волю детской непосредственности — шумно окружили ее, что-то болтали на малинке, протягивали ей свои незамысловатые игрушки и, взяв за руки, стали водить по деревне.

Наконец зажарили барана. И жены Кекоро принесли в наше временное пристанище огромное количество тазов, мисок и кастрюлек. Тут я вспомнил, как меня угощали в одном туркменском селе неподалеку от Ашхабада. Тогда хозяева, словно задавшись целью продемонстрировать нам с болгарским коллегой все возможности среднеазиатской кухни, в течение дня не выпускали нас из-за стола, неотступно потчуя то одним, то другим блюдом. Я испугался, что здесь повторится та же история. Когда мы попросили отнести назад хотя бы половину того, что нам предложили, женщины наотрез отказались. И дочка грустно сказала:

— Как хорошо, что они не зажарили бычка!

Уже изрядно поколесивший по Мали и в определенной мере привыкший к местным обычаям, я с интересом ждал, как будут есть из больших эмалированных тазов мои спутники, впервые попавшие в африканскую деревню. Но блюда оказались настолько вкусными, что мои товарищи быстро освоились, тем более что нам подали алюминиевые ложки и вилки — вещь неслыханная в малийской деревне. Зато жидкую и нежную кукурузную кашу, щедро сдобренную лимонным соком, мы ели с помощью галама — симпатичных ложек, сделанных из маленьких тыковок-калебасов.

Обессиленные обильным угощением, мы собрались было прилечь, по тут вновь появилась женщина с каким-то большим блюдом в руках. Один из нас жалобно запротестовал:

— Non! Non![15]

— Nono? — переспросила женщина и вышла на улицу.

Вскоре она вернулась с огромной кастрюлей горячего молока. Ноно на языке малинке значит «молоко».

Разумеется, это был праздничный обед, приготовленный специально для гостей. Повседневная пища здесь гораздо скромнее. По преимуществу это блюда из проса и кукурузы, похожие на кашу. Каждое утро, едва забрезжит рассвет, по всей деревне начинают раздаваться глухие удары. Это женщины толкут зерно для приготовления пищи. Зерно насыпается в большую деревянную ступу колон и размельчается с помощью длинных и тяжелых пестов, затем долго варится в воде.

Вечером в честь гостей было решено устроить «большой тамтам» — танцы на площади под барабан. Все население от мала до велика окружило площадь плотным кольцом. Два молодых парня, тамбуристы, сушили над костром кожу барабанов. Зычная дробь разорвала тишину. В круг впорхнули девушки в ярких длинных юбках. Босые ноги быстро замелькали в пыли, в грациозных ритмичных движениях взлетали вверх шоколадные руки.

Я не берусь описать, что такое африканский танец. Ни один фильм, самый совершенный, не передаст этого великолепия. Музыка, человек и природа превращаются в одно целое, и трудно сказать, какой из этих элементов важнее. В подсознании просыпается голос предков-язычников, и ноги, подчиняясь ему, начинают притопывать независимо от твоей воли.

Мне приходилось видеть на большой сцене профессиональные африканские ансамбли в красиво-экзотических, но часто выдуманных нарядах. Конечно, исполни ют они танцы с большим мастерством, но нет в этих танцах того незаменимого единства с природой, глиняными стенами деревенских домов, кривыми улочками африканских городов, которое и создает сам танец.

Передав грудного младенца старшим детям, зажмурив глаза, откинув назад голову и разбросав руки, пролетела по кругу босая женщина в пестрой юбке. Она в экстазе. Думала ли она о чем-нибудь? Или просто растворилась в ритме, перестав существовать?

Неподалеку от нее какая-то женщина (определить возраст малийских крестьянок очень трудно), размахивая широкими рукавами выцветшего платья, вытанцовывала такие стремительные па, что суетливый мальчишка в рваной футболке, трясшийся рядом с ней, не выдержал состязания и отскочил в сторону.

Двигаясь вдоль зрителей, танцующие девушки неожиданно накидывали цветной платок кому-нибудь на шею, и тогда человек обязан был войти в круг, чтобы проделать хотя бы несколько движений. Платок неумолимо приближался к нам, и вот уже мои друзья и дочь скакали под звонкие звуки тамтама, пытаясь подражать хозяевам. Как я ни старался прятаться с фотоаппаратами за спинами зрителей, меня тоже решительно вытащили в круг вместе с женой моего товарища, и она засеменила в центре площади. Что мне оставалось? Собрав все мужество, я проделал перед ней несколько вихляющих телодвижений из танца моей юности — твиста, — неожиданно вызвавших бурную реакцию зрителей, и, вытирая с лица пыль, ретировался. Мой хореографический номер произвел впечатление на девушек, открывавших танцы. Позже я заметил, как они в сторонке обсуждали меня и, извиваясь, как я, пытались повторить коронный трюк моих школьных вечеров — прогиб в спине.

Танцы продолжались почти до утра.

Верность малинке традициям своих предков особенно проявляется в их духовной жизни. Как мы уже знаем, ислам давно пришел в Страну Манде. И тем не менее он до сих пор не сумел овладеть умами и душами всех мандингов. В Нюмале есть маленькая деревенская мечеть, но многие жители деревни продолжают оставаться анимистами. Среди них живо поверье, что гордый дух Сундьяты не покинул эти места, а живет среди малинке. Именно он, по мнению стариков, помогал своему народу вести в конце прошлого века героическую борьбу против колонизаторов.

В деревнях малинке очень сильны общинные начала. Хотя институт традиционных вождей[16] давно упразднен, староста деревни Кекоро Сисоко и заседающие в совете старейшин его братья, в сущности, прямые потомки традиционной мандингской знати. Но это вовсе не означает, что старики Сисоко «узурпировали» власть в деревне. Здешний совет — выборный орган, а клан Сисоко пользуется заслуженным уважением. Сам Кекоро, несмотря на свои 70 лет, продолжает работать в поле, проделывая к нему ежедневный путь по горам в семь километров.

И хотя уже, наверное, можно говорить об определенном имущественном расслоении в деревне малинке, все-таки неизбежный, видимо, в будущем мелкотоварный уклад здесь еще не является преобладающим. При нынешнем порядке, в условиях сохранившихся общинных связей, исключается полное разорение крестьян. В трудные времена община помогает материально и физически наиболее слабым, берет на себя заботу о семьях, потерявших кормильца.

Каждая семья имеет свое поле и обрабатывает его, но в деревне немало общественных работ, в которых участвуют все. Если крестьянин строит дом, на помощь ему приходят не только родственники, но и свободные от другой работы соседи.

Незадолго до нашего приезда в Нюмалу ее жители закончили здесь строительство первой школы. Дети деревни еще никогда не посещали школу. Она строилась на общественные деньги, и в строительство внесли вклад все жители. Даже маленькие дети подносили кирпичи из банке, а старики выделяли из своего хозяйства птицу и скот, чтобы кормить работающих. Теперь длинная одноэтажная школа в несколько классов — предмет гордости крестьян. Гостей деревни в окружении толпы босоногих ребятишек обязательно ведут осматривать школу.

Расспрашивая об общинных порядках, я не удержался и задал вопрос:

— А не бывает ли так, что ленивый человек пытается уклониться от общественной работы или желает выбрать себе работу полегче?

Кекоро долго думал, а затем ответил:

— Бывает. Очень редко, и только среди молодых. Зрелые люди понимают, что в деревне жить трудно, не помогая друг другу.

— Интересно, как общество поступает с такими людьми?

— Мы отправляем их на работу, где они оказываются в зависимости от нескольких человек и работают вместе с лучшими работниками. Те не дают им лениться, да и они, боясь навлечь на себя их гнев, стремятся не отставать от них. В конце концов они начинают понимать, что общество надо уважать.

— А если все-таки такой человек так ничего и не поймет?

— Тогда в деревне он жить не сможет. Скорее всего убежит в город. В деревенском обществе можно жить, лишь трудясь сообща.

В патриархальной жизни Нюмалы. стали ощущаться ветры перемен. Прежде всего здесь появилась школа. Кроме того, и в местный уклад уже проникли современные демократические веяния. В деревне недавно созданы первичные женская и молодежная организации, которые тоже стали привлекаться к решению многих вопросов наряду со старейшинами и ассоциацией охотников, совершенно особым обществом, имеющим свои строгие законы и секреты[17].

Руководители женской организации пользуются в Нюмале заслуженным авторитетом. Они учат молодых женщин, как ухаживать за детьми, готовить лечебные отвары из трав и плодов, помогают лечить детей, а во время строительства школы именно они руководили всеми работами.

Молодежная организация Нюмалы под опекой окружного комитета Национального союза молодежи Мали (НСММ) еще только делает первые шаги, приобретает опыт политической работы, а с ней уже считаются в деревне.

Старики вполне отдают себе отчет в том, что современную молодежь нельзя оставить без образования, хотя бы начального, поэтому наряду со строгостью нравов, вообще характерной для малийской деревни, здесь проявляется большая забота о новом поколении. В свою очередь, молодежь окружает стариков почетом и уважением.

На малинке слово «Нюмала» значит «место, где человек становится добрым» или «место, где человек вершит добрые дела». Не берусь судить, насколько верен перевод. Но то, что я побывал среди добрых людей, творящих добрые дела, не вызывает у меня никаких сомнений.

На обратном пути в Бамако Мустафа попросил остановить машину возле живописного разлома в скалах.

— По легенде, здесь Сундьята разрубил гору волшебным мечом, чтобы могли пройти его войска.

А я вспомнил слова Джиги Диабатэ:

— Я пою вам о вечной стране. Правители сменяли друг друга, а Страна Манде все та же. Города возникали и исчезали, а Страна Манде все та же. Правителей было много, но никто из них не мог сравниться с Сундьятой. Страна Манде вечна, и она хранит память о Сундьяте. Я покажу вам лес, который любил Сундьята, горы, где сражался Сундьята, я проведу вас к реке, где погиб Сундьята. Но дух его вечен, как Страна Манде. Он живет среди нас, и род Кейта и сегодня преклоняется перед ним, отцом народа мандингов.