Многоножка

14. Правильные слова

Тамара с Нюрой успели как раз вовремя: «гуру» уже прибыла, но ещё не успела ничего никому объяснить, а только со всеми поздороваться.

Когда стаккатовцы расселись привычным полукругом (Ромка остался стоять чуть поодаль, потупив глаза в пол), Людмила Юрьевна, представившись, рассказала:

— Я режиссёр, по совместительству преподавала в питерском театральном вузе.

— А в каком именно? — спросила Нюра. — Там ведь их много.

— «Санкт-Петербургский государственный университет культуры и искусств», во! Вот как он полностью зовётся. Приехала я сюда к старой подруге да навестить родные края… — закрыв рот, Лебедева как-то по-лягушачьи задумчиво чавкнула, посмотрела в потолок. — А Дом Культуры я попала как-то совершенно случайно, но, видимо, не зря. Увидела ваше выступление, поняла: у вас, ребята, есть неплохой потенциал, плохо только, что руководителя толкового нет.

— Так вам понравилось?! — спросил Колобок, как на уроке вскинув руку вверх.

Людмила Юрьевна рассмеялась.

— Ой, знаете, похохотала я там знатно. Шекспиру ваши выдумки, конечно, давать в руки нельзя, иначе он умрёт заново. В общем, мы поговорили со Светочкой, — она указала на Свету, стоящую неподалёку, — и оказалось, что мир весьма тесен, и я, оказывается, знакома с её папой! Виктор Манохин в театральных кругах весьма известная фигура. Так что я посчитала это знаком свыше. Плюс…

Рука с длинными ногтями легла на плечо Ромки Тварина.

— Привела я к вам человечка… Человечек, представься, пожалуйста?

Как Тамара (и все остальные) узнала потом, «человечек» было её любимейшей присказкой.

— Роман Тварин, — ровным голосом произнёс Ромка, явно чувствующий себя не в своей тарелке. С самой их встречи в клубе Тамара то и дело буравила его взглядом «какого чёрта ты тут делаешь?!»

У неё несколько раз мелькали мысли о том, чтобы позвать его в «Стаккато» — но они встречались столь редко, что у Тамары не получилось. А теперь Ромка не просто пришёл сам: его явно притащили насильно.

— Ромочка у нас способный молодой человек, — улыбнулась Людмила Юрьевна таким тоном, будто бы за что-то наказывала Ромку. При этом крепкая рука её держала его плечо. — Только вот энергию ему девать некуда. Когда я его позвала, он согласился прийти. Вы ведь набираете людей, да?

— Набираем, — кивнула Света серьёзно. — Всему научим.

— Вот и славно, — широко улыбнулась Людмила Юрьевна. — Думаю, ему здесь найдётся место. Только не обижайте его! А теперь, ребята, давайте-ка с вами познакомимся. Начнём с тебя, молодой человек?

— С-соломин Константин. Очень приятно.

— Фамилия-то какая приятная! «Шерлока Холмса» смотрел?

— Несколько серий, но не все. Кэмбербетч хорошо играет.

— Да тьфу! Я ж тебе про советского!..

— А… Да, его тоже смотрел.

— А ты, рядом? Смотрел?

— Да, конечно! Любимый фильм детства! Меня Серёжа зовут.

— А фамилия не Ливанов? А то вы с этим, с Кэмбербетчем два брата-акробата, постоянно вместе…

— Было бы здорово, но нет. Фамилия моя Селезнёв.

— Тоже неплохо! Давно занимаешься здесь?

— Где-то год или больше. С девятого класса.

— А тебя, милочка, как звать?

— КСЮХ!.. Кхм. В смысле, Ксения. А фамилия моя… Фамилия моя слишком известна, чтобы я её называла!

Подняв брови, каждый, кто сейчас сидел, перевёл на неё взгляд. Вечно прыгающая и немного глуповатая Ксюха совершенно не выглядела, как человек, способный знать советскую классику или интересоваться ей.

— Чоо, — широко улыбнулась та, — у меня батька так часто повторяет. Мне нраица.

Все вздохнули с облегчением, а Людмила Юрьевна, рассмеявшись, негромко поаплодировала.

— Только «Ксюхой» я тебя звать-величать не стану. Давай ты будешь «Ласточкой».

По какой-то причине Ксюха после этого невероятно смутилась, и всё остальное время сидела, сжавшись так, будто ей сказали что-то непристойное.

— К-кирилл Владимирович Артошкин, — представился Колобок.

— Артошкин, Артошкин… — Людмила Юрьевна почесала подбородок. — Фамилия-то такая знакомая… Актёр такой был или я твоего папу знаю?

— Может, и знаете, — Колобок пожал плечами. — Он известен в некоторых кругах.

— Что ж, тогда не знаю. В «некоторых» кругах я не вращаюсь, я же не Плутон. Только в театральном. А ты, милочка?

— Нюра Колодкина. Очень приятно.

— Колодкин — это ведь, вроде, теннисист?

— Биатлонист. Юрий Колодкин. Это мой дядя.

— Ну на-адо же, одни знаменитости здесь собрались! Ну, а с Тамарочкой Суржиковой мы уже знакомы. Ты, небось, удивилась, когда меня здесь увидела, а, признавайся?

— Да, у меня… челюсть отвисла, — засмеялась Тамара. — Я помнила, вы рассказывали, что когда-то были в «Стаккато», но не ожидала, что вы прямо придёте и…

— А что бы мне и не поддержать родной клуб? Кстати, тогда он был никакой не «Стаккато». Это был клуб детского пения «Буратино». А уже пото-о-ом его переформировали да переименовали… В общем, вот что я вам скажу, ребятки, — Лебедева хлопнула ладонями. — Вам со мной будет непросто, но поверьте моему слову, если хотите стать актёрами — я помогу чем смогу! Буду приходить в понедельник, среду и пятницу, в остальные дни у вас «самообучение». Тем, кого сегодня нет, передайте, чтобы приходили и не опаздывали! Опоздавшие будут наказаны. Кроме того: на моих занятиях чтобы никаких джинсов, юбок, футболок и прочего! Водолазки или одежда, плотно прилегающая к телу! А то во что это вы сегодня вырядились?! Света, — она обратила на неё строгий взор, — почему не следим?!

— Мы всё поняли, исправимся! — тут же немного «по-солдатски» ответствовала Света.

— Плюсом ко всему вот что: с реквизитом, я вижу, у вас туго…

— У нас, вроде как, всё самое необходимое… — зачем-то сказал Костя.

— Необходимое — да! А вот ненужного у вас нету, а оно как раз самое нужное! К завтрашнему дню мы здесь заведём сундук с сокровищами. И туда вы будете складывать любой хлам, что хранится у вас дома — потому что нельзя знать наверняка, какая вещь и где в театре пригодится. Всё поняли?

После непродолжительного молчания Серёжа заявил:

— Не всё… не поняли.

— Просто неси всё, что дома не нужно и плохо лежит, — пояснил Костя.

— Вот! Кэмбербетч у нас соображает!

«Она что его, теперь всегда так звать будет? — подумала Тамара. — Я думала, только у меня есть привычка называть что-то или кого-то не так, как он обычно зовётся… Только у неё это, видимо, больше на людей распространяется».

В тот день занятий и тренировок не было: остаток дня Лебедева посвятила тому, что знакомилась со стаккатовцами, угрожала им, как их «вымуштрует» и обещала поискать, где им можно выступить в следующий раз. Пока она о чём-то болтала с Костей, Серёжей и Нюрой, Тамара, улучив момент, взяла Ромку за локоть и отвела в сторону.

— Ты ничего мне рассказать не хочешь?

Тот хмуро поглядел на неё.

— Смотря, что ты хочешь услышать.

— Вопросов у меня много. Что ты тут делаешь? Как так вышло, что ты с Лебедевой знаком? Как ей удалось тебя сюда загнать?!

— Ой, слушай, давай помедленнее… Короче, смотри, история такая.

Он понизил голос, оглядевшись по сторонам.

— Если вкратце: как-то раз вышло так, что Лебедева вытащила меня из ментовки, когда мне за граффити хотели впаять месяц условки. Прикинь? Она меня вообще не знала, но вступилась и штраф за меня заплатила. Я вообще тогда не вкурил, нахер я ей сдался. Помню, мы вышли тогда из участка, прошли немного, и она говорит, мол, есть у меня… «потенциал», — это слово Ромка произнёс как-то пренебрежительно и со вздохом. — И говорит, мол: «за то, что я тебя вытащила, я однажды тебя позову — и ты без вопросов пойдёшь, а куда — не спросишь…» Ну, а мне с рождения было плевать, куда идти. Я и согласился. Ну и вот я тут, как бы. Лебедева очень чудаковатая старуха. Классная, спору нет, но вы с ней натерпитесь…

— Ничего себе история… Погоди, а что с ней не так?

— Она строгая. Вернее, знаешь… Здесь должно быть немного другое слово. Есть просто строгие люди, которые от тебя много требуют. А она требует так, что ты понимаешь, что у тебя нет выбора. Вообще. Я скольких ментов повидал, ни один из них так сильно меня за жабры не хватал. Хотя она даже не кричала на меня ни разу…

Немного помолчав, Тамара сказала:

— Насчёт Стикера. Ну. Моей трости. В тот раз, в ДК… Говоришь, это не ты её украл?

Ромка мотнул головой.

— Не я, сказал же. Я вообще не знал, что это твоя трость. Там какая-то чувырла из зала выходила с ней. Мы с ней сцепились, а потом я ей врезал…

«Значит, всё-таки Дурья…» — подумала Тамара мгновенно, и сердце её сжалось.

— Вот как. К нам какой-то мужчина пришёл, сказал, что это был ты.

— Ну, от его лица — наверное, никто другой и не мог, — Ромка равнодушно пожал плечами. — Но слушай, я, конечно, тварь та ещё, но не конченный мудак. Херни я, конечно, много творил, но знал бы, что это твоя трость — костьми лёг бы, но тебе вернул.

Тамаре на секунду захотелось попросить, чтобы он дал «честное тамарческое» — её обычную присказку-обещание. Но потом она поняла, что он при всём желании не сможет дать «тамарческое», потому что Тамарой не является. Быстро найдя в голове замену, она, не подумав, ляпнула:

— Слово пацана?

Ромка негромко засмеялся.

— Слово пацана.

Они тихонько стукнулись кулаками.

— Только не пакости здесь, ладно? «Стаккато» хорошее место, а граффити вряд ли сделают его лучше.

— Да тут и негде особо, — Ромка равнодушно махнул рукой. — Так что не парься, не буду.

— Тамар, — подозвала её Света под конец дня, когда все стали расходиться. — Подойди сюда. Есть разговор.

Недоумённо глянув на ребят, Тамара подошла к ней. Вместе они прошли в кабинет. Света прикрыла дверь.

— Слушай, это очень личное дело и… я даже не знаю, как с ним к тебе подступиться.

— Что такое?

— Видишь ли… Недавно я навещала папу в больнице. Под капельницей лежит. Шутки всё шутит, книжки просил принести. В его манере, в общем.

Света присела на собственный стол, как она любила это делать.

— В общем, я рассказала ему про то, как сейчас дела в «Стаккато». Ну и про тебя естественно: что ты его закрыть не дала, что ребят организовала… Глаза не прячь! Это правда всё благодаря тебе. В общем, папа сказал, что хочет с тобой поболтать.

Тамара приросла к полу. Почему-то ей стало страшно.

— Когда?

— Не волнуйся ты. Пока что неизвестно. На этой неделе четверг или в пятницу ты не занята?

— Ну кроме клуба — нет…

— Я думаю в четверг к нему сходить. Тамар… Это не предложение. Это моя личная просьба. Сходи к нему со мной, пожалуйста.

Тамара тяжело вздохнула, помяв пальцы.

— К-конечно. Если надо… то сходим…

Света серьёзно ей кивнула.

— Спасибо большое. Очень надо. Кстати, а чего Агата с Солнышевым не появляются, ты не знаешь?

Тамара замялась.

— Саша, может быть, придёт завтра. Я ему ещё напишу сегодня вечером. А у Агаты всё сложно.

— Насколько?

— Очень. Буквально решается вся её дальнейшая жизнь. Она извиняется и передаёт, что, возможно, ей придётся бросить «Стаккато».

— Печально, если так. У неё был талант.

— Думаешь?

— Конечно. Сценарий она написала просто суперски для человека, который никогда ни с чем подобным не имел дела. И начитанная она — это поняла даже я, а мы общались-то не так много. Нам нужны такие люди, как она.

— Я… может, передам ей.

— Что у неё там, если вкратце? Проблемы в семье?

— Не могу сказать, Света. Это тайна.

— Ла-а-адно-ладно, не лезу.

С Агатой нужно было что-то решать, поэтому в тот же вечер, придя домой, Тамара села писать ей письмо.

Она не могла более положиться на своё умение «толкать речи», которое единожды её подвело, и теперь Агата чувствовала себя брошенной всеми. Письмо же было делом более надёжным, особенно электронное. Особенно, когда у печатающего на больных коленях мурлычет, свернувшись клубком Мята. Особенно, когда…

…когда спустя полчаса сидения перед пустым белым окошком, Тамара поняла, что ни строки не сможет из себя выдавить.

Она пыталась начать с извинения — но не была уверена, что действительно в чём-то провинилась. Начинать с обычного приветствия после их последнего разговора казалось абсурдным. С чего тогда вообще стоило начать?!

Победа над пустотой была достигнута на тридцать второй минуте сидения перед компьютером, когда на пустом окошке наконец-то появилось следующее:

Больше не было ничего.

От бессилия Тамара скинула с коленей Мяту, легла на пол и начала делать упражнения, поднимая ноги и сгибая колени. С каждым днём у неё получалось всё легче: теперь она уже могла делать по десять сгибов каждой ногой. После этого чашечки, конечно, немного ныли, но Тамара принимала это как должное, и старалась изо всех сил.

«Всё равно ничего не выйдет, — буркнул Стикер, стоящий поодаль. — Наш контракт до самой старости, Многоножка. Ты без меня и шагу не сделаешь».

«Ещё посмотрим, — упорно твердила Тамара, вперив горящий взгляд в плитки потолка. — Ещё. Посмотрим!»

Пиликнуло сообщение: написал Саша Солнышев. Кряхтя, Тамара поднялась и прочитала:

Налив себе чай, Тамара включила первую серию… и не заметила, как залпом осилила восемь. Простой незамысловатый сюжет про парня Доминика, обладающего сверхспособностью утяжелять и облегчать вещи, первые четыре серии потратил на знакомство с героем и его окружением, а в остальных — на закручивание сюжета и борьбу со злодеем Мего…

— УРОКИ-И-И-И!!! — внезапно взвыла она на финальных титрах восьмой серии. Он её воя даже вскочил спящий на кровати Мята. Быстро всё позакрывав, Тамара кинулась делать то, что в школе задали на завтра. На несколько упражнений по русскому и алгебре, географию и литературу она суммарно потратила полтора часа — а затем обессиленно рухнула лицом на стол, прокряхтев на манер зомби:

— Ага-а-а-та-а…

В письме к ней по-прежнему было написано одно-единственное слово.

«Что же мне делать…»

В бессилии она, всё ещё лёжа на столе, дотянулась до телефона и набрала номер Агаты, по которому ни разу не звонила.

Пошли гудки.

С каждым гудком возрастало желание сбросить звонок. Но Тамара сдерживалась, чувствуя, что ещё одного своего поражения не потерпит.

— Да, — раздался, наконец, тихий голос.

— Агат, привет, это я, — будто бы опасаясь, что говорить, лёжа щекой на столе, не слишком солидно, Тамара подняла голову, приняв почти что деловой вид. — Ты спишь, я разбудила?

— Нет… Что ты хотела?

— Извини, — произнесла Тамара на выдохе.

Агата ничего не сказала (то ли не поняв, то ли ожидая объяснений), поэтому она заговорила снова:

— Выслушай меня пожалуйста. Я чувствую себя ужасно после того разговора, потому что я должна была тебе что-то сказать. Я не знаю, почему молчала. То, о чём ты мне сказала… это на самом деле прекрасно, разве нет? Вы ведь любите друг друга, и не важно… что вы обе девушки! В смысле, я… Я в любом случае поддержу тебя, вот что я хотела, и должна была тогда сказать! Агата, нет в твоей ситуации ничего страшного. То есть, конечно, это непросто. И ситуация с родителями, и всё такое… — Тамара набрала воздуха в грудь. — Но я буду на твоей стороне, и ни за что от тебя не отвернусь, вот! И никто в «Стаккато» тоже, даже если они узнают, я уверена, тоже не отвернётся!

Агата тихонько всхлипнула.

— Думаешь?..

— Конечно! — Тамара осторожно и неслышно ударила кулаком об стол, дабы не разбудить несчастного Мяту во второй раз. — Так что приходи завтра в «Стаккато» к двум, хорошо? Только надень удобную одежду. И не опаздывай! Там у нас новая гуру, она строгая! И она наверняка будет рада с тобой познакомиться! Вот увидишь, она клёвая. Света сегодня мне говорила, что без тебя мы — никуда…

— Я не знаю… Не знаю, получится ли у меня завтра.

— Тогда в среду или пятницу! По нечётным дням она там преподаёт. Её зовут Людмила Юрьевна, и знаешь, она такая странная! Она назвала Костю «Кэмбербетчем»!..

Они проболтали ещё минут сорок, и за это время Агата совсем немного повеселела. Тамара про себя вздохнула с облегчением: кажется, ей всё же удалось найти нужные слова.

«В очередной раз! — похвасталась она сама себе, задрав вверх мысленный нос. — Скоро можно будет в резюме писать, что это мой личный навык!»

«Кто тебя, трёхногую, на работу-то возьмёт…» — вздохнул Стикер, но в тот вечер до его комментариев Тамаре не было никакого дела.

Агата не сказала ничего определённого по поводу «Стаккато», когда они прощались, однако спокойнее было уже от того, что несказанные слова были высказаны тому, кому предназначались.

В довершение она написала Солнышеву:

Ответ пришёл спустя десять минут — в двух коротких сообщениях.