Длинноносые и крысохвостые, похожие на худеньких поросят в рыцарских доспехах, броненосцы выстроились «свиньей», будто перед штурмом крепости.
Они напоминали конкистадоров, покорителей Теночтитлана.
Даже в чучельном их облике, в замутненных стеклянных глазках не было уныния. Напротив, задор и ухарство.
Они были привлекательны. Их хотелось гладить и обнимать, почесывать за ухом и пошлепывать по округлому заду. Но кроме того, они внушали своему обладателю глубокую мистическую уверенность.
Одним словом, броненосец желателен под рукой. И стоили они как пареная репа — пять долларов за штуку.
— В столице, — сказал Пако, — идут по десять. Можно делать бизнес.
— На Арбате захудалыми торговали по сто пятьдесят. Вот столица! — гордо заметил Васька. — И очередь была!
— Правда? — спросила Шурочка. — Не заливаешь, Васенька?
— Собственными глазами! У одного, помню, надпись — «Потемкин Таврический».
— Сто пятьдесят, — шептала Шурочка, прикрывая глаза. — Контейнер, растаможка, налоги… Минус, минус, плюс… Да, стоит! — тряхнула она головой.
— Не забывай, у нас серьезное дело, — сказал Пако.
— Одно другому не мешает. Я должна иметь независимый бизнес! Как броненосец по-испански?
— Армадийо, — недовольно ответил Пако, — не думаю, что это хорошая идея.
— Прекрасная! — расцвела Шурочка. — Так и назову мою фирму — «Армадийо корпорейшн». Думала заняться ацтекской скульптурой, но броненосцы, конечно, выгодней.
— Возьми в компаньоны, — подмигнул Васька.
— Какой же из тебя компаньон фигов без начального капитала?
— А мозги? Буду генерировать! К примеру, отправляем в Москву партию. Сдаем оптом ВПК. В обмен на один — устаревший, но на ходу. Пригоняем в Акапулько. Представь, сколько тут отвалят за настоящий!
— Да-а-а, — удивилась Шурочка. — Размах! У тебя, Васенька, есть задатки. Генерируй! А пока возьму охранником, если без запоев.
И она заговорила с продавцом, поминутно делая пометки в блокноте.
— Ну вот, считай, тысяча чучел в кармане. По два пятьдесят за штуку.
— Ты гений коммерции! А я твой верный броненосец! — перевозбудился Васька. — Дозволь к чему-нибудь прильнуть! Богиня! — Он подпрыгивал, пританцовывал, отбрасывая и подбирая всяческие коленца.
— Видишь, что творится! — раздраженно сказал Пако. — Какой-то трехнутый морской конек! Уевон[4] с перезвоном! Да и ты глупишь с армадийос! За нашу операцию, вспомни, обещано три миллиона!
— Но это разовый бизнес. А броненосцы — на всю жизнь, — вкрадчиво ответила Шурочка, пытаясь высвободить ногу из Васькиных объятий и поцелуев. — Будь спокоен, Пако, и не суйся, куда не просят!
Почуяв накаленность испанской речи, Васька поднялся.
— Вали отсюда, Пакито! Я тут бронеохранник и вышибалоносец!
— Ке паса?[5] — спросил Пако. — Чего он бормочет?
— Не обращай внимания, — сказала Шурочка. — Так — о погоде…
Но Васька, раззадорившись, пихнул Пако в волосатую грудь.
— Сказано — проваливай! Гоу хом!
— Гоу хом, пендехо![6] — Пако внезапно растопырился, как многопредметный перочинный ножик, и Васька качнулся, получив одним разом несколько болезненных тычков. — Но ме агас реир, Басилио![7]
Этот «Басилио» давно злил Ваську, напоминая о котах, нищенстве и духовной слепоте, а сейчас резанул по нервам, как паровозный гудок.
Уподобившись старинному семафору, который пропускает состав, Васька отвел кулак далеко в сторону. И вдруг намертво перекрыл пути, впаяв с разворота в Пакино ухо.
У бедняги лоб распахнулся, будто веер, на целую пядь, глаза помутнели, подернулись поволокой, как у попавшего в ощип павлина.
— Мальчики! — вскрикнула Шурочка. — Прекратите разбой!
— Корошо, — неожиданно сказал Пако по-русски и криво ухмыльнулся — Эспасибо!
— И чтоб впредь без «Басилио», — погрозил Васька пальцем.
— Вы с ума посходили, — говорила Шурочка, когда они покидали рынок. — Дикие броненосцы! Сегодня, видно, в атмосфере грозовые токи. Но ты-то, Пако! На тебя не похоже!
Складывая лобик и приложив руку к сердцу, он произнес:
— Клянусь — операция будет болезненной!
— Ну зачем же так! — напугалась Шурочка. — Мы не уголовники! Пожалуйста, не сделай из парня чучело!
Подслеповато глядели им вслед броненосцы. Хоть и родной мексиканской опилкой были они набиты, а вряд ли по доброй своей воле пошли в руки таксидермиста.