Мерзавцы в крови

Глава 13. Красавица и Чудовище

Кого винить, что Николь оказалась наедине с двумя мертвецами? Неужели желание шагнуть во тьму и посмотреть в глаза бессмертия оправдывает все средства? И был ли у нее действительно выбор. Конечно, был — умереть самой, пожалев искалеченных жизнью людей, которых все равно убили бы. И у вампира в саду под рыхлой землей покоилось бы три новых неудачника — небольшая уродливая семья.

Николь лежала на полу и смотрела на висящие трупы через прутья клетки, и не могла выдавить из себя даже слезинку, которая бы напомнила, что она все еще жива и хоть что-то чувствует. Рядом с убийцей, жестокой беспринципной дрянью сидела тень бестелесного Дьявола, который нашептывал, что она приняла верное решение — спасла свою шкуру. В этом мире есть место добру только в солнечном домике на берегу моря, в котором Николь купалась после долгих и утомительных уроков. Светлое воспоминание сжало горло спазмом печали и она остервенело дернула цепями.

— Николь, — у клетки стояла тихая Самида с подносом, на котором расположилась небольшая белая фарфоровая чаша с тонкими стенками.

— Ты тоже убила своих родителей? — девушка повернула изможденное лицо к Старшей.

— Нет, Николь, — фамильярка грациозно подошла к дверце клетки, — я никого не убивала. И Арни тоже никого не убивал. В этом нет никакой необходимости, достаточно просто сцедить кровь. Те темные времена с убийствами матерей и отцов прошли.

Девушка глухо булькнула. Голова закружилась и зазвенела тысячью бронзовых колокольчиков, которые насмехались над обманутой дурочкой, замаравшей руки в крови. Самида отперла дверь и поставила чашу на пол перед вздрагивающей Николь, которая тонула в страхе и панике.

— Августино свершил справедливый суд, — Самида положила небольшую ложечку рядом с пиалой, которая была заполнена кровавым желе, — над мразями, которые бросили своего ребенка. Ты должна была их убить, это твое право.

Николь бездумно смотрела на толстую косу фамильярки, в пряди которой были вплетены золотые цепочки. Даже такие жестокие слова из уст Самиды звучали мягко и медово, словно Старшая шептала ей о нежной любви.

— Мне не нужно такое право, — Николь перевела блестящие от слез глаза на Самиду, — за что он так со мной?

— Тшшш, — фамильярка приложила палец к губам Николь и улыбнулась, — не нужно задавать лишних вопросов. Поешь.

Девушка с отвращением посмотрела на загустевшую кровь в чашке и с истеричным смешком выдохнула:

— Без еды и воды, — она повторила слова Августино и сглотнула комок тошноты, — но о крови речи не было.

— Жидкую тяжело пить, — Самида погладила девушку по щеке, — а вот в виде пудинга вполне сносно.

— Я не хочу, — Николь отодвинулась от тарелки и поежилась, — это отвратительно.

— Поешь позже, — Самида мягко поднялась и заперла клетку, томно глядя на трясущуюся узницу, — больше никаких слов. Следующие ужины тебе будут приносить слуги. За попытку заговорить с ними, Августино продлит твой срок заточения.

— Когда их снимут? — Николь вскинула руку в сторону мертвецов, и цепи холодно звякнули.

Самида требовательно положила палец к губам и торопливо выскочила из пыточной, и после нее остался легкий аромат сирени после дождя. Девушка посмотрела на тарелку с кровью перевела взгляд на трупы и опять оглушительно закричала. Она схватила чашку и с рыданием разбила о пол. Мерзкие ошметки застывшей бурды прилипли к осколкам, и Николь заверещала еще громче, подбирая под себя ноги. Она вцепилась в свои волосы и потрясла головой, желая проснуться от липкого кошмара. Ослабевший разум горел, тело дергалось в агонии ненависти к себе, чувстве вины и осуждения. Николь всхлипнула и упала на холодный пол в обмороке вязкого психоза.

Она тонула в липком и застывшем времени. Минуты и часы стирались в памяти, растворяясь в миазмах смерти. Раз за разом она вопила слова ненависти и проклятий, и тени молчаливо собирали осколки с пола, сгребали липкие комки крови в ведра и исчезали в черном проеме как призраки умерших здесь людей.

Она вновь пялилась на кровавый студень в тарелке, и ее желудок спазмировал голодом, который растекался слабостью и дрожью в вены и мышцы. Замок клетки щелкнул, и Николь погрузила трясущиеся пальцы в холодный и омерзительный джем. Мгновение, и она с жадностью заглатывала кровавые сгустки, которые таяли на горячем языке как нежное суфле. Она облизала пальцы, хрипя и причмокивая от удовольствия. Когда Николь присосалась к каемочке чашки, на которой остались багровые пятна, ее глаза испуганно уставились на молчаливого Августино, который был мало похож на жгучего соблазнителя с тяжелыми кудрями по грудь.

Некогда фарфоровое лицо было покрыто струпьями и мокнущими ранками. Бледные губы кровили, а на подбородке красовалась гнойная язва. Его шикарная шевелюра была похожа на воронье гнездо, из которого торчала платиновая прядь, будто кто-то отрезал часть волос у отца Николь и прицепил к голове вампира. Радужка черных глаз мужчины был испещрена льдистыми прожилками лазурита.

Мужчина привалился к толстым прутьям и оскалился, обнажая гнилые зубы, и Николь с визгом ужаса уронила чашу на пол и отползла в угол. Чертовы цепи оглушительно дребезжали и бряцали, чем только веселили вампира, который хрипло смеялся над страхом своей жертвы.

— Золотце, — прокуренный и пропитый голос заставил ее задрожать всем телом, — только твои крики мне и помогают бороться со страданиями гниющих чресел.

Вопль Николь взмылся к потолку, и Августино прикрыл глаза, прижимаясь синюшной щекой к стальной решетке:

— Услада для моих ушей, — он кашлянул как больной чахоткой, — меня одно интересует, как они смогли прожить так долго? Вот уж тайна сия велика.

— Августино, — Николь укрылась грязным тюлем и опять задрожала.

— Да, золотце? — вампир утомленно посмотрел на девушку.

— Они пованивают, — она метнула быстрый взгляд на повешенных.

— Правда? — Августино обернулся и наигранно принюхался к воздуху, — действительно.

— Убери их! — Николь почти плакала, — я умоляю тебя!

Вампир вновь вдавил щеку в прут клетки, насмешливо поглядывал на пленницу, которая тут же отвела от него взгляд, не в силах смотреть на больное чудовище.

— Поцелуй меня, — тихо прохрипел мужчина, задыхаясь от каждого слова, — и так уж и быть я избавлю тебя от лицезрения мертвых торчков. Разве я могу отказать такой милой девочке?

Августино с трудом справился с замком и ввалился в клетку ходячим трупом — никакой хищной грации, ловкой уверенности в движениях. Шелковый халат висел на нем как на тощем и изможденным голодом и жаждой узнике.

— Я, — он заскрипел костями и присел на корточки перед бледной Николь, — только тебе и показался. Я тебе нравлюсь таким?

— Нет, — едва слышно шепнула девушка, вжимая голову в плечи.

— Иногда лучше солгать, золотце, — мужчина коснулся ее щеки желтыми пальцами, — ну же, поцелуй меня. Я соскучился.

Николь медленно втянула воздух через нос и решительно обняла истощенного чужими хворями вампира, натягивая звенящие цепи. Она ненавистно въелась в кровоточащий и язвенный рот, нагло и беспринципно укусив Августино за обветренную нижнюю губу, провела языком по крепко сжатым зубам и отпрянула, надменно вскинув бровь.

— У тебя совсем никаких границ нет, — вампир скривился и прошипел, — я ведь весь гнию заживо!

— Я заметила, Августино, — девушка аккуратно коснулась уродливой раны на его подбородке, внимательно оглядывая ее, — и на вкус ты как протухшее мясо, — она подняла взор ледяных глаз, — пожалуй, это мой самый отвратительный поцелуй в жизни, и я буду его помнить вечность.

— Мерзавка, — сухо процедил мужчина, пожирая взглядом ее лицо, — жаль, что у меня сейчас проблемы с потенцией, а то заставил как следует отсосать трипперный член.

— Приходи, когда в штанах все наладится, — Николь брякнула цепями и привалилась спиной к стене, отворачивая лицо.

— Ты мое лучшее приобретение, — Августино слабо хохотнул и пошатываясь встал, — ни стыда, ни совести, — мужчина щелкнул засовом и задумчиво посмотрел на Николь, — ни страха, ни жалости.

— Здесь все это неуместно, — девушка начала растирать замерзшие пальцы на ногах, — а так я очень милая и добрая, это ты на меня плохо влияешь.

Августино зашаркал к выходу, потрясая головой как в лихорадочном припадке. Когда его шаги стихли, Николь сплюнула слюну и взбешено вытерла язык, нёбо и десны с зубами жесткой тканью своего нелепого платья. Девушка вдруг поняла, почему так яростно добивается бессмертия и не желает покидать Августино. После пережитого ужаса ей нет места в нормальном мире. Если она сейчас выйдет за порог этого дома, вернется к маме и папе, встретит друзей, то сознание лопнет и взорвется острыми осколками темного помешательства. Пока она в бушующем потоке жестокости и унижений, она беспринципна и целеустремленна, а выползет на берег — затрепыхается умирающей форелью на горячих камнях самобичевания и раскаяния.