Метафизик 1

Глава 15

Три тысячи четыреста пятнадцать умножить на семьсот шестьдесят восемь...

Отжаться.

Ноль, два, семь, два, один... нет, еще раз два... шесть и два. Если слева направо, то два миллиона шестьсот двадцать две тысячи семьсот двадцать.

Отжаться.

Поделим это все на двадцать четыре... это ведь делится без остатка? Должно.

Отжаться, игнорируя боль в мышцах.

Сто девять тысяч... двести восемьдесят? Самое неудобное, что я не могу себя никак проверить.

Отжаться... Черт, руки так и норовят отвалиться. Давай же. Давай!

Так, что теперь... Попробовать извлечь корень? Это точно не будет целое число. Ну, с другой стороны, мы ведь не ищем легких путей, так что поехали...

Боги, как же болят мышцы. Какое там число-то было? Сто девяносто тысяч... нет, сто девять... двести восемнадцать.

Еще разок отжаться. Давай, ниже, еще ниже, коснуться подбородком пола... есть.

Так, что там у нас... Извлечь корень, точно. Это будет триста... триста сколько? Триста тридцать, а вот после запятой без пол-литра не разберешься. Пусть будет триста тридцать целых, пятьсот семьдесят пять тысячных. Вроде как даже похоже на правду.

И еще одно отжимание, всего одно... Нет.

Пока что хватит.

Никому не станет легче, если я окончательно угроблю свой организм.

Самое странное, что я не знаю, почему столь упорно продолжаю делать эти ментальные тренировки, посоветованные мне Конфуцием. Возможно, таким способом я заставляю самого себя поверить в то, что еще не все потеряно, что какое-то подобие справедливости может существовать в этом мире. А возможно, я просто пытаюсь хоть как-то себя развлечь. Не знаю. Да и так ли это важно, на самом-то деле?

Идет шестой день моего плавания по Тейну на корабле судоходной компании «Ливе Манроуз и ко»... ну, или как там называется то, что инквизиторы имеют возможность запрашивать в свое распоряжении быстроходные суда, мчащие тебя прямиком в объятья суда. Корабль этот чем-то напоминает паровое судно, однако движется не за счет пара, а за счет какой-то иной субстанции — в детали я не вдавался, да и вряд ли кто-нибудь согласился бы рассказать мне все подробности. По идее, я должен сказать Ливе спасибо хотя бы за то, что меня не посадили в какой-нибудь ящик в трюме, а предоставили отдельную каюту с окошком. Более того — с меня сняли наручники и даже исправно кормили; похоже, инквизитора не на шутку впечатлили мои действия на пристани Гусиной Гавани.

Поднявшись с пола, я принимаюсь разминать уставшие от регулярных тренировок мышцы, чувствуя при этом что-то вроде приятной усталости. В какой-то момент мой взгляд скользит в сторону круглого окна над койкой, и я замираю, разинув рот. Затем медленно, словно опасаясь вспугнуть приятный сон, делаю пару шагов вперед и припадаю взглядом к стеклу. Последние пару дней мне уже доводилось лицезреть встречавшиеся на пути города, куда более внушительные, чем Гусиная Гавань. Но то, что я вижу сейчас, не идет с ними ни в какое сравнение.

Тальданор.

Столица Первого Доминиона.

Я вижу ее издалека и лишь частично, но даже так вид города ошарашивает меня. Первое, что бросается в глаза — это не просто высокая, но поистине гигантская белокаменная стена, опоясывающая город (в том числе и со стороны воды). Сколько она в высоту, метров сто? Нет, явно больше — сто пятьдесят, а то и все двести. Стена усыпана бастионами и башнями, похожими на серебристые свечи; на их вершинах реют флаги и знамена, три черных коронованных орла на бело-голубом фоне. Тальданор расположен на гигантском холме (может, даже небольшой горе), так что весь город со своими высоченными зданиями планомерно поднимается чуть ли не к облакам. На вершине холма, за еще одной стеной (на этот раз темно-металлического цвета), возносится к небесам комплекс гигантских зданий. Я вижу высоченные статуи, вижу здания, похожие на храмы, и, вишенкой на торте, подпирающую небосвод цитадель. Скорее всего, она называется как-то по-другому, но, увы, у меня под рукой сейчас нет экскурсовода. Впрочем, даже порт Тальданора пестрит величием и роскошью — я вижу сотни гигантских кораблей, подобных нашему, вижу выдающиеся глубоко в воду волнорезы, а также ряд оснащенных артиллерийскими орудиями равелинов. В небе над столицей застыли несколько дирижаблей, напоминающие гигантских драконов, позирующих для художника.

От созерцания красот Тальданора меня отвлекает скрип дверной ручки. Я оборачиваюсь, чтобы увидеть зашедшего ко мне в каюту Ливе Манроуза. Что меня удивляет, так это шахматная доска, которую тот притащил под мышкой.

— В это трудно поверить, — произносит Ливе, посмотрев в сторону окна, — но говорят, что до гражданской войны Тальданор выглядел еще прекраснее. Но несколько лет кровопролитных сражений разрушили город почти что до основания, так, что потом с трудом удалось воссоздать его подобие. Хотя, если честно, думаю, все это брехня — из разряда, что раньше всегда было лучше.

— Наверное, так и есть, — говорю я, не зная, что еще тут сказать.

Инквизитор кивает и достает доску.

— Нам скоро придется расстаться, мистер Грэй — так почему бы напоследок не сыграть? Только на этот раз без форы. На равных.

Я пожимаю плечами, как бы говоря «почему бы и нет». Тем более, что развлечений у меня совсем не много. А если постоянно совершать в уме арифметические операции, можно и с ума сойти. По крайней мере, последней ночью мне уже начали сниться примеры, в которых я был вынужден делить на ноль. Кажется, я даже проснулся в холодном поту и долго не мог уснуть. Чертова математика.

Мы садимся на пол, быстро разыгрываем цвет — мне достаются белые — и принимаемся расставлять фигуры. Ливе выглядит уверенно. Он одет в черную с серебристым мантию и шляпу с вороньим пером — жених на выданье, не иначе. Любопытно, кстати, инквизиторам Альянса можно жениться? Или, вступая на службу, они обязаны принимать целибат? В очередной раз я убеждаюсь в том, что, по сути, ничегошеньки не знаю о стране, в которой меня угораздило очутиться.

Ливе Манроуз начинает с «е четыре», и после некоторых раздумий я решаю ответить симметрично. Дебют он разыгрывает уверенно и быстро, но я стараюсь не отставать. Кажется, я даже что-то вспоминаю из теории. Испанская партия, основной вариант. Весьма принципиальная схема за белых — точнее, за черных, если играть по правилам этого мира. На восьмом ходу, после того, как мы оба рокировались в короткую сторону, я беру минутную паузу на поразмыслить. Можно сыграть «дэ шесть», покрепче, после чего партия перейдет в долгие маневрирования... Я решаю, что на грани казни я не в том положении, чтобы делать этот ход, а потому задвигаю ферзевую пешку на два поля вперед, уходя в гамбитный вариант. Я жертвую центральную пешку, но взамен получаю неплохую фигурную игру на королевском фланге. Ливе выглядит удивленным, однако от жертвы он отказываться не стал.

— Сказать по правде, Грэй, — говорит инквизитор, делая защитные ходы в ответ на выпад моего ферзя, — я не в восторге от того, что мне приходится везти тебя сюда — однако и проигнорировать слухи о парне, побеждающем маститых шахматистов, я не мог. Сам понимаешь — работа обязывает.

— Ага.

Сделав очередной ход, Ливе вздыхает и добавляет:

— Вероятно, по мне не скажешь, но ловить юношей и девушек, решивших поиграть в шахматы или заняться арифметикой, совсем не доставляет мне удовольствия.

Мои ферзь, оба слона и конь заняли хорошие позиции по центру и на королевском фланге. Я подтягиваю на центральную вертикаль ладью с «а восемь», на что Ливе отвечает выходом коня на «дэ два».

— Так зачем вы выполняете свою работу, если она вам не нравится? — Моя ладья выходит на шестую горизонталь. — Исключительно ради денег?

— Не совсем. Есть то, чем я страсть как люблю заниматься в своем деле.

Предлагая размен ферзями, Ливе выдерживает паузу, словно призывая меня поинтересоваться. Я иду у него на поводу и, уведя ферзя от размена, осторожно говорю:

— И... что же это?

Края губ инквизитора разъезжаются по сторонам.

— Мое призвание, Грэй, это выискивать, ловить и казнить опальных метафизиков.

Я опешиваю на некоторое время, но все же стараюсь взять себя в руки.

— А что... — Я хмурюсь, когда Ливе двигает пешку «эф», оставляя своего чернопольного слона без защиты. Однако счет вариантов подсказывает мне, что это не зевок, но хорошо продуманная западня: черные отыграют у меня в ближайшее время одну из легких фигур, отобьются от атаки и получат решающий перевес. — Разве такое часто случается, что метафизик... нарушает законы?

— К сожалению, нет, не часто. — По лицу Ливе проскальзывает ухмылка. — Но люди подвержены страстям, и практически у всех метафизиков небывалое эго. Еще бы — вначале ты осознаешь, что входишь в группу избранных. Потом начинаешь разбираться в тайнах бытия и приоткрывать завесу мироздания, пытаешься влиять на метафизическую оболочку нашего мира... А уже потом, пренасытившись этим, ты задаешься вопросом: с чего вдруг я должен следовать каким-то ограничениям? Ведь я выше всего этого, я понимаю жизнь куда лучше, чем эти дуралеи-магистры, указывающие мне, как жить и что делать. И вот, ты начинаешь открыто дерзить сильным мира сего, принимаешься диктовать главам кланов — а то и целых доминионов — свои условия. — Не глядя на доску, Ливе делает очередной ход. — Ты соблазняешь их жен и дочерей, расстрачиваешь на особняки и любовниц выделенные Университетом гранты, убаюкиваешь нервозность в выпивке и дурманящих зельях. Тебя еще терпят за былые заслуги, но уже давно держат на карандаше. А потом, — Манроуз резко щелкает пальцами, — ты окончательно теряешь разум — убиваешь какого-нибудь лорденыша в порыве гнева, устраиваешь взрыв на полгорода из-за неточно вычисленного интеграла или, что еще хуже, заводишь интрижку с женой члена Высшего Совета Альянса. Вот тут-то терпение власть имущих окончательно иссякает, и они посылают за тобой такого, как я.

Ливе, наконец, делает паузу в своем монологе.

Я чувствую себя некомфортно — во-первых, из-за того, что приходится разменять часть фигур, и атака постепенно глохнет. Во-вторых из-за того, что Ливе придвигается все ближе и ближе ко мне. Его глаза горят, впервые за все время нашего знакомства, каким-то безумным потусторонним огнем, что навевает воспоминания о прорезающих вязкую тьму багровых сполохах. Не забывая делать ходы, инквизитор продолжает:

— Понимая, что ты натворил, ты бежишь прочь из Тальданора, как можно дальше за пределы Первого Доминиона. Ты думаешь, что сумел замести все следы, смог обвести всех вокруг пальца... И мы позволяем тебе так думать. Я жду, когда ты утратишь бдительность, когда удостоверишься в том, что опасность миновала. И тогда — какой-нибудь холодной зимней ночью — я приду за тобой. Я не убью тебя исподтишка и внезапно, о нет. Сначала ты услышишь мой свист. — Ливе, все еще с оскалом на лице, принимается тихонько насвистывать. Не знаю почему, но от этого свиста моя кожа тотчас же покрывается покрывалом из мурашек. — Ты начнешь суетиться, начнешь вспоминать боевую метафизику... вот только это тебе не поможет. Ты попытаешься сбежать, но я брошусь тебе наперерез. Я буду питаться твоим страхом, стану черпать в нем силы для того, чтобы ты осознал свои ошибки, чтобы пал на колени и принялся молить меня о пощаде... О пощаде, которой не будет.

Инквизитор замолкает, и несколько секунд я могу лишь ошарашенно моргать. Что вообще это сейчас было? Я пытаюсь собраться с мыслями, поскольку Ливе явно ждет от меня какой-то реакции.

— Невероятно увлекательная история, — наконец говорю я, стараясь не выдавать охватившего меня беспокойства. — Зуб даю, из вас вышел бы отличный писатель. Вот только я не очень понимаю, какое отношение все это имеет ко мне. Мы оба прекрасно знаем — таких, как я, суд почти никогда не оправдывает.

Мне приходится соглашаться на размен ферзей, после чего я оказываюсь в эндшпиле без пешки и с плохим слоном против маневрирующего по центру коня. У меня две пешки против одной на королевском фланге, но пешечная структура на ферзевом представляет собой дырявое решето, на которое уже нацелилась черная ладья.

— Между «почти» и «никогда» порой пролегает огромная пропасть, мистер Грэй. — Ливе поправляет свою шляпу. — Уж не знаю почему, но ты мне импонируешь, а потому мне не хотелось бы, чтобы тебя приговорили к казни.

— Да ну? Может, для этого не стоило меня арестовывать?

— Боюсь, ты не оставил мне выбора. — Ливе пожимает плечами и фиксирует конем мою слабую пешку на «цэ шесть». — А вот я выбор тебе предлагал.

— Я не мог несправедливо обвинить лорда Минэтоко в том, чего он не делал.

«По крайней мере, в отношении шахмат».

— Как скажешь, как скажешь. И все же мне бы хотелось, чтобы ты выжил. И не только пережил суд, доказав свою невиновность, но и поступил в Небесный Университет Метафизических Наук. У тебя есть стержень, в отличие от кучи лорденышей, что туда поступают. Мне было бы очень интересно взглянуть на тебя по завершении обучения... — Улыбка Ливе вновь начинает напоминать хищный оскал. — Ты подвластен эмоциям и мыслишь нестандартно — мне нравится такое сочетание. Очень хочется посмотреть, куда оно тебя заведет.

Я фыркаю. Эндшпиль выглядит все хуже и хуже, но я продолжаю цепляться, выискивая ничейные шансы.

— Вы же знаете, куда. На площадь, где меня казнят на потеху толпе.

— Может, и да. А, может, и нет... Кто знает, возможно, однажды ночью — через месяцы, а может и годы — ты услышишь мой свист, и мы снова встретимся. — Ливе хитровато щурится — но, к счастью, больше не пытается насвистывать. — Я попробую тебе помочь, Грэй.

— Поможете организовать мой побег? — спрашиваю я со скепсисом.

— Увы — боюсь, что побег не убережет тебя от пристального взгляда нашей организации. Но я найму тебе адвоката.

— Адвоката?

А вот это что-то новенькое. Я даже почти забыл о черной ладье, пожирающей мои пешки. Адвокат бы мне пригодился — желательно, правда, еще тогда, когда Манроуз давил на меня и заставлял подписывать признание.

— Именно. Лучшего во всем Тальданоре, а может, и во всех доминионах. Илиас Тираль настоящий мастер своего дела.

— А этому адвокату... уже удавалось добиться для кого-нибудь вроде меня оправдательного приговора?

— Нет, — спокойно отвечает инквизитор. — Но это не значит, что ты не можешь стать первым. Не беспокойся, я замолвлю за тебя словечко, и Илиас сделает все, что только можно — а, скорее всего, даже больше.

— Ну... э... — Я и в самом деле не знаю, как на это реагировать: Манроуз раскрылся для меня с... довольно необычной стороны. — Спасибо?

Я забрасываю свою ладью на последний ряд в надежде спастись чередой шахов. К сожалению, у черного короля достаточно возможностей избежать этих шахов, скрывшись за пешками, которых стало уже на три больше, чем у меня.

— Поблагодаришь, если выживешь.

Ливе безжалостно продавливает мою последнюю пару пешек на ферзевом фланге. Мне приходится разменивать одну из них и надеяться удержать ладейное окончание без двух пешек, но инквизитор вместо взятия моей пешки двигает короля наискосок с нападением на мою ладью. Мой расчет забрать после размена пешку проваливается. Я понимаю, что на любое отступление черные получают три лишние пешки, из которых одна уже представляет из себя опасную проходную на вертикали «аш». Конечно, некоторые считают, что всегда нужно играть до мата, бороться до конца, надеяться на случайный пат вместо мата и всякое такое — с более слабым противником я так наверняка бы и делал. Однако видя силу Ливе, я понимаю, что это будет неуважительно с моей стороны затягивать время. Так что, скрипя зубами, я признаю поражение и протягиваю ему руку.

— Отличная техника реализации, — говорю я ему.

— Как и твоя атака. Если бы я в свое время не анализировал этот вариант, кто знает, чем бы все закончилось. В любом случае, мне хочется верить, что это... не последняя наша дуэль.

На этих словах Ливе Манроуз вновь улыбается так, что у меня по лопаткам пробегают мурашки. Он собирает шахматы внутрь доски и, присвистывая, неспешно направляется к выходу.

— Постойте, господин инквизитор. — Ливе останавливается в дверях, оборачивается и манерно приподнимает шляпу. — То, что вы тут рассказывали насчет опальных метафизиков и всякого такого... Это ведь неправда? Это был лишь психологический трюк, чтобы отвлечь меня от игры? Вы ведь не чудовище, жаждущее расправы над попавшими в немилость метафизиками?

Прежде чем захлопнуть дверь и оставить меня наедине с размышлениями, Ливе Манроуз подмигивает мне и говорит:

— Кто знает, мистер Грэй. Кто знает.