Марсианская святая

Часть 14/30 - Проект по созданию нового человечества

— Вы хотите сказать, — подалась вперёд Миранда: — что на фотографиях не одна и та же Клементина?

— Наши исследователи сходятся к тому, что, раз постумное воскрешение — сплошной обман, то все постумные Клементины — это разные женщины, которые с помощью пластических операций, были превращены в подобие оригинальной Клементины.

— Вот так дела, — пробормотал Сэм.

— А отсюда следует другой вывод, — продолжил свои умозаключения Урквин. — Раз это каждый раз это новые женщины, то они ни разу не святые и не чудотворницы. Если даже поверить, что постумные чудотворцы существуют, как нас пытается убедить Экзархия, то они точно не могут передавать свои способности другим людям, как эстафетную палочку. Мы переходим к следующему сомнительному вопросу во всей этой истории. Способна ли Клементина, кем бы она ни была, исцелять и воскрешать людей?

— Она способна? — спросила Миранда.

— Наши исследователи в этом сомневаются, — покачал головой Урквин. — Нет ни одного веского доказательства. Только официальные сообщения с северного полушария. Здесь, в южном полушарии, нет ни одного человека, который бы побывал у Клементины и вернулся назад исцелённым или воскрешённым. Пока что считается, что всё это — умело поддерживаемый миф и шарлатанство. Скажи, Сэм, Клементина исцелила при тебе хоть одного человека?

— Нет.

— А при вас? — Урквин посмотрел на Миранду.

— Нет.

— Такие вот дела, — Урквин сложил на животе руки.

— То есть, выходит, нет ни настоящего упокоения во плоти, ни настоящей Клементины, ни даже воскрешений с исцелениями настоящих нет? — разочарованно спросил Сэм у хозяина дома.

— Я озвучил официальное мнение, которое нашли для нас поисковые демоны. Тебя интересует моё личное мнение?

— Да, — подтвердил Сэм.

— Хорошо, — кивнул Урквин. — Тогда я должен провести с вами тест-мазок.

— Тест-мазок? — вздрогнула гостья. Сэм тоже занервничал. Видимо, у обоих гостей были какие-то свои представления о мазках.

— Это не имеет отношения к медицине, — успокоил их Грегор. — Тест-мазок чем-то напоминает блиц-опрос, который Сэм применил на Клементине, но он не настолько подлый. Я сейчас про трюк с секундомером.

— И в чём он заключается? — спросила Миранда.

— Я буду задавать вопросы, а вы отвечать «да» или «нет». Отвечать будет преимущественно Сэм. У вас потеря памяти, насколько мне известно.

— Вы узнали, что у меня за болезнь? — вдруг всполошилась гостья.

— Да, узнал, — ответил Урквин. — Это оказалось самым лёгким, но об этом позднее. Прямо сейчас — тест-мазок.

— Я готов, — сказал Сэм.

— Начали, — дал отмашку Урквин и задал свой первый вопрос: — Согласно сообщениям наших масс-медиа, в русской половине Марса постоянно проводятся крёстные ходы. Они достигают несколько километров длиной и кочуют из купола в купол — с факелами, иконами и хоругвями. Сколько раз ты, Сэм, лично видел крёстный ход за те три дня, что провёл на северной половине?

— Ни разу, — ответил Сэм.

— А вы, Миранда?

— Ни разу, — ответила гостья. — Да и как мы могли их видеть? Крёстный ход — явление исключительно локальное. Верующие ходят вокруг храма. Случается это только по крупным праздникам.

— То есть вы принимали участие в крёстных ходах?

Миранда прижала ладони к лицу и потёрла щёки:

— Я не могу вспомнить своего прошлого, но почему-то готова утверждать, что в плане участия в крёстных ходах я завсегдатай.

— Тогда следующий вопрос вам, — улыбнулся ей Урквин. — В наше прессе бытует мнение, что в вышеупомянутых крёстных ходах принимают участие юноши-огнемётчики, чей организм перестроен так, что они способны изрыгать из себя струи самовоспламеняющегося напалма, чтобы дотла сжигать еретиков, ведьм и грешников, а также тех, кто неактивно крестится при встрече с процессией. Внимание, вопрос: сколько таких огнемётчиков сопровождают крёстный ход обычно?

— Нисколько, — замявшись, ответила Миранда. — А про юношей, изрыгающих струи напалма, это вообще полный бред. Впервые слышу такую глупость.

— Следующий вопрос Сэму, — продолжил Урквин. — Если верить нашим журналистам, то на улицах Сидонии на специальных шестах распяты живые еретики и отступники. Прохожие должны в них плевать и швырять нечистоты. Сколько таких распятий ты повстречал в куполах Сидонии?

— Ноль, — коротко ответил Сэм.

— И даже костры инквизиции ни разу не видел? — погрустнел Урквин. — Костры, от которых золотые купола полны дыма, а в воздухе разлито зловоние от сжигаемой человеческой плоти?

— Не видел такого, — сказал Сэм и добавил: — У них там вообще всё очень цивильно — как в Экзархии, так и в куполах для богатых. В бедняцких куполах такая же жесть, как и в наших фавелах, но ни там, ни там я какой-то уж показной религиозности ни у кого, кроме Миранды, не увидел. Она, кстати, большой специалист по праведному житью-бытью.

— Молчал бы, грешник, — обиженно бросила помощница.

— Что ж, — сказал Урквин. — Тест закончен.

— И какой результат? — спросила Миранда.

— Неопределённый. С учётом того, что наши средства массовой дезинформации врут про русскую половину в ста случаях из ста, то невозможно сказать что-то определённое про чудотворчество Клементины и постумное воскрешение. Получается, даже про коррупцию нельзя сказать ничего определённого.

— Всюду враньё — и у них, и у нас, — с досадой буркнул Сэм и, уставившись в дымящуюся кружку чаю, замолчал.

— По возвращении в северное полушарие я бы на вашем месте попытался найти уже исцелённого Клементиной человека и хорошенько его расспросить, — предложил Урквин. — Это сняло бы многие вопросы.

— Попробуем, — не отрываясь от чая, бросил Сэм.

Миранда покачала головой:

— Ну и удивили вы меня, Грегор, этим вашим мазком.

— Почему это? — изобразил саму невинность собеседник.

— Костры для еретиков, охота на ведьм и отступников, — усмехнулась Миранда. — Такое ощущение, что мы сейчас говорим не о Марсе в двадцать пятом веке, а о Земле образца двадцать третьего века.

Урквин задумался, видимо, работая с информацией в Сети.

— В ваших словах есть резон, Миранда, — сказал он. — Двадцать третий век, действительно, был богат на подобные события.

— Я что-то пропустил про двадцать третий век? — очнулся Сэм.

— Ну, главное, что ты, пропустил — это так называемое «Доказательство Бога», — ответил ему Урквин.

— Доказательство Бога? — наморщил лоб Беккет.

— Не пытайся вспомнить то, чего не знаешь, мой неуч от истории, — предупредил его товарищ. — Доказательством Бога назвала серию своих экспериментов группа учёных из Висконсина. По словам их лидера, Джона Туера, «Бог всегда был рядом с нами, просто мы предпочитали его не замечать». Как искренне считали эти учёные, им удалось доказать, что многие случайные процессы, происходящие на микроуровне, вовсе не случайны. За ними стоит некая сила, которая использует «эффект бабочки», сформулированный Реем Бредбери. Эта сила постоянно осуществляет микроскопические вмешательства в случайные процессы. Это вмешательства по отдельности незаметны, но со временем они накапливаются и, подобно тому, как, сходя с горных склонов, растёт снежная лавина, так это совокупное вмешательство пускает ход событий по тому направлению, которое изначально запланировала предусмотревшая его сила. По мнению исследователей, предсказать влияние на будущее многочисленных микроскопических вмешательств под силу одному только Богу. Джон Туер даже сказал по этому поводу: «Не просите Бога помочь вам завтра или на следующей неделе, ибо в эти дни всё пойдёт так, как он запланировал многими годами ранее. Если даже он внемлет вашим мольбам, то эффект от его помощи настигнет вас недели или даже месяцы спустя, так что молитесь не по конкретному случаю, а всегда. Это беспроигрышный вариант».

— Тоже мне совет, — неодобрительно хмыкнул детектив.

Урквин продолжил:

— В дальнейшем, этой же группой учёных было открыто так называемое «опорное поле равной напряжённости», которое они сочли главным механизмом для совершения микроскопических вмешательств на физическом уровне. Журналисты по привычке вручили этому полю название «поле Бога». Ну, по аналогии с бозоном Хиггса, прозванного в своё время «частицей Бога».

Грегор снял очки, чтобы протереть их салфеткой:

— Сейчас, с высоты современной науки, нам кажутся наивными тогдашние исследования, да и сделанные из них теологические выводы. Тем не менее, от них была и практическая польза — учёными был рассчитан оператор Туера, позволявший материальным объектам левитировать в гравитационном поле массивных тел, а другая группа исследователей, пятьдесят лет спустя, начала работы по улучшению генома человека через создание генетических механизмов взаимодействия с «полем Бога». Я сейчас говорю о злополучном проекте Homo Divinus… Но это только научный резонанс. Общественный резонанс был гораздо шире. После обнародования Доказательств Бога на группу Туера со всех сторон посыпались вздорные обвинения в попытках реставрации средневековых ересей, а также заявления о непознаваемости Бога и о невозможности ни доказать его существование, ни опровергнуть. Тем не менее, критикам нечего было противопоставить результатам исследований, кроме раздражённой софистики, в то время как крупнейшие мировые религии, находившиеся на тот момент в ужасном упадке, воспрянули духом и оперативно консолидировались вокруг научных изысканий группы Туера, чтобы, работая сообща, вернуть себе былое величие. Это было уникальное событие в истории человечества, когда наука и религия впервые взялись за руки, чтобы больше уже никогда не расставаться. Так возникла Вселенская Церковь Спасения, со временем объединившая множество разнообразных конфессий в некое подобие федерации. За возросшей религиозностью логично последовало восстановление некоторых монархий, как «властей от Бога», но главным итогом, всё же, стал ужасный перегиб из поголовного атеизма в дичайший фанатизм. Тёмные века вернулись во всей своей красе, и запылавшие на Земле костры инквизиции было видно аж с других планет. Образно говоря. Сейчас, два века спустя, к счастью, всё снова устаканилось.

— Но священники никуда не делись? — хмыкнул Сэм.

— Воистину так, — подтвердил собеседник и добавил: — Тем не менее, даже живя в эпоху глобального господства ВЦС, когда человечество фактически объединено в одно огромное теократическое государство, мы должны сказать церкви спасибо за то, что она наконец-то благосклонна к научному прогрессу и даже вкладывает в него деньги.

— Действительно, редкое везение, — отозвался детектив.

— Грегор, — обратилась Миранда к хозяину дома. — Прошу прощения, но мне скоро снова принимать таблетку. Вы узнали что-нибудь про мою болезнь?

— Конечно-конечно, — улыбнулся Урквин. — Я исследовал образец вашего лекарства на молекулярном сканере. Ваша таблетка содержит только один действующий компонент, и это монамнезин.

— Монамнезин? А что это? — тут же спросила гостья.

— Это препарат был изобретён сразу после Второй марсианской войны, чтобы помочь в реабилитации ветеранов, перенёсших «синдром Рэмбо», ну или, по-научному, посттравматическое стрессовое расстройство. Та война отличалась тем, что огромное число мирных людей в короткие строки переучивали на боевые специальности, зачастую с помощью прогрессивных методов — пересадки памяти, гипнопедии и тому подобного. Людей кидали в бой без должной психологической подготовки. В результате у выживших частенько сносило крышу. Клерк-тихоня, ещё вчера дни напролёт протиравший офисное кресло, вдруг получал себе в голову матрицу навыков от какого-нибудь ветерана-штурмовика, ему давали скафандр и лазерную винтовку. Он шёл в бой и убивал автоматически, но в душе-то он был всё тот же, что и раньше… И внутри у него что-то ломалось. После войны остались сотни тысяч таких вот ветеранов. Вспышки страха или беспричинной ярости, ночные кошмары, кататонические состояния, самоубийства, невозможность вернуться в семью или в офис, массовые убийства и теракты — вот лишь неполный список тогдашних проблем. Ситуация в обществе складывалась критическая, но решение всё-таки нашлось. На помощь врачам и политикам пришёл монамнезин — мощный препарат, который позволял человеку забыть ужасы войны. Под руководством опытного психолога личность больного полностью перестраивалась. Человек забывал о бойне, в которой когда-то принял участие, спокойно спал и работал. Главное, что препарат применялся в спарке со специальной аппаратурой, позволявшей избирательно стирать воспоминания. Вздумай человек пить монамнезин просто так, без врачебного содействия, то он наверняка забыл бы что-то важное…

— Вы хотите сказать, что моя амнезия — следствие таблеток, которые я принимаю? — спросила Миранда хриплым голосом. От волнения у неё пересохло в горле.

— Сложный вопрос, — ответил Грегор. — Концентрация препарата в вашей таблетке в пять тысяч раз превышает максимальную допустимую дозу. Если бы я принял такую таблетку, то превратился бы во взрослого младенца. Все логические связи в моём мозгу были бы стёрты. Меня пришлось бы учить всему заново… А вы пьёте три таблетки в день и всё ещё можете со мной разговаривать.

— Как такое возможно? — спросил Сэм.

— Так вышло, что я исследовал образец лекарства первым, — ответил Грегор. — У меня родилось две версии. Первая: Миранда — ветеран войны, и она десятилетиями пьёт препарат, постепенно повышая дозу из-за развивающейся толерантности к препарату. Это могло бы объяснить, почему она может принять пятнадцать тысяч максимальных доз в сутки. Но если это так, то ей должно быть порядка ста тридцати лет… А люди столько не живут. Если даже предположить, что она была недавно воскрешена из цифровой копии, то такое возрождение обнулило бы её толерантность к препарату, потому что толерантность годами формируется на уровне физического тела, а не на уровне сознания. Так что я отверг этот вариант, и у меня осталась только одна версия. Обычная нервная система неспособна сопротивляться монамнезину. Но вот проактивная нервная система могла бы с ним побороться, выставляя навстречу этому препарату другой — его агонист-антагонист — и тем самым сводя к минимуму его разрушительное воздействие на память… Но и эту версию я поначалу отверг.

— Почему? — спросила Миранда.

— Потому что люди не обладают проактивной нервной системой. Наша нервная система — реактивная. Она реагирует на фактическое вторжение, но не предвосхищает его. Если допустить, что у вас проактивная нервная система, то получается, что вы не человек, — сказал гостье Урквин.

— Кто же я тогда? — прошептала Миранда испуганно.

— Вы ньюмен, — ответил Грегор. — Представитель вида Homo Divinus.

Миранда сидела, застывшая словно статуя, а Грегор читал им лекцию по ньюменам, сопровождая её слайдами и короткими видео-вставками. Его голос звучал в гостиной, и слова втекали в Миранду словно река, но она практически не слушала, а только глубже погружалась в ужас своего положения.

— …Выхлоп проекта по созданию ньюменов оказался жиже, чем было заявлено, — говорил Урквин. — Способности, которые демонстрировали первые ньюмены, были заметно ниже проектных. Замах-то был на рубль! Если бы ньюмены получились, как задумано, их бы не уничтожили с такой лёгкостью. А уничтожали их все, кому не лень — религиозные фанатики, ксенофобы и даже их разочарованные создатели. Это было избиение младенцев. Буквально. Многие погибли, будучи ещё детьми — в результате отбраковки, проводившейся по результатам сомнительных генетических тестов. Когда оригинальный проект, возглавляемый последователями Джона Туера, был разгромлен, а образцы ДНК Homo Devinus попали в Сеть в виде исходников, на них тут же набросилась куча мелких фирмочек, занимавшихся генной инженерией, а точнее, производством животных и растений «по эскизам заказчика». Все разом позабыли, что Джон Туер хотел подключить ньюменов — «Новое Человечество», как он их называл — к «полю Бога», чтобы они, расселившись по Вселенной, могли образовать живую сеть операторов Туера в этом поле и, тем самым, «познать Бога»… Главной заботой этих мелких конторок стало производство детей с нужными заказчику способностями. А способностей они насочиняли богато — тут и телекинез, и телепатия, и пирокинез, и телепортация, и целительство, и куча других фокусов. Но с учётом того, что все эти учёные были уровнем ниже, чем авторы Homo Divinus, то они действовали вслепую, зачастую полагаясь на удачу и закон больших чисел. Доля отбракованных детей составляла девяносто восемь процентов. Когда ВЦС силовыми методами остановила эту затянувшуюся вакханалию и наложила вечный запрет на любую активность по данной теме, в живых осталось порядка пятидесяти тысяч ньюменов, причём большинство из них не обладало сколь-нибудь ценными способностями. Им позволили жить, как простым людям. ВЦС объявила, что ньюмены смогу войти в Царствие Господне наравне с остальными, если они целиком подчинятся церкви. Отступники же, рискнувшие применять свои способности без надлежащего разрешения, будут уничтожены, как ведьмы и колдуны. Сейчас в солнечной системе живёт двести тысяч носителей ДНК Homo Divinus, и они ведут себя ниже травы и тише воды. Если говорить конкретно про Марс, то те из ньюменов, чьи способности действительно впечатляют, стараются попасть в русскую половину и поступить на службу в ВЦС, где они действительно востребованы, ведь там, в связи с религиозными запретами, нет киборгизированных людей, чтобы составить им конкуренцию. Что же касается ньюменов попроще, то они, наоборот, перебираются к нам сюда, в Марсианское содружество, чтобы быть подальше от церкви. Влияние ВЦС здесь заметно ниже, так как она представлена сразу несколькими конфессиями и посему не так однородна, как у русских, чтобы создавать серьёзные проблемы для мелких трюкачей, зарабатывающих себе на жизнь врождёнными фокусами… Для серьёзных вещей у нас есть боевые киборги. Они, может, не так круты, как лучшие из ньюменов, зато мы гибко управляем процессом киборгизации, так что результат всегда предсказуем и повторяем. Никакой тебе генетической лотереи, как в случае с Homo Divinus, а, как оказалось, для военных и спецслужб гарантированное качество человекоматериала имеет первостепенное значение.

— Вот как-то так, — закончил свой рассказ Грегор. — Вопросы?

— Господин Урквин, — спросила Миранда. — Какие у меня способности?

— Я прогнал ваш ДНК через двадцать разных генетических тестов. Эти тесты использовались производителями ньюменов для выявления детей без способностей, — Грегор поправил очки. — Двадцать тестов из двадцати отбраковали вас, как бесполезную.

— Значит, у меня нет никаких способностей? — обрадовалась Миранда. — Значит, я нормальная?

— Я бы не спешил с выводами, — предостерёг её Урквин. — Все эти тесты построены по принципу «нашёл кусок ДНК, похожий на кусок ДНК ньюмена с уже известной способностью, значит, способность есть». Либо у вас нет способностей вообще, либо у вас только те способности, которые никому доселе не были известны. Самих способностей порядка двухсот. Вы точно не целитель и не телекинетик, не телепат и не провидец, но один из тестов нашёл у вас генетические аномалии в участках БЭК и ПВК, так что, если у вас и есть способности, то они принадлежат двум этим категориям.

— Что это за участки?

— Базовый Энергетический Компонент и Пространственно-Временной Контроль, — пояснил хозяин дома. — Я посмотрел эти участки подробнее и увидел, что в БЭК есть один элемент, который повторяется более ста раз. Он хаотично замешан в стандартный БЭК. Возможно, ваши создатели пытались нахимичить с энергетическим обменом организма. Что касается ПВК, то тут я не специалист. Возможно, вы как-то могли бы влиять на пространство-время, если бы, опять же, всё выгорело. Скорее всего, ваша ньюменская ДНК, по крайней мере, её часть, касающийся специальных способностей — это случайный мусор. Однако же, всегда остаётся место для манёвра.

— В смысле? — спросила Миранда.

— Некоторые участки ДНК ньюменов до сих пор оставляют вопросы, так как они по умолчанию выключены и их назначение неразгаданно. Есть мнение, что на текущем энергетическом уровне их открытие невозможно. Механизмы, закодированные в этих участках, чрезвычайно энергоемки. Для их разблокирования требуется энергетический потенциал, который отдельный ньюмен достигнуть не может. Возможно, создателями ньюменов был предусмотрен какой-то механизм для преодоления этого ограничения, но до сих пор такого механизма не найдено.

— Что будет, если эти спящие участки будут разблокированы? — спросил Сэм.

— Кто знает? — пожал плечами Урквин. — Предположительно, усиление уже имеющихся способностей или открытие каких-то новых. К сожалению, все полезные ньюмены сейчас — это штучные игрушки в руках церкви. Проект больше не развивается. По факту, он официально закрыт уже полтора века. Кто бы вас ни создал, он ворошил дела давно минувших дней.

После лекции Урквина Миранда приуныла. С одной стороны, хорошо, когда нет способностей, а значит, можно войти в Царствие Господне наравне с нормальными людьми. А с другой — вся эта неоднозначность, сквозившая в словах Урквина… По-прежнему оставался шанс для какой-нибудь пакости!

Сэм спросил Урквина:

— Что, если Миранда прекратит принимать лекарства? Если она перестанет есть этот монамнезин, чего можно ожидать? Она умрёт, как обещает Клементина?

— Нет, Миранда не умрёт, — убеждённо сказал Урквин. — Похоже, что вся эта история с болезнью была нужна только для того, чтобы Миранда не могла вспомнить, кто она на самом деле. Если она прекратит приём лекарства, то она, надеюсь, рано или поздно вернёт свою память. И тогда, возможно, ей придётся столкнуться с тем, что пыталась утаить от неё Клементина. Мы не знаем, что скрывается в голове у Миранды, и нужно ли это возвращать. Это я к тому, что ветераны не просто так принимали этот препарат. Им было, что забывать… Нечто ужасное, если ты понимаешь, о чём я.

— Понимаю, — буркнул Сэм. — Я бы сам пропил курс этой гадости, если честно.

— Вот от этого я и хочу вас предостеречь, — сказал гостям Урквин. — Окончить приём лекарств — всё равно, что открыть ящик Пандоры. Какое решение ни примет Миранда — пить дальше или прекращать, она должна принять на себя полную ответственность за последствия своего выбора.

— Я подумаю, — пробормотала швея.

— Кстати, — подал голос Сэм. — Ты обмолвился, что ньюмены стали полезными игрушками в руках Церкви. Что ты имел в виду?

— Все постумные святые, кроме Клементины Сидонской, ньюмены, — ответил Урквин. — Они обладают полезными церкви способностями и полностью подчиняются ВЦС. Например, Эрик Лакшмийский с Венеры — провидец, а Аркадий Московский с Земли — телепат. Далеко не все ньюмены, работающие на ВЦС, возведены в чин святых. Большинство из них — это специалисты, день изо дня тянущие свою лямку… В самом начале, когда был бум популярности ньюменов, самые одарённые из этих ребят купались в лучах славы и деньгах. Знаменитые фокусники и иллюзионисты, великие полководцы, прославленные детективы и охотники за преступниками.

— Стоп, — оборвала его речь Миранда. — Полицейский сказал, что я похожа на ищейку Экзархии. Вы можете поискать женщин-ищеек?

— Известных женщин-детективов, которые при этом были бы ньюменами? — уточнил Урквин.

— Да, пожалуйста, — попросила Миранда.

— Хорошо, провожу поиск в Сети, — Грегор прикрыл глаза на несколько секунд перед тем, как продолжить: — Под данный фильтр подходит только один результат. Вывожу на экран.

Над столом возникла голографическая фотография Миранды.

— Опачки! — прозвучала реплика Беккета. — Внезапно.