Метафизик 1

Глава 22

Боль не утихает.

Совсем.

Несмотря на десятки заживляющих бальзамов, щедро пролитых на мою спину поверх швов. Несмотря на метры марлевых бинтов, превративших мое тело в подобие мумии. Несмотря на тучу обезболивающих экстрактов, которыми меня напичкали.

Боль засела внутри меня, словно самый устойчивый паразит, неподвластный никаким глистогонным средствам. Она то притихает, подобно кошке, играющей с удочкой, то издевательски выстреливает пламенными когтями, отчего меня невольно выворачивает наизнанку. Порой эти пламенные когти каким-то непонятным мне образом распространяются до конечностей, так, что ноги подкашиваются, а пальцы правой руки так и норовят разжаться и выпустить выданную мне для ходьбы трость. Конфуций упомянул между делом, что некоторые метафизики способны лечить подобные раны, но для этого нужно специализироваться в метаанатомии — а до этой науки лорд Минэтоко в годы своей учебы так и не успел добраться. В общем, рассчитывать мне приходится исключительно на свою стойкость.

И, вероятно, на удачу.

Так, самую малость.

Конфуций, Кайядан и Фан Лин оставили меня перед входом в здание приемной комиссии и, отсалютовав носилками, остались ожидать меня снаружи — согласно дурацким правилам, сопровождать меня внутри они не имели права. Мне настолько хреново, что я даже не успел толком разглядеть, куда попал — я лишь успел отметить, что Небесный Университет Метафизических Наук, расположенный на вершине городского холма, представляет собой что-то вроде гигантского замка, чьи башни почти что подпирают собой облака. К счастью, комиссия заседает не на вершине небоскреба, а всего-навсего на втором этаже отдельного корпуса — хотя даже это расстояние кажется мне сейчас тропой длиною в жизнь. Жизнь, полную адской боли в спине и конечностях.

Я продолжаю свой крестовый поход по коридору с выбеленными стенами и портретами каких-то щеголей — их улыбки издевательски оценивают мои муки при ходьбе. Я стараюсь не сбиваться с ритма. Клацает трость по плитам, подтягиваются поочередно ноги, потом следует долгий вдох, чтобы погасить пронизывающую насквозь боль в нижней части позвоночника и бедрах. В принципе, все не так уж и сложно. И плевать, что у меня осталось минут двадцать до окончания работы приемной комиссии.

Не успеваю я как следует похвалить себя за то, что сумел приспособиться к ходьбе по коридору, когда на моем пути возникает ведущая на второй этаж лестница. Сколько тут ступеней? Штук тридцать, не меньше. На всякий случай я верчу головой в поисках лифта — ни за что не поверю, что в городе гигантских башен их еще не изобрели. Однако мой взгляд натыкается лишь на портреты высокопарно взирающих индюков в золоченых рамах — некоторые из них глядят друг на друга, словно предлагая сделать ставку, хватит ли у этого калеки сил, чтобы подняться до вершины лестницы, ни разу не навернувшись. Пожалуй, сам бы я поставил на себя — но только лишь потому, что коэффициент на это явно должен зашкаливать... а я, судя по всему, очень уж люблю играть по высоким ставкам.

Уже на первой ступеньке я понимаю, что ходьба по коридору была райской прогулкой. Спина высказывает свое недовольство отупляюще-мощной болью, от которой мир перед глазами начинает плыть, а ноги подгибаются, как пружина в детской игрушке. Левой рукой я придерживаюсь за перила, и только их наличие уберегает меня от падения. Где-то на середине подъема я решаюсь взглянуть, сколько я прошел, и с ужасом понимаю, что преодолел лишь пять ступенек. М-да, здесь моя ментальная арифметика меня немного подвела.

В этот момент, когда я уже всерьез раздумываю над тем, чтобы повернуть назад, сверху, навстречу мне, доносятся шаги — уверенное клацанье каблучков. Спустя одну ступеньку я, наконец, вижу их обладательницу. Спускающаяся девушка выглядит настоящей бизнес-леди: строгая одежда черно-белых цветов, изящный жилет, подчеркивающий упругие формы груди, чуть вздернутый подбородок, курносый нос, хищные глаза и, наконец, контрастирующие со всем остальным волосы: ярко-синяя середина и розовые пряди по бокам от нее. При виде меня девушка легко тормозит на своих высоких каблуках и в удивлении вскидывает бровь.

— Ты... — По ее манере речи мне почему-то становится сразу ясно: мадам из какого-то невероятно влиятельного клана. — На поступление, что ли?

— Аг-га... — Я неловко улыбаюсь, прижавшись боком к перилам и переводя дыхание. — А что... по мне разве не видно?

— Ну разумеется видно. Типичный абитуриент, что тут еще скажешь.

«Какая заносчивая миледи. Надеюсь, она не поступила».

— Ты бы поторопился, что ли. А то, по-моему, они все уже домой собираются.

— Нижайше благодарю за столь полезный совет, — кряхчу я, преодолевая еще одну ступеньку, — сам бы я никогда не...

Моя правая лодыжка внезапно подворачивается, наконечник трости соскальзывает, теряя опору, и я на полуслове начинаю заваливаться на бок. Я отчаянно пытаюсь перегруппироваться в полете, но ничего не получается. Мысленно проклиная себя за ненужную болтовню, я уже почти смиряюсь с неизбежным ударом о мраморную лестницу, когда кто-то в последний момент умудряется подхватить меня, а затем вернуть в вертикальное положение. Когда перед глазами перестают мельтешить плеяды искр, я понимаю, что стою, глядя прямиком в декольте своей спасительницы.

— Кхм-гхм, — доносится мне в ухо. — Мои глаза чуточку повыше, приятель.

Вероятно, если бы не колющая боль по всему телу, я бы даже покраснел или что-то вроде того. Сейчас же мне даже не хватает сил, чтобы изобразить неловкость — но взгляд я все же поднимаю.

— А у тебя, — кряхчу я, нацепив на лицо извращенное подобие улыбки, — очень сильные руки.

— Ну да, — кивает девушка. — А еще глаза красивые и грудь добрая, я в курсе. Тебе это... помочь, может?

Хочется съязвить в ответ, но уставший от постоянного принятия болевых сигналов мозг не успевает придумать ничего дельного. Поэтому я неуверенно киваю, позволяя обладательнице доброй груди взять себя под левый локоть и повести к вершине лестницы. Боль продолжает сотрясать мое тело, но я стоически делаю вид, что все так и задумано.

— Как тебя так угораздило-то? — спрашивает она спустя несколько ступенек, видимо, чтобы заглушить неловкую тишину.

— Извлекал квадратный корень в неположенном месте, — отшучиваюсь я сквозь зубы.

— А ты смелый парень. Главное, следующий раз не извлекай одночлен в неположенном месте — тут такое не очень любят.

— Да, мой адвокат уже говорил нечто подобное, но спасибо за предупреждение. Сделаю все возможное, чтобы удержать себя в руках.

Наконец, лестница остается позади. Девушка отпускает мою руку и, вздернув подбородок, хмыкает:

— Ну, удачи тебе, что ли. Давай, удиви их там.

— Ага.

В тот момент, когда до меня доходит, что было бы неплохо поинтересоваться именем своей новой знакомой, ее каблуки уже задорно стучат по нижним ступенькам лестницы. Я стараюсь выбросить из головы вид ее декольте и шагаю вперед, к распахнутым в конце коридора дверям.

Спустя пару минут страданий я переступаю порог и захожу в громадный зал сферической формы. По центру зала стоит кресло, а перед ним — какая-то странная вращающаяся круглая конструкция. За ней, почти как в суде, располагаются возвышения для власть имущих. Я вижу четыре богатых кресла, на которых сидят экзаменаторы. Я ожидал увидеть длиннобородых дяденек в мантиях, но вместо этого вижу женщину лет пятидесяти с гулькой на голове, мужчину с длиннющими черными волосами лет тридцати на вид, лысого поджарого мужичка неопределенного возраста и дряхлого старика, клюющего носом в подлокотник. Сбоку от экзаменаторов — опять же, по подобию суда — расположены пару столов, за которыми что-то строчат пару молодых людей. При виде меня один из них вскакивает и резко вскидывает руку в сторону двери:

— А ну пшел прочь! Калекам милостыню не подаем!

Я борюсь с отчаянным желанием метнуть трость прямиком в его идиотическую голову, но в этот момент вперед подается женщина с гулькой на голове:

— Позвольте. Да это же не кто иной, как сам лорд Грэй Кайри решил почтить нас своим присутствием.

По залу сразу же пробегают волны шепота — в основном от писчих помощников.

—...тот самый, из семнадцатого?

—...усыновленный этим Минэтоко...

—...так это его сегодня пороли на площади?

—...что он вообще здесь забыл?

Лысый экзаменатор даже пытается разбудить похрапывающего старичка, но тому, похоже, снятся слишком уж хорошие сны, чтобы возвращаться к унылой реальности. Тогда лысик вперивает в меня нахмуренный взгляд и раздраженно произносит:

— Лорд вы или не лорд, но на сегодня комиссия закончила свою работу. Удачи в обратном путешествии.

— У меня еще двенадцать минут. — Я вскидываю трость, чтобы указать на громадные стрелочные часы на потолке. Голос мой предательски дрожит и скрипит, почти как суставы. — Так что, с вашего позволения, я все-таки попытаюсь сдать экзамен.

Конфуций предупреждал меня — и неоднократно — что я встречу к себе открытую неприязнь, что даже приемная комиссия будет всячески вставлять мне палки в колеса. Лысик что-то недовольно ворчит под нос и переглядывается с двумя не спящими экзаменаторами.

— Ну, — наконец изрекает женщина, — у нас уже очень давно не было гостей из семнадцатого. Пусть продемонстрирует нам, на что способен. — Мужчины-экзаменаторы кивают, пусть и без особого энтузиазма, и она добавляет: — Лорд Грэй, занимайте место по центру зала.

Кивнув, я плетусь вперед и, наконец, усаживаюсь перед странной геометрической конструкцией. Несмотря на всю мою осторожность в движениях, спина в взрывается сотнями полосующих изнутри ножей; перед глазами темнеет, и я с трудом удерживаю себя от потери сознания. Пока боль терзает мою спину, конструкция, словно по мановению волшебной палочки, вспыхивает десятками оттенков и начинает медленно вертеться. Я непонимающе моргаю, пытаясь понять, на тот ли экзамен я вообще пришел. Чего вообще мне ожидать от... этого? Радует только одно: в отличие от судилища и площади прилюдного унижения, тут хотя бы нет толпы взбудораженных зрителей, готовых освистывать меня по любому поводу.

— Если никто не против, я начну. — Молодой черноволосый мужчина, выглядящий так, словно на протяжении нескольких суток непрерывно глядел в бездну, приподнимается с места. — Для начала, Грэй, давайте проверим, насколько быстро вы умеете считать.

Я жду с нетерпением, когда мне предложат перемножить многозначные числа, но вместо этого экзаменатор производит рукой какие-то пассы, и сферическая конструкция вспыхивает, преображаясь во что-то вроде голограммы. На темном фоне я вижу сотни ярко-белых точек — как будто, сделав лазерную коррекцию, я впервые гляжу на усыпанное мириадами звезд ночное небо.

— У вас есть ровно тридцать секунд, чтобы сосчитать все белые точки. — По лицу экзаменатора пробегает ухмылка. — Время пошло.

Я впадаю если не в панику, то в ступор. Просто посчитать? По идее, это должно быть легко, но... Здесь, на вскидку, под тысячу этих белых точек. Даже если подмечать по десять точек в секунду и не сбиваться, я не успею сосчитать даже половины. Тогда что? Рискнуть наугад? Нет, не то. Все не то.

Чуть покусывая губы, я отчаянно вглядываюсь в эту голограмму, стараясь не думать о том, как быстро утекают столь ценные сейчас мгновения. Все-таки это не звезды, а просто точки, и они как будто сплетены в какие-то узоры... Причем узоры эти похожи между собой... Нет же, они не просто похожи, они повторяются, примерно как рисунки на каких-нибудь обоях! Подавшись вперед, насколько это мне позволяет моя спина, я мысленно обрисовываю контур одного из таких узоров и подсчитываю количество точек в нем. Десять, пятнадцать, двадцать... Двадцать шесть. И таких узоров тут...

Картинка начинает стремительно гаснуть, но я успеваю понять, что их шесть по условной горизонтали и пять по вертикали.

— Ваш ответ, — сурово произносит экзаменатор, потирая руки.

Перемножив двадцать шесть на тридцать, я почти решаюсь дать ответ, когда вспоминаю: что-то не позволило мне увидеть эти узоры в начале, какая-то легкая асимметрия. Точно! В самом центре изображения была еще одна точка, мешавшая сразу раздробить это полотно по нескольким частям. Значит...

— Семьсот восемьдесят одна, — решаюсь я.

Экзаменатор замирает на несколько мгновений. Его губы поджимаются. Дамочка, сидящая слева от него, улыбается.

— Ответ верный, магистр Ревестус? — спрашивает она, хотя — даю голову на отсечение — ей известен правильный ответ.

— Да, — отстраненно и немного разочарованно отвечает черноволосый. — Ну допустим. Быть может, Грэй, вы продемонстрируете нам свои навыки в решении уравнений?

Сфера вновь загорается, и из искрящейся белизны проступает запись: 9х² — 30х + 25 = 0.

— Минута, — произносит Ревестус, щелкнув пальцами.

Здесь я чувствую себя почти что как рыба в воде. Быстренько отправляю «a», «b» и «c» в формулу дискриминанта, получаю единственный корень. Где-то внутри меня (видимо, в многострадальной спине) возникают опасения, что сейчас я перепутаю какой-нибудь арифметический знак, однако я стараюсь не зацикливаться на этом и делю «минус b» на «два a». Затем, ровно перед тем, как Ревестус открывает рот, отчеканиваю:

— Икс равен одной целой и две трети.

На этих словах у экзаменатора как будто задергался глаз. Брызнув слюной, он нехотя кивает и, слегка помедлив, говорит:

— Что ж... Назовите мне, Грэй, сумму всех простых чисел в промежутке от нуля до сотни.

Должно быть, мимика меня подводит — брови непроизвольно изгибаются вверх. Простые, драть их за ногу, числа. Они делятся только на единицу и на самих себя, это я помню, но... Есть ли какой-то алгоритм, чтобы их быстро посчитать?

Чувствуя, как лицо покрывает пот, а спина предательски говорит «давай уже поскорее пойдем отсюда и где-нибудь спокойно помрем», я пытаюсь визуализировать в голове таблицу всех чисел от одного до сотни. Убираю из них кратные двум, трем, пяти, потом семи... Черт! Это куда сложнее, чем я надеялся... Так, что остается? Два, три, пять, семь, одиннадцать, тринадцать, семнадцать...

— Время вышло. Итак?

Я мысленно стучу себя кулаком по лбу, пытаясь ускорить процесс. Девятнадцать, двадцать три, двадцать девять, тридцать один, тридцать семь...

— У вас нет ответа, Грэй? Мы не можем ждать до утра.

— Э... — Я понимаю, что не успеваю досчитать, просто не успеваю. И если начну еще больше тянуть время, меня попросту четвертуют. — Допустим... Где-то девятьсот... сорок?

На лице моего визави расцветает ухмылка.

— Где-то девятьсот сорок? Где-то? Вы что, пришли сюда шутки шутить, лорд Грэй? Математика и метаматематика — науки точные, в них не может быть где-то! В диапазоне между нулем и сотней ровно двадцать пять простых чисел, а их сумма равна тысяче шестидесяти, не больше и не меньше! Вы не достойны даже приближаться к нашему великому Небесному Университету Метафизических Наук, Грэй! Отправляйтесь обратно в свой прогнивший доминион и займитесь тем, к чему у вас есть талант — разводите овец или плетите интриги с такими же бездарями, как вы! — На случай, если вдруг у меня проблемы со слухом, Ревестус указывает на дверь: — Убирайтесь, я сказал!

Внутри меня как будто рвутся веревки, что все это время давали мне силы терпеть бесконечную боль и унижения. Меня всего трясет. Хочется вскочить на ноги, послать всех к чертовой матери (а, может, и куда подальше) и с гордо поднятой головой убраться... Но, увы, я не могу позволить себе пойти на поводу у своих желаний.

Не ради этого я за последнее время неоднократно ставил на кон собственную судьбу.

— Позвольте, — хриплю я, поджав плечи к шее из-за очередной болевой вспышки чуть выше лопаток, — насколько мне известно, каждый из экзаменаторов обязан...

— Никто, — гаркает Ревестус, — и ничего вам не обязан! Считаете, что если подговорили вашего псевдоотца купить вам титул лорда, то перед вами все должны пресмыкаться? Я слышал о вас, Грэй. Кем вы были пару месяцев назад? Жалким неудачником, добывающим пропитание на болотах! Там, в трясинах, самое место таким выскочкам, как вы!

— С вашего позволения, магистр, — в тираду Ревестуса изящно вклинивается женщина, — я бы все-таки хотела проверить навыки и умения лорда Грэя.

Ревестус фыркает, недовольно мотает головой, но все же садится в свое кресло.

Я заставляю себя сделать глубокий вдох. Еще ничего не кончено. У меня все еще есть шанс.

Испытание продолжается, и ни при каких обстоятельствах я не смею ударить в грязь лицом.

Не сегодня.

Не сейчас.