Многоножка

33. (не)Решимость

Днём в субботу Тамару беспокоило несколько вещей. Во-первых, с Костиного дня рождения Ромка никак не давал о себе знать: испарившись после занятия, как ни в чём не бывало (вместе с футболкой), он больше не слал сообщений, и даже в Сеть не заходил.

Вторая причина беспокойства вытекала из первой: нужно было доснимывать фильм и отправлять на «Движение». Вот только до Ромки было не достучаться, а он главный герой…

В-третьих… После долгих споров, стаккатовцы, наконец, приняли решение, какой спектакль будут играть перед комиссией. Выбирали не так уж долго, но решение всё равно далось с трудом. В конце концов все согласились, чтобы это был «Волшебник Изумрудного города». Главную роль должна сыграть снова Нюра, а Тамаре досталась роль злой колдуньи Гингемы, которую на третьей-четвёртой минуте спектакля раздавит домиком Элли.

Но Тамара была вполне согласна на такое: она не могла скакать по сцене с Тотошкой на протяжении сорока минут или даже часа, а вот бормотать что-то злодейское и изображать из себя колдунью — это казалось ей как минимум забавным.

— Кусака-мусака, лэма-рэма-гэма, — зловеще бормотала она дома перед зеркалом свою первую реплику. Морщила нос, сводила брови, изображала злобный, пронырливый взгляд, а лицо делала такое, будто в ноздри ударило что-то гадкое. — Где же все змеиные головы?! Не все же я съела за завтраком!..

Проходящий мимо Мята по какой-то причине обернулся на неё и лёгонько, без когтей, тяпнул Тамару по ноге лапкой.

— Уууу, кусака-мусака!!! — со смехом кинулась на него Тамара, принявшись гладить и почёсывать. Мята к таким ласкам не был готов: извернулся, выставив хвост столбом, что-то мяукнул и отправился куда-то по своим делам.

— Лэма-рэма-гэма… — вздохнула Тамара, сев на пол и потянувшись за телефоном, заряжающимся поблизости. От Ромки до сих пор не было ответа.

«Может быть, зря я тогда…» — подумала она, и её с головой задавило смущение, от которого захотелось зарыться в подушку. Ну зачем она полезла к нему, ну что они, парочка какая-то, что ли? Наверняка, подумал, что она дура последняя…

Тяжело вздохнув, Тамара отправила сообщение и легла на пол, уставившись в потолок и раскинув руки. Мята прошёл мимо, видимо, не найдя в комнате ничего интересного, хвостом чуть задел дверь, а она задела прислонённый к тумбочке Стикер…

— Не-не-не-не… — затараторила Тамара, но Стикер, благополучно соскользнув вниз, звонко стукнул её по лбу.

«Вот тебе».

— Больно вообще-то! — подняв трость, Тамара вытянула её перед собой. — Хотя ты, наверное, не специально…

«Хы…»

Телефон зазвонил неожиданно. Тамара сперва поднесла его к глазам, а потом увидела Ромкин номер и резко села.

— Алло?

Кольнуло в спине. Тамара ожидала услышать Ромкин голос, но услышала не его.

— Тамара, здравствуйте. Это Ромина мама.

В голове Тамары мелькнуло несколько сцен, а затем она спросила:

— Извините, но вы именно его мама или вы жена его папы?

— О, ты в курсе, значит… Я жена его папы.

— А почему вы взяли за него трубку?

— Рома сейчас не может тебе ответить.

— С ним всё хорошо? — не слишком уверенно спросила Тамара.

После недолгой паузы женский голос ответил:

— Нет… С ним всё совсем не хорошо. Но это не телефонный разговор. Я хотела бы с тобой встретиться и обсудить… одну вещь.

— Ммм… Ладно…

— Где тебе удобнее? Я подъеду.

— К «Пушкина» хорошо бы, — ответила Тамара, немного подумав. — Прямо около остановки.

— Хорошо. Тогда через полчаса я подъеду на чёрном седане. Если что, наберу тебя.

— Ммм… Ладно?

Повесили трубку.

От предстоящей встречи с Ромкиной мачехой Тамара была не в восторге. Но она не видела смысла отказывать ей во встрече, потому что ей чётко намекнули: с Ромкой не всё хорошо.

Колени тревожно побаливали. Тамара предупредила Егора, что ненадолго выйдет, и покинула квартиру в слегка недоуменном смятении.

Ей не пришлось долго ждать около остановки: через три-четыре минуты к обочине подъехал чёрный автомобиль. Других на горизонте не наблюдалось, а такси, кажется, никто не вызывал. И Тамара шагнула навстречу к машине, решив, что, скорее всего, откажется, если ей предложат сесть внутрь.

Из машины — Тамара предполагала, что это и был тот самый «седан» — аккуратно вышагнула высокая худая женщина, одетая в длинное чёрное пальто (из-за которого она казалась только выше), в косынку и солнцезащитные очки. Она не оглядывалась по сторонам: завидев Тамару, сразу двинулась к ней, будто знала, как она выглядит.

Так и оказалось: подойдя, она сняла очки и туго улыбнулась так, будто невидимка сжал огромными пальцами её щёки. Тамаре показалось знакомым её лицо — но она не сразу смогла понять, откуда именно.

— Здравствуй, Тамара, — поздоровалась женщина с торопливым вздохом.

— Вы меня знаете?

— Да, конечно. Ты ведь в «Стаккато» занимаешься.

— Ну да, но… Мы с вами встречались когда-то?

— Несколько раз, мельком. Только возможности поговорить нам не представилось.

— Я, кажется, поняла… Вы тогда заглядывали в клуб, да? Буквально неделю назад…

— Кажется, да, — кивнула женщина. — Меня зовут Ангелина Витальевна. Очень приятно.

Она не спешила улыбаться: была чем-то встревожена, но и не спешила сразу переходить к делу. Тамару это настораживало. Зачем-то она спросила:

— Вы тогда Свету искали?..

— Не совсем. Я тоже работаю в «Стаккато». Проверяла, есть ли кто в помещении.

Тамара вдруг резко подняла брови, о чём-то догадавшись.

— Скажите, а как ваша фамилия?

— Перепелица, — ответила женщина спустя пару секунд. — Вот такая вот смешная.

— Ох, так это вы! — выдала Тамара ошеломлённо. — И вы ещё и Ромина… Ой, извините.

— Что извиняешься? Да, я Ромчику прихожусь мачехой. Давай присядем, тебе, наверное, тяжело стоять.

На остановке была широкая скамейка, на которую те, кто ждали транспорт, обычно садились только в случае крайней усталости. Но Тамара с Ангелиной Витальевной присели, потому что она была вполне себе чистой и удобной.

— Слушай. Дело, с которым я к тебе обращаюсь, непростое. Ты в курсе Роминой ситуации?

Тамара сжала пальцы на деревяшке.

— Рак, да?

Снова вспомнились те Ромкины слова в парке. Хоть на улице и веснело, но ей ощутимо повеяло холодом. Тамара до последнего надеялась, что причина, по которой она здесь оказалась, кроется в чём-нибудь другом. Но не в Ромкиной тайне, открытой той ночью в парке.

Тамаре в иные моменты до сих пор не верилось, что это может быть правдой. Рак? У Ромки? Ну что за бред, он совсем не похож на того, кто болеет онкологией. С другой стороны, говорила себе Тамара, много ли я таких видела…

Ангелина Витальевна болезненно сжала губы.

— Он мало кому об этом рассказывает… Даже я не сразу узнала. Опухоль засела в правом лёгком, невероятно близко к сердцу, так что оперировать опасно. В ближайших клиниках никто не решался. Разрешали только… как это назвать. Облегчить приступы, когда они случались.

— А сейчас с ним что? Почему трубку не берёт? — Тамара боялась задаваемых вопросов. Ответ был ожидаем.

— Он в больнице. Снова приступ, на этот раз тяжелее обычных, — Перепелица тяжело вдохнула, шмыгнула носом, снова надела свои очки, в которых стала похожа на шпионку. — У меня есть знакомый доктор, тоже хирург. Он сказал, что сейчас есть способ… прооперировать. Какой-то дорогой германский специалист остановился в Перми проездом.

— И как? — спросила Тамара, повернув голову. — Вы увезёте Рому в Пермь? На операцию?

— В этом всё и дело… — вздохнула Перепелица. — У нас не хватает денег. Саша… Ромин папа, разрывается, берёт сверхурочные, я тоже на двух работах, как могу… Но нам в жизни не хватит на эту операцию.

Тамара не хотела спрашивать, сколько она стоит. Она всегда боялась задавать вопросы, касающиеся денег, потому что зачастую ответы на такие вопросы были неутешительными.

— И что вы… хотите?

Перепелица набрала в грудь воздуха.

— То, что я тебе предложу, может сильно тебе не понравиться. Мне и самой это очень не нравится. Но я обращаюсь к тебе за помощью, потому что Рома… не видно было, но он ценил тебя. По-своему как-то, не знаю. Даже я это заметила — а ведь он со мной и говорить не хотел. Я не могу попросить кого-то другого и…

— О чём? — спросила Тамара спокойно, перебив её. — Простите, но я деньгами не смогу помочь. Моя семья тоже не очень-то богатая. Я бы и рада…

— Не деньгами, — качнула головой Перепелица. — Вернее…

Она снова замолчала, и Тамаре пришлось заговорить первой:

— Скажите. Что вы хотели?

— У вас в клубе… в «Стаккато», — заговорила Перепелица тихо. — Стоит сейф. Я знаю, что в нём дорогая видеокамера. Но я не знаю пароля.

Она говорила тихо и неторопливо, но Тамара слышала сквозь шум машин каждое слово. И ей становилось действительно страшно. И от того, что Перепелица ей говорила подобное, и от того, что она вообще думала о подобном… и от того, что возможность, о которой она говорила, в целом имелась.

— Тамара, пожалуйста, прежде чем ты что-то скажешь, пожалуйста, дослушай меня, — умоляла она. — Я перепробовала всё. Мы взяли огромную сумму в долг, мы не знаем, как будем возвращать её, но нам всё ещё не хватает, а зарабатывать некогда. Эта камера была самым, самым, самым последним вариантом, и я надеялась никогда к нему не прибегать. Но к несчастью, я знаю, что она стоит дорого. Покупатели в Интернете всегда находятся быстро, тем более на такую технику. Если у нас всё получится — тогда, возможно, мы сможем оплатить Ромчику операцию! А это не просто облегчение, он полностью вылечится…

У Тамары голова шла кругом. Она посмотрела на проезжую часть перед остановкой, но не видела ни дороги, ни машин. Только слышала слова Перепелицы:

— Ты не знаешь, как много он значит для меня, и для Саши… для его папы тоже. Да, с ним сложно, но если с ним что-то случится, Саша этого не переживёт…

— А я, думаете, переживу? — спросила Тамара, чувствуя, как стремительно намокает правый глаз, и вытирая его рукой. — Но я не могу. Это кража. Это подло. Это Серёжина камера. Мы же фильм на неё снимали…

— Фильм фильмом, Тамара. А жизнь жизнью.

Тамара чувствовала, как пальцы, вжавшиеся в деревянную перекладину скамьи, начинают дрожать от напряжения. В то, что Ромка может не пережить очередной приступ болезни, ей верилось слабо… зато слова Перепелицы заставляли поверить в прочную связь между её выбором и жизнью Ромки.

— Тамара, я не прошу тебя её красть, — говорила Перепелица тихо, торопливо и до ужаса убедительно. — Просто скажи мне пароль от сейфа, я сделаю всё сама. Я никому не расскажу об этом, клянусь тебе…

Тамарино «нет», почти готовое прозвучать, застряло в горле: она была просто не в силах взять и высказать прочный отказ мачехе Ромки. Мачехе, которую он ненавидел всеми фибрами души, чей подарок — клавиатуру — расколотил вдребезги, но которая всё же заботилась о нём, и была готова пойти на многое ради него…

«Но я не могу… — билась у неё в голове мысль. — Так нельзя. Я просто не смогу так поступить…»

— Я… я не знаю пароля, — соврала она. — Только Серёжа и Света знают. Они ведь… — она замолчала.

«1206, 1206, 1206, 1206…» — вертелась цифра во взбудораженной голове. Перепелица на короткое время отступила, но дело уже было не в ней: Тамаре было страшно от того, что она, кажется, знает, как помочь Ромке и что можно сделать… но чего это будет стоить?

— Мне нужно идти, извините, — сказала она, взяв в руки Стикер и поднимаясь со скамейки. Ноги уже не ныли: они были совершенно ватными.

— До свидания. Простите.

Она сделала пару шагов, когда Перепелица окликнула её:

— Тамара!..

Тамара пожалела о том, что остановилась и зачем-то обернулась, когда было уже поздно. Перепелица не поднялась с места, но смотрела на неё сквозь свои «шпионские» солнцезащитные очки, и глаз её видно не было.

— Я в понедельник закрываю клуб. Ты можешь… просто оставить сейф открытым и уйти. Пожалуйста. Ты очень поможешь Роме.

Тамаре от напряжения сдавило шею, но она ничего не ответила, двинувшись прочь.

Больше всего в тот момент она хотела, чтобы Перепелица исчезла с лица земли.

Домой Тамара вернулась, как в воду опущенная. В мыслях не укладывалось всё, что Перепелица ей, как на духу, выложила.

Ромка в приступе больше недели.

Операция.

Стать пособником Перепелицы: помочь ей украсть и продать камеру за бешеные деньги.

И тогда.

Тамара сидела одна в своей комнате, всё ещё не переодевшись с улицы. Мята мирно дремал на компьютерном стуле. Раздавались какие-то звуки.

Тамара смотрела на собственные руки, сжимающие Стикер, и ей было страшно не за Ромку, не за то, какую преступную вещь ей предложила Перепелица, и не за то, что она, Тамара, на эту вещь неспособна. Наоборот: она чувствовала, что ещё как способна, и это действительно пугало. Да, в тяжесть Ромкиного приступа не верилось: казалось, что он до сих пор сидит взаперти дома, а Перепелица просто решила обдурить её, вот такая она стерва…

Но что, если нет?

Что, если Ромка сейчас лежит в больнице, оторванный от мира, и страшная опухоль щупальцами с каждой секундой всё глубже проникает в его сердце? Неужели его судьба преломится из-за какой-то одной дурацкой камеры? Неужели Тамара, которая не решилась на подлость, может больше никогда не увидеть Ромку?

— Нет… — проговорила она в пустоту, как заклинание. — Не-е-ет…

«Что мне, по-твоему, делать со всем этим? Бегать и творить добро? Да этот мир просто отпинает меня в ответ за подобное. Такое уже было тысячу раз…»

Что, если сделать этому злобному, вредному, жестокому миру одно ответное зло? Что, если показать ему клыки или средний палец? Что, если, вопреки своей природе, совершить невероятную подлость? Сказать миру: «на, держи, доволен?! Испортил Ромку, испортил Многоножку, всех до единого испортил, на, забирай! Получи и распишись!»

И всё ради того, чтобы однажды один-единственный мальчик с неприглядной фамилией снова встал на ноги. Чтобы поверил, что в мире не всё так ужасно, как он привык думать. Чтобы снова делал что-то в доказательство того, что он живой, и что не сдался.

Тамара сидела и чувствовала, как безмолвно дрожат её губы. Затем подёрнулась щека, а потом и всё лицо будто бы не выдержало, поплыло, до последнего пытаясь сохранить целостность, и, издав тихий всхлип, Тамара почувствовала, что ревёт, и не собиралась останавливаться. Перед ней не стояло выбора — сделать или не сделать. Она знала, что сделает.

Она найдёт способ открыть сейф Перепелице. А потом, когда всё будет кончено, она признается перед ребятами, ради чего… ради кого всё это было.

Пускай, за это её с треском выгонят из «Стаккато». Пускай, Серёжа и его семья будут просить с её семьи огромную компенсацию за камеру. Пускай, Тамара в жизни никогда себя не простит за это. Пускай, она никогда больше не посмеет даже заикнуться про то, чтобы выступить на сцене или вернуться в клуб. Зато она будет честна с собой. И она сделает это ради него. Всё поставит на кон.

«А если операция не поможет?! — нашёптывал ей Стикер. — А если его всё равно не спасут? А если он врал тебе, и Перепелица тоже врёт?! Если ты сделаешь это зря?»

— ДА МНЕ ПЛЕВАТЬ!!! — и Тамара швырнула трость в противоположную стену. Раздался грохот, и Стикер упал куда-то за стул. Встревоженный Мята поднял голову, непонимающе оглядываясь.

— Я просто… — шептала она, закрыв лицо руками и чувствуя, как пальцы стремительно мокнут, а плечи бессильно трясутся. — Я просто не хочу, чтобы он умирал…

«Фильм фильмом, Тамара. А жизнь жизнью».

Тамара, склубочившись на кровати, закрыла глаза, переминая пальцы левой руки пальцами правой. Чувствовала, как мокнет щека, на которой она лежала, и покрывало под ней. Она не заметила, как провалилась в тревожный едва осязаемый сон. Сначала ей виделось, будто они с Ромкой куда-то плывут по гладкой воде в деревянной лодке. Ромка одет в спортивную куртку, держит оба весла и гребёт, сидя спиной в сторону их движения. А вдалеке виднеется водопад, который и впадает в реку, по которой они плывут. Тамара хочет крикнуть, чтобы Ромка остановил течение — но они доплывают до края, к самому водопаду, и лодка резко опрокидывается, поднимаясь столбом. Ромка с Тамарой вылетают из неё, падая в холодную воду, где нет воздуха. Вода окрашивается кроваво-красным. Тамара, сколько может, держит воздух во рту, оглядываясь в поисках Ромки, который тонет где-то в нескольких метрах от неё. Поверхность всё дальше, она плывёт в сторону Ромки, кажется, потерявшего сознание… и натыкается на прочное стекло.

— Почти досняли! — раздаётся крик сквозь толщу воды. — Последние дубли остались!

Каким-то образом Тамара понимает, что столкнулась со стеклом объектива. Бьёт с плеча, пытаясь разбить его. Из треснувшего стекла выпирают осколки. Думает предупредить ребят — но Ромка окончательно исчезает из виду в тёмной глубине. Тамара в последний раз прикасается к растрескавшемуся стеклу — и руку обжигает боль от порезов. Чья-то ладонь ложится к ней на плечо и тянет назад. Тамара оборачивается, видя, что ладонь принадлежит жуткому симбиозу Ромки и Даши Швецовой. Жуткому — и в то же время какому-то правильному.

— Вот ты и проснулась, — шепчет ей незнакомый человек из двух знакомых.

…Тамара открыла глаза.

«Вот я и проснулась».