Метафизик 1

Глава 16

— Лорд Грэй! — Ни один мускул не дрожит на беспристрастном, как гранит, лице палача, когда тот зачитывает приговор. — Вы обвиняетесь в самых тяжких преступлениях, в связи с чем суд приговаривает вас к смертной казни здесь и сейчас! У вас есть, что сказать напоследок?

Сказать? Напоследок? Я до скрежета сжимаю зубы и опускаю взгляд вниз, на дощатый эшафот. Со стороны толпы, пришедшей понаблюдать за этим презабавнейшим зрелищем моей казни, в мою сторону летят негодующие крики и огрызки несвежих овощей. Мамы и папы с радостью отдают эти огрызки широко улыбающимся детям, чтобы те с детства приучались ко всему хорошему, а их психика не была в будущем расшатанной, как у тех бедолаг, что лишены возможности лицезреть, как кого-то будут под дружные вопли ненависти лишать жизни.

— Я...

— Отличные слова! — ревет палач, и толпа отвечает ему задорным смехом. — А теперь пришло время узнать, как именно вас казнят! Вы ведь хотите узнать, как именно вас казнят, лорд Грэй?

— Если честно, не очень.

— Тогда вращайте барабан!

— Что?

Палач с ярко-белыми усищами разворачивает меня, и я вижу громадную круглую махину, разделенную на цветные секторы.

— Ну же, не стесняйтесь! Ручку кладем вот сюда и... вперед!

Чувствуя себя неуверенно, я привожу барабан в действие. Толпа восторженно улюлюкает.

— Ну. — Усач выжидающе смотрит на меня, время от времени подкидывая в воздух гигантский топор с двойным лезвием. — С чем к нам пожаловали?

— А?

— Танцуете? Поете песни? Вышиваете крестиком?

— Перемножаю в уме трехзначные и четырехзначные числа.

Толпа осуждающе меня освистывает.

— Нашли чем хвастаться, — фыркает усач. — Давайте что-нибудь другое. Удивите нас, лорд Грэй.

— Ну я... Могу стишок рассказать. Про зайца, крыльцо и свое...

— Сектор приз! — не дав мне договорить, вопит палач-усач, потрясая топором. — Принесите нам черный ящик!

Я вижу, как, распихивая толпу локтями, к нам несется черноволосая девушка с черным ящиком в руках. Когда та начинается взбираться по ступенькам на эшафот, моя челюсть отвисает. Ба! Да это же Лиара. Мне хочется спросить у нее, где Элейн, но потом я передумываю. Само собой, Элейн сейчас нервно курит в каком-нибудь переулке, где еще ей быть?

— Итак, лорд Грэй, — усач открывает крышку, заглядывает внутрь, после чего переводит хитроватый взгляд на меня. — Знаете, что там?

— Понятия не имею.

— Тогда полезайте внутрь!

— Что-о?! — Я пытаюсь шагнуть назад, но чьи-то сильные руки сжимают меня за предплечья и толкают к ящику. — Но я не хочу туда!

— А я, может, не хочу быть палачом, так что теперь? Все мы делаем то, что должны, лорд Грэй. Давайте-ка, головой вперед, и... Пихайте его!

Меня суют прямиком в темноту. Я пытаюсь брыкаться руками и ногами, но это не помогает. В какой-то момент надо мной закрывает крышка. Я мысленно матерюсь и поворачиваю голову, чтобы поудобнее тут устроиться, когда вижу во тьме чей-то силуэт. Женский силуэт, полноватый и весьма знакомый...

— Здравствуй, голубчик, — медовым голоском произносит миледи Кьяльми, приобнимая меня за плечо. — Помнишь, ты обещал мне прогулку в лес? Ты ведь не из тех, кто нарушает свои обещания?

Она прижимает меня к себе, несмотря на мои попытки этому воспротивиться. Мне становится душно, пот струится градом по моему телу.

— Что, мой зайчик, тебе жарко? — Кажется, леди Кьяльми мне подмигивает. — Ну так сними лишнюю одежду. Ну же, не надо стесняться. Если хочешь, я даже могу тебе немного помочь...

— Нет, нет, спасибо. — Я резко разворачиваюсь и пытаюсь уползти во тьму. — Знаете, я тут вспомнил, у меня осталось незаконченное дело.

— Неужели? — Кьяльми хватает меня за левую лодыжку и тянет назад. Рядом со мной падает ее платье. — Я уверена, все дела могут подождать...

— Нет. Нет, нет!!!

Я вырываюсь, что есть сил, из ее цепкой хватки, одновременно мотая головой столь сильно, что еще немного — и та наверняка оторвется от шеи. Окружающая тьма начинает кружиться, затягивать меня, а голос миледи Кьяльми почему-то превращается в мужской. На мгновение меня посещает мысль, что это сейчас Фан Лин разбудит меня, чтобы позвать на предрассветную тренировку, но затем я вспоминаю, что Фан Лин еще не пришел в себя после ранений от болотников... Но тогда кто, если не Фан Лин? Может, Конфуций? Хотя что он здесь делает? И где оно, это «здесь»?

Я не успеваю поразмыслить над этой плеядой вопросов, как грубоватый мужской голос звучит снова:

— Эй, ты! Дебилоид из семнадцатого. Да-да, ты. А ну, поднимай свою преступную сраку. И побыстрее, пока я тебе не помог ее поднять.

Я с трудом разлепляю веки. Еще через пару секунд до меня доходит, что я не в черном ящике вместе с миледи Кьяльми, а всего-навсего в одиночной камере инквизиторской тюрьмы. Меня отправили сюда сразу после того, как корабль инквизитора пришвартовался в порту. Ливе Манроуз перепоручил меня местному отделению инквизиции, а затем скрылся в неизвестном направлении. Местные блюстители добродетели и порядка нацепили на меня оковы и цепи, а затем, не дав нормально полюбоваться портовыми улочками, завели в свою крепость, а потом и в подземелье. Удобства здесь, конечно, похуже, чем в предоставленной на корабле каюте, но я старался не жаловаться, и целые сутки провел, оттачивая навыки счета в уме и изредка поделывая физические упражнение. Жестяная койка казалась мне настолько неудобной, что я был уверен — заснуть мне не удастся. Но судя по тому, что меня нагло вырвали из кошмарного сна, человек действительно может привыкнуть ко всему.

Ну или как минимум, почти ко всему.

— Давай, давай, пошевеливайся, пугало огородное!

Пытаясь уложить пятерней растрепанную шевелюру, я шаркаю к двери, где меня ждут двое бугаев с нашивками в виде пламенного меча на груди. Оба вооружены копьями и короткими мечами на поясе.

На меня быстренько надевают наручники и выталкивают в коридор, тускло освещенный редкими лампами. По идее, снаружи сейчас утро, но даже в этом я не могу быть уверенным: солнечный свет сюда не проникает, совсем. Мы идем мимо камер, и в зарешеченных окошках то и дело мелькают безумные, озлобленные лица.

— Эй, красавчик, — гундосит в мою сторону какой-то хмырь с почерневшими зубами и сломанным носом. — Заглянешь потом к нам с ребятами?

Я ускоряю шаг и радуюсь, что меня посадили в одиночную камеру. Пожалуй, не так-то сильно я нуждаюсь в общении, как мне порой казалось.

«Все могло сложиться еще хуже», — пытаюсь я мысленно поддержать самого себя.

И действительно, я ведь мог, например, попасть к болотникам. Если слухи о лорде Визильтеле правдивы, он сделал бы все, чтобы сломать меня и отомстить за соклановцев, погибших при попытках моего освобождения. Подозреваю, он посадил бы меня в какую-нибудь клетку из железных прутьев и подвесил ее на дерево, чтобы каждый желающий мог плюнуть в меня... или еще каким образом выразить свое осуждение моему «предательству». Ну а Пурпурные Стрекозы... захотели бы они вступать с болотниками в открытое противостояние? Хочется верить, что да, но... Наверняка Конфуций очень долго бы высчитывал вероятности и прикидывал шансы. И, вполне возможно, после недели-другой издевательств болотники прикончили бы меня каким-нибудь извращенным способом. Посадили бы в медленно нагревающегося медного быка, или в яму со змеями, или просто на кол... Не думаю, что мне понравился бы хоть один из этих вариантов.

И все же сильно легче от этих размышлений мне не становится. Неизвестность — она всегда пугает. Особенно когда к неизвестности прилагаются оковы и пара брутальных амбалов, что в любой момент могут хорошенько тебя отмудохать.

— Куда мы идем? — рискую поинтересоваться я, за что получаю увесистый подзатыльник от одного из стражников.

— Поумничай еще мне тут, — отзывается тот. — Куда надо, туда и идем.

Мое сердце начинает тревожно стучать в ритме паники. Может, мой сон был вещим? Может, из-за того, что я подписал признание, меня не потащат ни в какой суд, а сразу отправят на эшафот? Мне становится совсем не по себе. Хочется крепко-крепко зажмуриться, а потом распахнуть глаза и узнать, что события последних двух недель просто мне приснились, а сам я спокойно живу в крепости клана Пурпурных Стрекоз, и никаким инквизиторам нет до меня ни малейшего дела.

Мы поднимаемся тем временем по лестнице, петляем по темным коридорам и наконец оказываемся перед облицованной железом дверью. Стражник отпирает ее ключом, заталкивает меня внутрь и проходит следом. Комната небольшая, и состоит она, по сути, лишь из круглого стола и нескольких стульев вокруг. Стражник зажигает лампы в нишах стены, сажает меня за один из стульев и, скорчив рожу, при виде которой пятилетние мальчишки еще долго писаются во сне, сурово объявляет:

— Давай-ка без глупостей, понял? А то отправим тебя в камеру к жухлерам.

Кто такие жухлеры, я решаю не уточнять, и покорно киваю, дескать, я сама невинность. Впрочем, это не так уж и далеко от истины — думать о побеге или чем-то подобном нужно было явно раньше.

Когда стражники закрывают дверь со стороны коридора, до меня, наконец, доходит, зачем я здесь. Это похоже на комнату для встреч. Точно! Ливе Манроуз обещал, что наймет для меня адвоката, причем вроде как одного из лучших в своем деле. Торопливые шаги, звучащие вскоре со стороны коридора, подтверждают мою догадку. Я начинаю рисовать в уме образ моего спасителя. Как там его назвал Ливе? Илиас... Илиас Тираль. Должно быть, кто мне придет кто-то вроде Конфуция — умудренный жизненным опытом седоволосый старец, знающий наизусть весь свод законов Альянса Доминионов.

В коридоре ненадолго звучат приглушенные голоса, а затем дверь со скрипом открывается, и в комнату заходит мой адвокат. Яготов к тому, что это будет кто-то вроде Конфуция, ну или на худой конец мужчина лет тридцати пяти или сорока...

К чему я не готов, так это к тому, что моим адвокатом будет женщина... или, скорее, даже девушка лет двадцати пяти, с давно не чесанными растрепанными волосами вишневого цвета, криво застегнутыми на жакете пуговицами, перекошенными на переносице очками и перегарищем — таким сильным, что когда девушка усаживается напротив меня, я чувствую себя домиком Элли и Тотошки под порывом ураганного ветра и лишь чудом не улетаю со стула прямиком в Зазеркалье. И плевать, что Зазеркалье не имеет отношения к Элли и Тотошке — я уверен, что попал бы именно туда. Ну, или в черный ящик к миледи Кьяльми.

Даже не знаю, что хуже.

— Эй, парень, — произносит моя гостья ужасающе сиплым голосом, одновременно выкладывая дрожащей рукой на стол папку с какими-то бумагами. — Водички не найдется?

— Прошу прощения... — Я максимально вжимаюсь спиной в стул, чтобы иметь возможность хоть как-то дышать. — Тут, видимо, какая-то ошибка. Мне сказали, моим адвокатом будет Илиас Тираль...

— Ну так вон она я... — Девушку внезапно пробивает икота. Она задерживает дыхание, а я пока пытаюсь понять, что это — глупый розыгрыш или суровая действительность, в которую меня в очередной раз окунули так, что я прочувствовал все ее прелести. — Так что... — Девушка вроде как пришла в себя — насколько это вообще возможно в ее состоянии. — Нет, водички, да? Жаль, очень жаль...

Я делаю глубокий вдох отчаянья. Допустим, это действительно тот самый адвокат, которого расхваливал Ливе Манроуз. Допустим даже, что первое впечатление может быть ошибочно и мне не стоит судить человека по одежке... и по запаху.

— М-да, — произносит Илиас, прочистив горло и положив перед собой исписанный лист, — плохи наши дела. Содержание семи подпольных борделей, сбыт опиума и гашиша в особо крупном размере, прилюдное мочеиспускание и демонстрирование окружающим своего...

— Э-э! Погодите, дамочка!.. — У меня возникает непреодолимое желание ущипнуть себя, чтобы убедиться, что это не очередной сон, поскольку градус идиотизма явно зашкаливает. — Я не содержал никакие бордели! И опиумом с гашишем не торговал!

— Эй, эй, не кричи так громко, голова болит, — морщится Илиас Тираль. — А в остальном очень даже хорошо! — Она мне подмигивает. — Если будешь на суде говорить с такой же уверенностью, считай, что половина победы у нас уже в кармане.

— Да нет же! В смысле... я здесь по другому делу.

— Правда? — Адвокат удивленно хлопает глазами. — И по какому?

— Ну, я это... в шахматы играл.

Илиас принимается торопливо перебирать листы с записями.

— А-а. Точно-точно, припоминаю... — Она кладет перед собой новый лист и кивает. — Семнадцатый Доминион, клан Пурпурных Стрекоз... М-да, уж лучше были бы бордели, наркотики и демонстрирование окружающим своего жужулика. Ты точно уверен, что дело в шахматах? Может, ты все-таки показывал кому-то...

— Да не показывал я никому своего жужулика! — Я мысленно проклинаю и Илиас, и Ливе, что посоветовал обратиться к ней за помощью. От такой помощи у меня сердечный приступ случится раньше оглашения приговора в суде.

— Ладно, ладно. Шахматы так шахматы. — Илиас тяжко вздыхает и пробегается взглядом по записям. — Мистер... Грэй, верно?

— Ну... вообще вроде как лорд Грэй... хотя вряд ли это принципиально.

Илиас смотрит на меня, как на полоумного.

— Конечно, это принципиально! Так, у меня не хватает о тебе данных, так что давай немного приоткроем эту завесу. Итак, имя — Грэй, верно?

— Да.

— Родовое имя?

— А?

— Родовое имя.

— Мое?

— Ну не мое же! — Илиас трясет головой, отчего очки на ее лице окончательно перекашиваются. — Тебя что тут, по голове били чем-то тяжелым?

— Да вроде как нет...

— Ну так в чем проблема назвать свое родовое имя?

Пришло время мне чувствовать себя полнейшим кретином. Обидно признавать, но то ли при мне никто из клана этого не упоминал, то ли я умудрялся пропускать это мимо своих ушей... Даже не знаю. Почему-то я не придавал этому значения. Скорее всего, зря.

— Я... забыл его.

— Забыл свое родовое имя? — Илиас стягивает очки с переносицы и протирает запотевшие линзы краем рукава. — Как можно забыть свое родовое имя?

— Видите ли, у меня... особая ситуация.

— Ну конечно. Я сразу поняла, ты у нас парень особенный. — Илиас хмыкает и цепляет очки обратно. — Ладно, давай дальше. Возраст?

— Э-э... — Признаться, эту тему мы тоже не особо затрагивали с Конфуцием. Кажется, он лишь как-то упомянул, что в Метафизический Университет можно поступить лишь до двадцати лет. — Ну, пусть будет восемнадцать.

— Что значит «пусть будет»? — Адвокат резко подается вперед, так, что мне в глаза бросается часть ее весьма обширных форм, и прикладывает ладонь к моему лбу. От запаха перегара я едва не теряю сознание. — Температуры вроде нет, странно. — Она возвращается на свое прежнее место и делает пару пометок карандашом. — Получается, ты не не помнишь ни своего родового имени, ни точного возраста. Верно?

— Что-то... вроде того.

— Допустим. Однако ты заявил, что являешься лордом. Где твое владение?

— Мое владение? — Должно быть, постоянно переспрашивая я выгляжу полнейшим кретином — не хватает только капающей по подбородку слюны. — В каком смысле?

— Ну ты ведь лорд — значит, должен владеть землей. Или как, по-твоему, присваивается титул «лорда»? За красивые глазки? — Не дождавшись от меня ответа, Илиас разводит руками: — Слушай, парень, ты что, с луны свалился?

— Вы не поверите, — вздыхаю я, — но ваше предположение очень близко к истине.

Илиас хмурится и в очередной раз поправляет очки, потом убирает на бок налипшую на лоб прядь густых волос.

— Слушай, парень. Мне, конечно, немало заплатили, чтобы я пришла на эту встречу — но все же я не нанималась участвовать в каком-то апофеозе кретинизма, поэтому...

Она начинает вставать со стула, и я спешно протягиваю в ее сторону руку:

— Постойте! Прошу, дайте мне рассказать, что произошло, и вы поймете, почему я так... странно себя веду.

Илиас медлит, но все же садится обратно.

Собравшись с духом, я начинаю рассказ.