Малийские этюды

ПРОШЛОЕ И НАСТОЯЩЕЕ ПЛАТО БАНДИАГАРА

После огромного количества статей и книг, написанных крупнейшими учеными-африканистами, после множества научных экспедиций и теоретических споров, посвященных народу догон и его мировоззрению, в которые уже вступили не только историки и философы, но и представители точных наук, журналисту довольно трудно браться за эту тему. Пожалуй, ни пигмеи Центральной Африки, ни масаи Восточной, при всей их самобытности, не вызывали столь горячего интереса ученых, как догоны с их сложнейшей мифологией. Самая крупная заслуга в изучении этого народа несомненно принадлежит одному из основателей современной африканистики, французскому ученому Марселю Гриолю, и его сотрудникам.

М. Гриолю удалось завоевать и уважение и доверие замкнутых и очень осторожных догонов. Плодом многолетних трудов французского ученого стала книга «Бледный лис», одна из фундаментальных работ мировой африканистики. Потом появились и другие труды ученых, в том числе у нас в СССР. Недавно в нашей стране были опубликованы мифы догонов, на которые опирается мировоззренческая философия этого народа. И все-таки ученые еще далеки от познания всех глубин сложной духовной культуры догонов, окруженных множеством загадок, как мифологических, так и научных.

Загадкой является уже само происхождение этого народа. Догоны — не аборигены плато Бандиагара, где сейчас сосредоточено их подавляющее большинство. Эта этническая группа составляет около пяти процентов населения Мали. Они народ пришлый, построивший из камней и глины похожие на термитники жилища в скалах, где в пещерах жило племя телем, впоследствии, видимо, сместившееся вдоль скал на северо-запад к Хомбори и в конечном счете вымершее. Из устной традиции следует (и большинство ученых согласны с этой версией), что догоны, спасаясь от страшной многолетней засухи (по другому варианту — от исламизации Западного Судана), где-то между X и XIII вв. покинули Страну Манде, будущую империю Мали, и поселились в труднодоступных скалах Бандиагары.

По-разному объясняют значение слова «догон». Одни утверждают, что в переводе оно значит «люди из До». А на территориях До и Кри, как мы уже знаем, возникла Страна Манде. Гриоты производят название народа от глагола группы языков манде дого — «прятать», «прятаться». Следовательно, догоны — «люди, спрятавшиеся в скалах». И наконец, народная молва нашла совсем упрощенное объяснение этому слову: «дого» на языках бамбара и малинке означает также «младший брат». Догоны — младшие братья двух народов: бамбара и малинке.

Много загадок связано с анимистскими верованиями догонов, которые, несмотря на проникновение ислама и в Страну Догонов (как часто называют район Бандиагары), до сих пор сохранились в первозданном виде. Остается могущественным культ масок во главе с тайным Обществом масок. Догоны, несмотря на свою сравнительную немногочисленность, разделены между собой большим количеством языковых диалектов, иногда очень непохожих один на другой. Но у них существует и единый язык. Это религиозный тайный язык сиги со, которым владеют члены Общества масок. Мифология догонов, не перестающая вызывать споры ученых, существует в тесной связи с их традиционной религией.

В последнее время особый интерес у исследователей вызывают подробные астрономические знания догонов. Из источников, о которых трудно даже догадываться, у них сохранились сведения об описанном современными учеными взрыве спутника звезды Сириус, происшедшем в начале нашей эры. Эти сведения содержат такие подробности, которые можно выяснить лишь при наличии самой современной астрономической аппаратуры.

Знания догонов уходят корнями в древность, но продолжают играть важную роль в их нынешней религиозной жизни. И все-таки сегодня большинство догонов, как правило, интересуют более земные проблемы, чем положение на небе звезды По, как они называют спутник Сириуса.

Шестьдесят с небольшим километров вполне приличной латеритовой дороги приведут вас из Севаре в Бандиагару, ничем особенным не примечательный районный центр. Во времена сражений тукулеров против Масины здесь находились отряды Эль-хаджа Омара. В Бандиагаре до сих пор сохранились могилы нескольких сыновей тукулерского правителя.

Уже в окрестностях Бандиагары, глядя на огромные, совершенно плоские каменные уступы, понимаешь, что крестьянину здесь приходится нелегко. А если отправляешься дальше, в большую деревню Санга, догонскую столицу, по сложной каменистой дороге, проходимой лишь в сухой сезон, когда еще не выходит из берегов извилистая речка Паме, то не перестаешь удивляться трудолюбию этого народа, почти целое тысячелетие противостоявшего не только суровой природе, но и набегам враждебных племен, таких, например, как фульбе. Создать здесь поселения, выжить и сохранить при этом богатейшую самобытную культуру можно было, лишь опираясь на безграничное трудолюбие.

Санга — симпатичное селение на краю огромного скалистого массива Бандиагара, возвышающегося пятисотметровой отвесной стеной над песчаной равниной Гондо-Сено, которая простирается до границы с Верхней Вольтой. Гиды и справочники утверждают, что Санга — это скорее административное понятие, чем географическое, так как она якобы состоит из полутора десятков отдельных деревень. Не берусь спорить с этими данными, но чисто внешне Санга сегодня производит впечатление вполне компактного единого целого. В Санге есть скромная гостиница для туристов и туристское бюро, расположенное в одном из традиционных двориков. Напугав стайку кур и обогнув разлегшуюся у дверей козу, попадаете в бюро, где за небольшую плату получаете гида, который по вашему желанию проведет нас по «малому», «среднему» или «большому кругу». По «малому кругу», заключающемуся лишь в спуске в прилепленную к обрыву деревню Банани по уложенным друг на друга в расщелине огромным камням, я уже прошел раньше и на этот раз заказал четырехчасовой «большой круг», не подозревая, что это один из кругов ада.

Сезон дождей только начался, и поток туристов практически иссяк, поэтому наш гид Бубакар Тилепи собирался в тот день отправиться на работу на свое поле. Так как он не успел предупредить семью о том, что уходит на маршрут, нам пришлось сначала заглянуть на поле, где уже работал его сын.

Написав слово «поле», я задумался о том, как объяснить то, что мы там увидели, ибо ничего подобного мне встречать не приходилось даже у малинке, которые хотя и выращивают свои урожаи среди камней, но все-таки на настоящих полях, бросая зерна в настоящую землю. А здесь мы стояли на голой, отполированной ветрами каменной площадке. Перед нами ожерелье из булыжников огораживало пласт пылевидного грунта. сантиметров 15–20 толщиной, на котором копошился мальчишка.

— Бубакар, кто принес сюда землю? — спросил я.

— Ветер. Мы делаем такие ограды из камня, в которых задерживается несомая ветром пыль. За полгода, иногда за год набирается земли вот на такое небольшое поле. Нужно только следить, чтобы его не смыло дождями. Я заложил еще одно поле, — Бубакар указал на каменную «изгородь», за которой пока еще было лысое плато. — Места у нас много, а земли нет.

Мы спустились в живописный каньон, на дне которого было «заложено» еще несколько будущих «полей». На отвесной скале были видны многочисленные пещеры телемов, вытянувшиеся в ряд, словно гигантские гнезда береговых ласточек. Когда, тяжело дыша и обливаясь потом, мы выбрались из каньона, в расщелине открылся чудесный вид на деревню Ирели, в которую предстояло спускаться метров 250–300, прыгая с камня на камень. В самом начале эта символическая тропа обрывалась, и два нависших один над другим обломка скалы соединялись полутораметровой лестницей, представлявшей собой бревно с засечками, основание которого было зажато грудой небольших камней. Признаюсь, когда я, обвешанный фотоаппаратами, ступил на, качавшееся бревно и подо мной в глубокой пропасти открылся вид на деревню, то- ощутил внутри какую-то неприятную звенящую пустоту. Но среди нас была женщина, и я, превозмогая страх, решительно спустился по лестнице.

Бубакар подвел нас к куче старых жердей. Некоторые уже сгнили. Мы стояли на узком, не шире метра, карнизе, а над нами отвесно поднималась пятидесятиметровая стена с пещерами. Это было местное кладбище. Жерди — остатки носилок, на которых поднимают покойников на карниз. Тело с помощью веревок втаскивают в пещеру, где оно обретает вечный покой. Остатки носилок нельзя использовать ни на дрова, хотя это здесь большой дефицит, ни на какие-либо другие цели под страхом навлечь беду на всю деревню.

От карниза начинался уже сносный спуск в Ирели, охраняемый каменным фетишем. Бубакар поторопился предупредить, нас:

— Осторожно, ни в коем случае нельзя вставать на этот камень!

Еще несколько десятков метров — и перед нами сваленный бурей баобаб. Судя по свежему слому, упал он недавно. Наш гид озабоченно зацокал языком:

— Плохо, очень плохо. Теперь вся деревня целый месяц будет говорить только об этом.

— Почему, Бубакар? — удивились мы.

— У нас, догонов, вообще всякому событию придается особый смысл. А этот случай — чрезвычайный. Подумайте, ведь баобаб стоял здесь еще тогда, когда не родился самый старый человек в деревне. Затем родился он, потом его дети, потом внуки, а баобаб все стоял. Он был для них вечен, как эти камни. И вдруг рухнул… Старики скажут, что надвигается большая беда, а бед у нас и так хватает.

По некоторым интонациям Бубакара я понял, что он хотел дать нам понять: ему, мусульманину, не пристало бояться подобных примитивных суеверий, но он озабочен моральным состоянием своих земляков.

Мы шли по тесным тропинкам между строениями, которые были сложены из больших камней и обмазаны глиной. Строгими рядами выстроились коробочки зернохранилищ с островерхими шляпками соломенных крыш. Они почему-то так ярко выделялись среди скал, что за ними совершенно терялись фасады домов с нишами, резными дверями с красивыми деревянными замками. На стенах некоторых строений — нехитрый глиняный орнамент, изображающий какого-нибудь предка или древнюю идеограмму. Часто встречается знак канага — разлапистый двойной крест, означающий человека в мире, в пространстве, подпирающего небо и попирающего землю.

Центральное сооружение деревни — тогуна — «дом совещаний». Это нечто вроде навеса на массивных колоннах с толстой, метра в полтора, крышей из тростника, под которой прохладно даже тогда, когда в двух шагах на солнце — пекло. Здесь обсуждаются общественные вопросы и разрешаются споры. Мы пришли в деревню в жаркий полдень, в тогуне, наслаждаясь прохладой, в это время отдыхами старики.

Мы обогнули последний «квартал» и увидели еще один рухнувший баобаб. Теперь Бубакар не на шутку заволновался:

— Вот уже два упавших баобаба! Что теперь скажут в деревне?!

Миновав фетиш, охраняющий выход из Ирели, мы спустились на вязкий песок Гондо-Сено. Наши ноги гудели от усталости, а впереди еще было несколько километров по горячему песку и обратный подъем на скалу. Выросшие на бедной почве слабенькие деревья карите почти не давали тени. Повсюду было посеяно просо. Урожаи на песке жалкие, но «не пропадать же земле», сказал Бубакар.

Очень хотелось пить. У нас была литровая бутылка с минеральной водой, но мы боялись к ней притронуться, понимая, что стоит только почувствовать вкус воды — и бутылка будет пустая. Пот с лица катился градом. Мы старались шагать в ногу и поддерживать такую скорость, чтобы отважившаяся на этот маршрут женщина не отставала.

Высоко над нашими головами «проплыла» и осталась позади деревня Пеге. Тут уже устал и наш гид. Он остановился возле плоского камня в узенькой тени тамаринда[29], тяжело опустился на камень и, отдуваясь и обмахиваясь шляпой, сказал:

— Давайте отдохнем здесь.

Мы достали воду — и произошло то, чего мы все так боялись: стоило губам ощутить теплую влагу — как уже невозможно было себя сдержать. Бутылка прошлась по кругу и тут же опустела. Бубакар от воды решительно отказался, он-то знал, что означает в этих местах каждый глоток для непривычных тубабу.

И вот мы снова двинулись в путь по раскаленной земле.

Тишину неожиданно нарушила какая-то заунывная мелодия. Я с изумлением оглядываюсь на моих спутников, но и они вопросительно смотрят на меня. И тут из-за тощих кустов появился сухонький старичок с пучком хвороста на голове. Он оборвал свою песню без слов, с улыбкой взглянул на наши раскрасневшиеся и мокрые лица добрыми и понимающими глазами и вежливо поздоровался на местном наречии. Мы с трудом открыли рты для ответного приветствия…

Наконец-то мы дошли до> подножия деревни Банани. Это действительно так, деревня и скала — одно целое. Архитектура повторяет конфигурацию величественного камня, и деревня, если отвлечься от соломенных крыш зернохранилищ и деревянных лестниц, не что иное, как хорошо организованная груда камней.

Было совершенно очевидно, чтобы попасть в деревню, нам придется карабкаться по камням на скалу.

Одолев первые метры, я подумал о том, что совсем бы не удивился, если бы услышал где-нибудь рядом пыхтение Сизифа, катящего вверх свой вечный камень. Но вскоре разглядел чуть в стороне совсем не Сизифа, а вереницу полуголых женщин, которые несли на голове огромные кувшины с водой. Они шли ровным, спокойным шагом, не останавливаясь ни на миг, обыденно и просто, как наши жены в универсам за кефиром. Я тоже расправил плечи и поднял голову.

Кусочек пространства между тремя лежащими рядом камнями занесло песком, и оттуда торчал зеленый росточек. Зная наперед ответ, я все-таки спросил Бубакара, что это такое.

— Просо. Догоны сеют его везде, где только можно, — последовал ответ.

Наконец мы поднялись на относительно просторную площадку-уступ, место, до которого обычно доводят туристов, решивших двинуться по маршруту «малого круга». В туристский сезон на площадке идет бойкая торговля сувенирами: кувшины и туески из калебасов, похожие на песочные часы барабаны, деревянные маски, резные деревянные замки, нехитрые предметы догонского ткачества и даже потешные кремневые пистолеты, производящие яркую пороховую вспышку (их усердно предлагают в качестве «древнего догонского оружия»).

Стоит проявить интерес — и вам предложат попробовать местное пиво из проса, а в ожидании калебаса с мутным прохладным напитком, напоминающим российский деревенский кислый квас, вы услышите унифицированный и упрощенный для туристов (минут на семь-десять) миф о бледном лисе, современнике и участнике сотворения мира. Тут же вам попытаются всучить за большие деньги резную деревянную дверцу с персонажами этого мифа, которая якобы предназначена «для самого настоящего» святилища догонов, и если уж ее решили продать, так только в связи с материальными затруднениями деревни, и обязательно добавят, что «только вам», потому что вы, именно вы производите очень хорошее впечатление.

Однако на сей раз площадка оказалась пустой. К деревянному колу было, правда, привязано несколько обмытых дождями и потерявших вид калебасов, но обычное рыночное великолепие, как и сами торговцы, отсутствовало, так как с началом сельскохозяйственного сезона догонам уже не до туристов.

Думаю, что среди читателей найдутся такие, которые уже побывали в Стране Догонов и прошли маршрут хотя бы по «малому кругу». Тогда они прекрасно поймут меня, если я скажу, что, каким бы тяжелым ни казался подъем на плато из Банани по восьмисотметровой расщелине-лестнице, как бы ни прыгали перед глазами разноцветные искорки и как бы ни отдавался в висках каждый шаг, нам хотелось идти быстрее и быстрее и мы выкладывались до конца, стараясь поскорее преодолеть оставшийся путь. Последние два-три километра до Санги по неровной каменистой местности только и думаешь о холодном питье.

Несмотря на скудность земли, догоны благодаря своему редкостному трудолюбию пользуются славой искусных земледельцев. На приносной и укрепленной камнями земле кроме проса, основного своего продукта питания, они возделывают и товарные культуры: арахис, кукурузу, хлопок, фасоль, табак и др. С успехом выращивают они деревья карите. Особенно знаменита (и не только в пределах Мали) Страна Догонов своим луком, который сотнями тонн экспортируется в соседние страны. Когда пересекаешь разветвляющуюся на множество теряющихся в скалах ручейков Паме, то вдоль ее берегов видишь поля, разбитые на маленькие клетки, наполненные землей, сплошь покрытой зелеными стрелками лука. Крестьяне переходят от клетки к клетке с большими кувшинами воды и черпаками-калебасами поливают лук.

Собранный зеленый лук перетирают, сушат и в виде ссохшихся темных шариков отправляют на продажу, в том числе и в соседние страны. Когда начинается сезон сбора и обработки лука, его запах прочно удерживается на плато вокруг Санги. Он преследует путешественника даже на большом расстоянии от реки Паме.

Суровое плато Бандиагара имеет, правда, немалые площади плодородных глинистых почв, пригодных для земледелия, но его развитие сдерживается серьезным фактором, обернувшимся бедой для Страны Догонов. Озерца и болотца, образованные в горных впадинах ручьями и речками, различные водоемы, созданные людьми с помощью плотин как средство накопления воды на сухой сезон, стали здесь главным очагом страшной тропической болезни — африканского онхоцеркоза, от которого в Западной Африке страдает более миллиона человек. Высокий уровень заболеваемости онхоцеркозом, переносимым речными мошками, пугает крестьян, и они отказываются обрабатывать земли на еще не в освоенных участках плато. Правительство Мали, Всемирная организация здравоохранения принимают меры по борьбе с этим заболеванием, но, видимо, еще не один год онхоцеркоз останется проблемой плато Бандиагара. Все большее развитие получает здесь туризм. Страна догонов стала местом паломничества туристов всех: с рас и народностей. В Сангу едут люди с разных концов земли, чтобы посмотреть, как живет этот во многом необычный народ. Туризм, как известно, имеет и оборотную сторону — в результате его развития здесь сложилась определенная социальная группа, предпочитающая промышлять различными услугами туристам, к чем зарабатывать себе на хлеб тяжелым трудом.

Однако, несмотря ни на что, этот народ, живущий в скалах Бандиагары, остается верным хранителем древних традиций и самобытности африканской культуры.