Метафизик 1

Глава 20

По залу прокатываются волны возмущения.

Очевидно, никому не интересно слушать свидетельские показания — все хотят поскорее послушать, как зачитают смертный приговор. Утриим делает едва заметный жест рукой, и очередной клерк приводит в зал новых свидетелей. Я едва не падаю с лавки от удивления, узнав в вошедших Фан Лина и лорда Конфуция-Минэтоко. Впрочем, они оба стараются не пересекаться со мной взглядами.

— Вы что, притащили сюда весь Доминион Изгнанников? — громко спрашивает кто-то на зрительских трибунах.

Вопрос встречен бурным смехом и равнодушием Утриима.

Когда Фан Лин и Конфуций представляются и соглашаются говорить правду и только правду, Илиас в очередной раз поднимается с места:

— Господин Фан Лин. Не могли бы вы сообщить нам, когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с подсудимым?

Фан Лин облачается в маску беспристрастия. Когда-то мне казалось, что это его единственное эмоциональное состояние, но с течением времени я был вынужден признать, что немного поторопился с выводами. Фан Лин умеет быть... разным. Но сейчас я согласен с ним — лучше отложить все эмоции, запереть в их в самом дальнем, в самом надежно запертом сундуке своего внутреннего я.

— Двадцать восьмого числа месяца вепря мы с лордом Минэтоко и несколькими моими товарищами совершали прогулку по землям нашего клана. На равнине, пострадавшей от пожара, мы наткнулись на тело этого... молодого человека.

— Это правда, лорд Минэтоко? — уточняет Илиас у Конфуция.

Тот уверенно наклоняет голову и чуть приподнимает посох:

— Мы думали, что бедняга мертв, но он оказался жив...

«А еще вы думали, что я Повелитель Тысячи Измерений, Мастер Трех Клинков и Убийца Демона-Принца. Но в целом согласен, об этом упоминать, пожалуй, не стоит».

—...Но что нас по-настоящему удивило, так это то, что Грэй ничего не помнил о своем прошлом. Ему как будто отшибло память.

— Протестую! — вновь просыпается Филлиан. Я вижу побелевшие костяшки на пальцах, сжавших поручень боковой галереи. — Кому вы собираетесь верить? В инквизиции все доподлинно знают, что лорд Минэтоко — лжец и обманщик! И я молчу о том, что, обучаясь в свое время на метафизика, он был замешан в...

— Какое отношение молодость лорда Минэтоко имеет к нашему делу? — Похоже, даже терпение Утриима не безгранично. — Пока что все, что я слышу, соответствует показаниям в отчете Ливе Манроуза.

Филлиан открывает рот, чтобы возмутиться, но затем передумывает и, с красным от гнева лицом, садится обратно за свое место. Мне кажется, это можно назвать нашей маленькой победой.

— Если господин судья не возражает, я продолжу. — Илиас мило хлопает глазками, прикрытыми линзами очков. — Господин Фан Лин. Вы присутствовали на первой игре в шахматы лорда Грэя?

— Да.

— Когда это произошло?

— На следующий день после того, как мы привели Грэя в нашу родовую крепость, что на склоне Лисьей Горы. Он спустился после долгого сна из своих покоев и сыграл партию против моего отца, лорда Хи Лийона.

«Будучи уверенным в том, что сейчас меня выгонят на все четыре стороны».

— Полагаю, ваш отец неплохо играет в шахматы? — продолжает свой «допрос» Илиас.

— Он один из сильнейших в нашей крепости.

— И как закончилась та партия?

— Грэй разгромил моего отца... ну, насколько я мог это понять.

— Очень интересно. Но ведь это еще не все, верно? Лорд Минэтоко, как мне известно, после той партии подсудимый сыграл с вами, у всех на виду?

Конфуций почесывает седоватую бороду.

— Все так и было, госпожа адвокат.

— И как закончилась та партия?

— Мы сыграли вничью.

— Вы ведь далеко не начинающий игрок в шахматы, не так ли, лорд Минэтоко? В молодости вы стали шахматистом первой категории и кандидатом на звание «маэстро». Поговаривают, вы сильнейший игрок если не всего Семнадцатого Доминиона, то точно вашего клана?

— Скорее всего, так и есть.

— Вы были удивлены силой игры вашего гостя?

На некоторое время Конфуций задумывается.

— Определенно, да. Он показал хорошее знание дебютной теории, понимание позиционной игры и хороший тактический счет. Я очень давно не сталкивался со столь серьезным противником.

— Тогда скажите: сколько времени примерно нужно, чтобы научиться играть на таком уровне?

— Никак не меньше двух-трех лет... И то если заниматься регулярно и с опытным тренером. У большинства такой «путь» займет с десяток лет, если не больше.

— То есть за ночь, проведенную в вашей крепости, Грэй никак не сумел бы этого сделать?

— Разумеется, нет.

— Благодарю за ответ. Ваше высокомудрие, — Илиас поворачивается к судье, — вам не кажется все это несколько... странным? В клане Болотных Псов этот юноша интересовался чем угодно, кроме шахмат. Потом он уходит, попадает в стихийное бедствие, теряет память и... открывает в себе новые способности.

Я слушаю все это, с трудом удерживаясь, чтобы не вздернуть на лоб обе брови. До меня наконец-то начинает доходить, какую стратегию выбрала Илиас. Неужели это действительно может сработать?

— К чему вы клоните, госпожа Тираль? — спрашивает Утриим.

— Я клоню к тому, господин судья, что люди просто так не теряют память и не обретают способности играть в шахматы на уровне кандидата в маэстро.

Утриим хмурится и подается вперед. Его взгляд становится как будто в несколько раз острее и внимательнее.

— История Тальдеи, — не останавливается Илиас, — знает несколько схожих случаев, когда люди, попадавшие под влияние сил, неподвластных смертному, менялись так, что становились не похожими на прежнего себя.

— Вы имеете в виду...

— Я имею в виду то, что лорд Грэй пережил мета-катарсис. И стал после него совершенно другим человеком — человеком, в одночасье повзрослевшим более, чем на двадцать лет.

Несколько человек в зале дружно ахают. Утриим хмурится еще сильнее, в то время как я перекатываю на языке услышанное слово.

Мета-катарсис. Видимо, это что-то из религии, которую исповедует Утриим. Изменение. Трансформация... По сути, Илиас даже не сильно наврала. Я действительно изменился, и внутренне, и физически... Можно ли это назвать мета-катарсисом? Даже не знаю. Возможно, да.

— Это очень громкое и смелое заявление, госпожа Тираль, — наконец произносит Утриим. — Безусловно, если лорд Грэй пережил мета-катарсис, это значительно меняет дело. Однако я обязан убедиться, что вы не подтасовываете факты.

— Я понимаю ваши опасения, господин судья. Именно поэтому я рискнула пригласить в наш суд максимально не заинтересованное лицо.

«Еще один свидетель? — Кажется, у меня начинает дергаться глаз. — Кто на этот раз?»

— Что за лицо? — уточняет судья.

— Это госпожа Сюпасьянь. Почти всю свою долгую жизнь она провела в отдаленном монастыре на окраине материка. Духи почти полностью лишили ее мирского зрения, но взамен даровали ей возможность видеть то, что сокрыто от глаз людских. Мне стоило больших трудов убедить аббата Чендейра отпустить ее к нам, поскольку госпожа Сюпасьянь прибыла в Тальданор, чтобы к ней на прием могли прийти члены Высшего Совета.

При упоминании Высшего Совета перешептывания зрителей становятся заметно тише. Утриим выглядит ошарашенно.

— Госпожа Сюпасьянь? Что ж, зовите ее, — решается судья.

Через некоторое время в зал заходит старуха. Сгорбленная, опирающаяся на трость, она с трудом передвигается — по сути, ее просто ведут под руки двое клерков. Она облачена в бордовый балахон, а глаза ее так сильно сощурены, что по сравнению с ней мое лицо и лица большинства жителей Семнадцатого Доминиона можно смело назвать лицами европейского типа.

В конце концов старухе выкатывают кресло и сажают между судейской кафедрой и лавкой, на которой я ерзаю, словно детсадовец, стесняющийся отпроситься у воспитателя в туалет. Даже не знаю, из-за чего мне так некомфортно: то ли из-за того, что ради меня сюда привели столетнюю слепую бабушку, то ли все еще из-за того, что над моей головой навис дамоклов меч.

— Госпожа Сюпасьянь, верно? — обращается к гостьи судья.

Та и бровью не шевелит. Меня начинают терзать сомнения — а не отдала ли эта бедная старушонка богу душу, пока ждала в коридоре?

— Госпожа Сюпасьянь? — уже настойчивее зовет ее судья.

— А-а?! — Старуха резко вскидывает голову. Ее белоснежные волосы рассыпаются по плечам. — Кто здесь?!

С галереи доносится кашель инквизитора Филлиана.

— Вы что, издеваетесь? Сумасшедшая гадалка? Превратили заседание в чертов балаган! Кого еще вы планируете позвать сюда, Тираль? Цирковую обезьянку?

— Что за блеянье? — Сюпасьянь нацеливает взгляд в точности туда, где над поручнями виднеется голова Филлиана. — А-а, знаю тебя. Истязатель людских душ и сердец. — Голос старухи набирает силу. — Вижу, ясно вижу насквозь твою прогнившую душонку. По заслугам тебе вскоре воздастся: на новую луну заберут у тебя того, кого ты не ценишь, а вдобавок к этому будет тебе три дня поноса!

После этих слов Филлиан краснеет и тушуется, в то время как зал накрывает волна гомерического хохота; даже Утриим не удерживается от пары-тройки скупых смешков.

— Ну все, все, — возвещает судья, пытаясь утихомирить зал, — посмеялись и довольно. Давайте к делу. Госпожа Сюпасьянь, вы знаете, зачем вас сюда позвали?

— Чтобы я предсказала тебе будущее, сынок? — хрипловатым голосом откликается Сюпасьянь.

— Что? Нет, не за этим. Мы бы хотели, чтобы вы взглянули на нашего подсудимого, лорда Грэя, и сказали, что... что вы видите в нем.

Клерки вертят кресло, и через несколько секунд я ловлю на себе неморгающий взгляд старухи. Я сглатываю подступивший к горлу ком и пытаюсь унять дрожь в конечностях. Сюпасьянь вытягивает руку и совершает в воздухе передо мной таинственные пассы. Мельком проскальзывает мысль: может ли быть, что она метафизик?..

— Вижу тьму и багровые сполохи. — Сюпасьянь запрокидывает голову назад и начинает трястись, словно в трансе. — Вижу дверь, предназначенную иному... Вижу свет, окутывающий новое тело...

— Г-хм, к-хм. — Утриим привстает. — Ни в коем случае не хочу торопить вас, многоуважаемая госпожа монахиня, но... Быть может, вы скажете нам, правда ли, что этот юноша...

— О, это не юноша, — перебивает его Сюпасьянь. — Это лишь оболочка юноши...

В этот момент я вижу, как выдыхает Илиас — видимо, даже она не до конца была уверена в этой монахине.

— Он вернулся оттуда, откуда смертные не должны возвращаться, и вернулся иным человеком...

— Я услышал достаточно, — говорит Утриим. — Большое спасибо вам, уважаемая...

В эту секунду Сюпасьянь резко подается вперед — так, что я ощущаю ее дыхание на своем лице — и произносит сокровенным шепотом:

— Будь осторожен, Вернувшийся из Тьмы. Твое появление изменило планы многих. Смерть начнет дышать тебе в затылок, когда фигуры сдвинутся с доски...

— Так эта смерть, — впервые за длительный промежуток времени я решаюсь открыть рот, — вроде как и так уже дышит мне в затылок — иначе вас не позвали бы сюда...

Сюпасьянь хмыкает и качает головой — как учитель, видящий, что ученики ничегошеньки не поняли из только что рассказанной темы. Подоспевшие клерки помогают ей подняться и — в гробовой тишине — выводят из зала. Когда дверь за ней закрывается, Утриим утирает ладонью пот со лба и, глянув сначала на меня с Илиас, потом на Конфуция с Фан Лином, что все еще стоят на возвышении для свидетелей, уставшим голосом сообщает:

— Суд удаляется для принятия решения.

Я встаю вместе со всеми, одновременно делая глубокий вдох и выдох. Судя по выражению лица Илиас, все прошло именно так, как она рассчитывала. Мне остается только догадываться, насколько огромную работу она проделала. Как вообще вышла на болотников и уговорила их сотрудничать? Как нашла эту ясновидящую? Как, в конце концов, судья, что должен был вести заседание, занемог ровно в тот момент, когда это было столь необходимо...

Увы, обстановка сейчас не та, чтобы задавать все эти вопросы.

Мы усаживаемся обратно и начинаем ждать. Время тянется в несколько раз медленнее обычного — я успеваю изучить и зал, и многих присутствующих. Попутно обращаю внимание, что одежда жителей столицы значительно отличается от того, что я видел на просторах Семнадцатого Доминиона — здесь тебе и костюмы, и пальто, и элегантные коктейльные платья... Похоже, что столица — это действительно какой-то иной мир.

Мир, в котором, как я надеюсь, у меня будет возможность разобраться.

Пока длится перерыв, я на всякий случай избегаю пересекаться взглядами и с Илиас, и с Фан Лином, и с Конфуцием. А вот на себе я ловлю десятки, если не сотни взглядов. Люди перешептываются, тыкают в меня пальцами, пытаются разгадать, кто я такой на самом деле и не ломаем ли мы с адвокатом дешевую комедию.

Дверь, ведущая в комнату размышлений судьи, скрипит, и мое сердце переходит с шага на галоп, минуя стадию рыси. Держа в руках документы, Утриим движется обратно к кафедре уверенной походкой.

— Суд принял решение. — Утриим оглядывает присутствующих исподлобья. — На основании услышанного и увиденного... — Судья выжидает и обрубает, словно острейшим мечом: — Лорд Грэй признается виновным в нарушении двадцать четвертого закона Кодекса Альянса.

Сердце делает резкий скачок вниз. Спину пробивает сначала ледяным холодом, потом жаром, от которого мое сознание мутнеет. Я не могу поверить тому, что услышал.

Признается виновным...

Эти два слова звучат в моих ушах роковым набатом.

Саркастической издевкой над всеми моими надеждами, над всеми моими амбициями...

Плевком в душу мне. В душу Илиас Тираль, что едва ли не вывернулась наизнанку в этом деле. Плевком в душу всего Семнадцатого Доминиона.

Фан Лин предупреждал меня, еще на той предрассветной тренировке, едва не закончившейся его смертью. Он говорил, что таких, как я и он, здесь всегда ненавидели и будут ненавидеть. Нам — и, видимо, всем тем, кто вступается за нас — попросту нет веры...

Тут же перед глазами всплывают Фан Лин и Лиара, пришедшие позавчерашней ночью в мою камеру... Они ведь уже тогда все понимали. Понимали и предлагали мне выход. А я, дурак, решил, будто знаю, как должен поступить... Мне предлагали жизнь. И я добровольно от нее отказался.

К горлу подкатывает ком разбитых надежд, и лишь из последних сил я не даю эмоциям выплеснуться наружу.

— Однако...

Голос Утриима заставляет меня отвлечься от самобичевания и приподнять взгляд. Судья смотрит прямиком на меня.

—...с учетом приведенных защитой аргументов... — Утриим постукивает пальцами по столу. — Я принял решение о смягчении меры наказания. Смертная казнь заменяется тридцатью ударами бичом у позорного столба. Решение принято и не подлежит обжалованию.

Утриим резко встает с места, после чего в зале как будто внезапно начинается шторм. Кто-то радуется, кто-то возмущается, кто-то требует пояснений. Я чувствую, что практически не могу дышать от переизбытка эмоций. Пока я пытаюсь заставить себя поверить в случившееся, Илиас кричит в спину Утриима:

— Ваше высокомудрие! Если вас убедили наши аргументы, то почему подсудимый не получил помилование?

Утриим разворачивается на полпути к своей комнате.

— Даже если лорд Грэй пережил мета-катарсис, он все равно обязан подчиняться нашим законам. В его случае можно было подать специальное прошение в соответствующие министерства, но уж никак не самовольничать. Впрочем, я уверен, что лорд Грэй достойно вынесет положенное ему наказание.

Только сейчас мысль о том, что мне не отрубят голову, сменяется пониманием: меня будут прилюдно пороть. С одной стороны, после того, как я почти смирился со смертью, это кажется не таким уж и страшным итогом... С другой...

— Грэй! — Перед лавкой оказывается Фан Лин. За его спиной маячит тень Конфуция. — Ты выиграл это дело! — Фан Лин замечает Илиас и спешно поправляется: — Точнее, вы выиграли это дело...

— Надеюсь, лорд Грэй не сочтет цену победы чересчур высокой. — Илиас улыбается — хотя в улыбке ее я вижу нотки грусти. — Тридцать ударов бичом — весьма суровая мера.

— Не переживайте, — Фан Лин искрится от счастья, — он справится! Жизнь в нашем доминионе закалила его, верно я говорю, Грэй?

Я собираюсь с мыслями, чтобы ответить как-нибудь остроумно, когда мои конвоиры тянут меня за цепь:

— Пройдемте... лорд Грэй.

— К-куда? — судорожно оглядываюсь я.

— На исполнение приговора, — отчеканивает стражник. — Прилюдная порка состоится через два часа на Площади Первого Императора. У вас будет час, чтобы подготовиться к этому... морально и физически.

«Морально и физически...»

Я выдавливаю из себя подобие улыбки, поскольку на большее попросту не способен — это слушание выжало меня, превратив из спелого абрикоса в жухлую курагу. Даже не знаю, чего мне сейчас больше хочется — смеяться или плакать... Возможно, делать и то, и другое одновременно.

— Спасибо... всем вам, — успеваю бросить я в сторону Илиас, Фан Лина и Конфуция прежде, чем мои надзиратели принимаются толкать меня к дальнему выходу.

А затем пытаюсь обособиться от эмоций и заставить себя думать о чем угодно, кроме как о том, вынесу ли я порку.

Например о том, каков все-таки результат произведения шестисот шестидесяти шести на семьсот семьдесят семь.