Многоножка

39. Спасибо!

— Ты так и не проснулась, — сказала Нюра, на лицо которой была надета кроличья маска. — Хотя угрожала мне этим. Помнишь?

Вокруг всё ещё было фиолетовое свечение, и они по-прежнему сидели в автобусе. Только Тамара чувствовала, что сейчас ей нисколько не любопытно, куда они едут. Не хочется просыпаться. Она видела на удивление осознанный сон, и удерживала собственное сознание ровно на сонной кромке: она не проваливалась вниз, окончательно поверив в происходящее, и не взлетала вверх, чтобы вырваться из оков сновидения. Она чувствовала, что что-то будто бы плохое поджидает её там, наверху. И встречаться с этим ей не захочется.

Почему-то стало грустно.

— Почему на тебе маска? — спросила Тамара Нюру. — Ты что, маскируешься?

— Да, так и есть, — подтвердила Нюра. — Притворяюсь кроликом, хотя на самом деле… Наверное, я не кролик.

— А кто тогда?

— Не знаю. Может, иногда мне хотелось бы верить, что я всё же кролик. Может быть… Всем нам хотелось бы быть кем-то ещё.

Голос из-под маски звучал чуть глухо. Судя по отблескам, она была сделана из плотной матовой пластмассы.

— Нюра, куда мы едем? — спросила Тамара, стараясь не глядеть в окна, за которыми начали скакать зловещие тени, от которых кожа рук покрывалась мурашками.

Нюра медленно повернула голову.

— Туда, куда ты больше всего не хочешь.

— Почему?

— Потому что это совершенно необходимо.

Всё неудержимо рухнуло вниз, пропал и автобус, и сиреневое сияние снаружи, и Тамара почувствовала, что неудержимо падает куда-то вниз…

Она стояла напротив граффити «Скрытый смысл», но через дорогу. Она видела саму себя, и Ромку, который трудится над тем, чтобы испортить работу Дашиного друга. Нет, не испортить…

— Он не был с ним знаком, — сказала Нюра-в-Заячьей-Маске, стоящая рядом с Тамарой. Она позаботилась о том, чтобы одеться теплее, потому что на дворе была зима. — Для Ромы это граффити нарисовал не такой же, как он, мальчик, а скорее мир, который ему противостоял.

— Тогда… получается, он ошибается! — изумилась Тамара. — Он не прав!

Глаза заячьей маски взглянули на неё.

— А ты права?

Тамара опешила.

— Насчёт чего…

— Ты помогла ему сделать это. Тебе было весело. Портить чужую работу!.. — по маске проскользнула крохотная трещинка. Неужели Нюра злилась? Тамара отступила назад. Маска треснула, и под ней внезапно оказалась не Нюра, а Даша. — Он был моим другом!

— Я не знала этого! — Тамару что-то откинула назад, и она провалилась ещё ниже.

…В зале «Стаккато» свет был приглушен. На сцену медленно, на трясущихся от напряжения ногах вышла Тамара. Она была не одна: её окружал десяток силуэтов в разных масках, похожих на Нюрину, только изображавших других животных.

Ромка стоял посреди зала, закутанный в чёрный балахон и капюшон, скрывающий голову.

Почему-то Тамара точно знала, кто он, но… почему?

Кто-то в острой птичьей маске, подошедший сзади, вложил ей в руки рукоятку длинного меча. Скрипучий женский голос сказал:

— Ты должна убить его!

— Нет, — качнула головой Тамара, отступая от Ромки, который смотрел на неё совершенно без эмоций. — Я не хочу…

— Но тогда «Стаккато» умрёт. Ты этого хочешь?!

Окружающие силуэты сблизились, нависнув над ней.

— НЕТ!!! — и Тамара взмахнула лезвием, не пытаясь толком никого задеть. Больно кольнуло ноги, всюду брызнула фиолетовая кровь…

— Ну и зачем это было? — спросил Егор в медвежьей маске, надетой на лицо. Он перебинтовывал Тамаре ноги, причём так крепко, что та еле ими двигала. Ноги совершенно не сгибались, а бинты почему-то были такими неестественно тяжёлыми… Папа и мама в медвежьих масках стояли за спиной Егора.

— Тебе ведь говорили: береги себя, не вреди себе. Зачем ты себе навредила?

— Я не специально, — ответила Тамара, взглянув в яркую светодиодную лампу на потолке. — Я просто хотела помочь…

— Твой контракт со Стикером ещё не истёк. А нарушать его нельзя, хуже будет, — сказал Веник, вошедший в комнату с листами в руках. На его лице была маска собаки. — Побереги ноги и нервы, чтобы не упасть ещё ниже.

Тамара тяжело выдохнула. Значат ли его слова, что Нюра осталась где-то наверху, в автобусе, и ждёт её? Но зачем ей туда стремиться?

— Значит, есть, куда падать, да? — сказала она зло и упрямо. — Так значит, мне туда и дорога!

Оттолкнув Егора, Тамара заставила собственное тело повернуться и рухнула с койки. Пол совершенно бесшумно провалился куда-то вниз, в темноту…

— Конечно. Я уже это делаю, — сказал Ромка, стоя очень близко к Тамаре.

— СТОЙ!

Тамара подошла сзади. Вокруг не было ни Роберта, ни Егора, ни машины Леры. Время как будто замерло, даже снежинки в воздухе летели медленнее. А Тамара, стоящая босиком на холодных плитках, чувствовала, как плохо двигаются забинтованные ноги.

— Рома… — сказала она. — Стой… Не делай этого…

— А что? — спросил тот, разворачиваясь и подходя к ней. — Что случится?

Тамара посмотрела в его глаза. Чуть насмешливые, чуть хулиганские… но где-то внутри очень добрые. Тамара всеми фибрами души почувствовала невероятную привязанность к этому неуёмному и бестактному Роме.

— Я… — Тамара закусила губу. — Я так не хотела, чтобы всё было так! Прости, пожалуйста! Пожалуйста, извини! Я так не хотела, чтобы ты умирал! Я ни за что бы… Я просто ужасная трусиха… Извини… — захлебнувшись слезами, она больше ничего не могла произнести, только стояла и бессильно плакала, ощущая бесконечный стыд и раскаяние за то, что позволила Ромке покинуть этот мир.

Ладонь опустилась на её плечо.

— Не парься, — сказал Ромка, обнимая её. — Теперь уже ничего не поделаешь. Ты ни в чём не виновата.

Тамара тихонько всхлипывала в его куртку. На Ромкином лице маски не было, оно было таким же, как в жизни: бледным, не выспавшимся и ощетинившимся.

— Надеюсь… это… было не больно?

— Нет, что ты, — тепло улыбнулся Ромка. — Совсем не больно. Ни капельки.

От его слов как будто бы стало ещё больнее, и Тамара вцепилась в курточку.

— Могу я что-нибудь сделать?! Что-нибудь изменить здесь?

— Нет, Многоножка. Здесь ты уже ничего не изменишь.

— А что я могу сделать для тебя?

— Мне уже всё равно.

— И правда… — вытирая лицо изо всех сил, Тамара отступила, поглядев на Ромку. Ей было невероятно тоскливо от того, что они встретились в последний раз, и она протянула ему руку. Всхлипнула.

— Прекрати извиняться, — сказал Ромка прежде, чем Тамара снова это сделала. — Ещё одно «прости» — и я исчезну, предупреждаю. Я не приму твоих извинений. Это не ты меня убила.

— А кто?..

Ромка пожал плечами.

— Может быть, я сам? Кто знает.

Небо над головой зияло серой чернотой с блеклыми звёздами, как на старых выцветших фотографиях. Тамаре иногда хотелось окунуться в такие фотографии, чтобы заново пережить моменты, которые были на них запечатлены. Жаль, что это было всё же невозможно.

— Ты должна вернуться, — сказал Ромка. — Как угодно, но обязательно вернись с последнего уровня.

— С какого уровня? — не поняла Тамара.

— Того, что ниже. Мне жаль, но… Ты должна идти туда.

Почему-то от его слов стало тревожно.

— Что меня там ждёт? — спросила Тамара.

— Сама увидишь.

— А что ждёт тебя?

— Останусь в твоей памяти.

— Мы с тобой ещё увидимся?

— Не-а. Было бы круто, но… Мне быстро надоест. Так что я пойду дальше. Может быть, перерожусь в твоего нового друга. Позаботься обо мне, ладно?

Протянув руку к её лбу, Ромка несильно щёлкнул её пальцами.

— Пока!

Вытянув к нему руку, Тамара рухнула спиной вперёд, приготовившись к тому, что тело её встретит брусчатка. Но, естественно, ниже её не оказалось.

Она летела дольше обычного, пока не оказалась в бабушкиной квартире. Мебель вернулась на свои места, всё было, как прежде, даже пахло бабушкой — и Тамару сразу же окутало спокойное и тёплое ощущение уюта и надёжности. Всё хорошо, пока она здесь.

— Ну, Тамарище, ты даёшь… — вздохнула бабушка, кладя ей сухую руку на плечо. — Далеко забралась…

Тамара наклонила голову, прислонившись щекой к бабушкиной руке.

— Ну-ну, ты чего, Тамарочка, — улыбнулась бабушка, на добром лице которой тоже не было никакой маски. — Совсем, что ли, разнюнилась?..

— Да, — честно призналась Тамара. — Прости маму с папой, они продали твою квартиру.

Бабушка вздохнула.

— Он ведь правильно сказал: нам уже всё равно.

— Кто?

— Ромка-то. Друг твой сердешный.

— Он вовсе не…

— Ай, рассказывай, — бабушка махнула рукой, пройдя вперёд. Присев на колени перед Тамарой, она поглядела ей в глаза, и Тамаре тут же захотелось её обнять, как в былые времена.

— Ну как, делала ты мои упражнения?

— Делала, — кивнула Тамара. — Ещё как! Только вот…

Она попробовала пошевелить ногами, но они всё ещё были в бинтах: тяжёлых, грузных, неповоротливых. Что же это были за бинты такие?

— Эк тебя замотали… — покачала головой бабушка.

— У тебя есть ножницы или типа того? — спросила Тамара.

Бабушка качнула головой.

— Ты должна сама. Только хуже себе не сделай.

— А как?

— Спустись ещё ниже.

Бабушкина рука погладила её щёку.

— Знай, внученька, кем бы ты ни вернулась, что я очень, очень тобой горжусь. Ты выросла умницей, Тамара, и я всегда была рада, что ты у меня такая молодец. Пожалуйста помни это.

Тамара сглотнула невероятный ком в горле, чувствуя, как снова на глаза наворачиваются слёзы. Но нельзя было плакать!.. Не на глазах у бабушки! Впрочем, та тоже почувствовала это, и Тамара единственный раз увидела, как в правом бабушкином глазу сверкнула слезинка.

— Ишь, до чего довела старуху… — улыбнулась бабушка, смахнув её пальцем. — Лети давай! — и она резким движением опрокинула кресло на спинку, так что Тамара рухнула с него в темноту…

Тамара всем, чем только можно, почувствовала, что она буквально в самом низу.

Она не знала, чего именно. Только чувствовала незримую толщу под ногами, и огромное расстояние сверху. Падать больше некуда, она достигла дна: ощущение это давило на Тамарины плечи. Она была одна в кругу света, а всё, что было перед ней — это высокое, в полный её рост, зеркало.

Тамара не могла ни приблизиться к нему, не отдалиться: забинтованные ноги намертво вросли в пол и не желали подниматься. Почему-то возникло ощущение, что, будь у неё в руках Стикер, ей было бы гораздо легче.

— Что я тут делаю?

— А сама не знаешь?

Силуэт не возник и не появился: он просто начал быть рядом с Тамарой. Невысокий, в свитере, джинсах и в кроличьей маске. Неужели, Нюра? Опять?

— Я думала, ты в автобусе.

— Это Нюра в автобусе, — произнёс незнакомый голос.

— А ты тогда кто?

Рука потянулась к маске и медленно подняла её, и Тамара увидела под ней собственное лицо.

— Вот до чего ты докатилась, саму себя не узнаёшь, — хмыкнула Тамара-в-кроличьей-маске. — Где ты Стикер-то опять потеряла, а?

Тамара опешила.

— У меня его не было… Я летела сюда вниз, но его…

— Это всё ты виновата! — визгливо вскрикнула Тамара-в-кроличьей-маске. — Это ты, ты, ты, ты во всём виновата!!! Никогда, никогда тебе не разорвать контракт!

Тамара спокойно смотрела на кричащую себя, а потом сказала:

— Это не…

— ЭТО ВСЁ ТЫ, ТЫ, ТЫ!!! — ещё громче закричала Тамара-в-кроличьей-маске, и от её крика содрогнулось всё вокруг, даже темнота, даже зеркало. — Это ты виновата, из-за тебя всё плохо! Ты всех подводишь! Ничего не делаешь! Не стараешься! Из-за тебя ребята огорчаются! Из-за тебя Ромка умер! Из-за тебя бабушка умерла! Из-за тебя, из-за тебя, из-за тебя!!!

Она повторяла это раз за разом, а Тамара чувствовала, что не может двинуться. Внутри неё закипало раздражение: хотелось любым способом заткнуть Тамару-в-кроличьей-маске. Но она до себя даже рукой не дотягивалась.

— Верни мне Стикер!!! — перебила себя Тамара, повысив голос. — Верни его!

— Ты что, ещё не поняла?! — вскричала Тамара-в-кроличьей-маске. — Я! И есть! Стикер! Это я с тобой говорила! Всё это время! Всё это время я убеждала тебя, что ты без меня ничтожество! И ты такой и была! Я! Тебя! Терпеть! Не могу!

Тамара-в-кроличьей-маске двинулась к зеркалу, держа в руках что-то продолговатое: то ли трость, то ли биту. Собиралась разбить: это Тамара нутром почувствовала.

— Нет! Стой!

— Ты ничего не сможешь!!! — кричала Тамара-в-кроличьей-маске. — Ты без меня и с места не сдвинешься! Ты! Бесполезная! Хромая! Дура! Ты! Во всём! Виновата!

— НЕТ!!! — Тамара крикнула это так сильно, что остановила себя. Тряска всего вокруг на какое-то время прекратилась. Тамара почувствовала, что хотели ей сказать Нюра, Ромка и бабушка, пока она спускалась вниз.

— Послушай, — сказала Тамара чуть хриплым голосом. — Послушай, пожалуйста, а потом, если захочешь, можешь разбить зеркало.

Тамара-в-кроличьей-маске остановила замах, оглянувшись на себя.

— Что ещё ты хочешь сказать?

Тамара посмотрела на собственные ноги, а потом — на ноги Тамары-в-кроличьей-маске, которая обходилась без трости, и, судя по всему, довольно быстро передвигалась. Чувства снова проснулись внутри неё, и Тамара изо всех сил почувствовала неизмеримую теплоту и нежность по отношению к Тамаре-в-кроличьей-маске, которая сейчас хотела разбить зеркало.

— Ты… Я знаю тебя, — тихо сказала Тамара. — Я знаю, кто ты. Ты — вся моя воплощённая боль, и я знаю, что тебе сейчас очень больно и одиноко. Ты не меня винишь во всём. Ты себя винишь. Ты зла на всё и на всех, потому что считаешь, что это окружающий мир поступил с тобой так: сломал ноги, лишил бабушки, лишил Ромки… Но только нет никакого такого мира, который бы так стремился тебя уничтожить.

Она сделала тяжёлый шаг вперёд, к замершей Тамаре-в-кроличьей-маске.

— Я же думала об этом, да ведь? О том, что Ромка ошибался. Он воевал не против мира, а против себя самого.

— Хочешь сказать, он был плохим человеком? — ощетинилась Тамара-в-кроличьей-маске.

— Нет… Он был нашим другом. Но то, что с ним произошло — это не чья-то вина. Точно не наша.

— Откуда тебе знать… Если бы тогда Перепелица…

— Он не злится на нас, — прервала себя Тамара. — Он нисколько не злится, он сам так сказал.

Лицо Тамары-в-кроличьей-маске дрогнуло, изменилось. Опустив трость, она посмотрела на себя почти обиженно.

— Я так хотела бы… с ним увидеться…

— Ты и так с ним увиделась. Всё… хорошо… Всё обязательно будет… Хорошо!

Бинты чуть ослабли, и Тамара, вцепившись в них ногтями, с силой отодрала часть бинта.

Было немного больно, как будто от кожи отдирали лейкопластырь, но Тамара знала, что, если остановиться — она так навсегда и останется в кандалах.

— Нам… нельзя… останавливаться!.. — прохрипела она, сдирая с ног ужасно твёрдые и ужасно тяжёлые бинты. Они были сделаны будто бы из гнущегося металла, но весили очень много. Тамаре удалось отодрать верхний виток, но тот, что шёл ниже, был то ли прикручен болтами, то ли приколочен на гвозди — в общем, его отдирание обещало быть ещё более болезненным.

Тамара-в-кроличьей-маске бессильно стояла и смотрела на себя. Тамара сжала зубы… и оскалила улыбку, взглянув на Тамару-в-кроличьей-маске.

— Я знаю, что ты чувствуешь. Я чувствую это тоже. Страх. А вдруг ноги развалятся. А вдруг ничего не выйдет. А вдруг мне станет хуже. Вот только я знаю, что, если всё так и оставить — мы навсегда останемся хромыми, и ничего не добьёмся! — и Тамара резким рывком выдернула следующий виток бинта, чувствуя, как хрустят, ломаются шурупы и скрепки, как изнывают и кровоточат от ран ноги. Тамара-в-кроличьей-маске испуганно вскрикнула.

— Не делай этого! Нам Веник запретил!!!

— Ну уж нет! — сказала себе Тамара, чувствуя, как от ужасной боли мутнеет в глазах, а из ног вытекает не только кровь, но и, кажется, жидкий металл. — Нет, мне с тобой это точно необходимо!

— Это нас убьёт!!! — взвизгнула Тамара-в-кроличьей-маске.

Тамара упрямо взглянула на неё.

— Тогда пусть так и будет, — и она сорвала с ног последний слой ужасающих бинтов. Он слез со ступней чуть ли не с самой кожей, и Тамара чувствовала, как болит каждая клеточка, составляющая её ноги; от бёдер до кончиков пальцев, всё пропитала боль, но в этом и была вся суть. Она всё ещё чувствовала ноги, они дышали легко и свободно, они болели легко и свободно.

Выдохнув, Тамара встала и подошла к Тамаре-в-кроличьей-маске, так и не решившейся ударить зеркало и разбить его. Тамара, сделав несколько шагов, бессильно рухнула вперёд и изо всех сил обняла себя. Почувствовала свой запах. Своё тепло. Своё тело. Свою спину. Тамара-в-кроличьей-маске была настолько тёплой, настолько близкой и знакомой, что Тамара чуть не расплакалась снова, потому что почувствовала, что она как будто бы дома.

— Всё будет хорошо, — сказала она себе. — Всё пока что будет хорошо, а если дальше не будет…

— …то мы с этим справимся, — договорила за неё Тамара-в-кроличьей-маске.

Оставшись одна, Тамара поглядела на Стикер в собственных руках, который был ей уже не нужен. Улыбнулась ему, подкинула и растворила в воздухе: контракт был разорван, и теперь Стикеру нечем было съязвить.

— Ну… Мне пора! — сказала Тамара самой себе, отражающейся в зеркале, и сделала шаг вперёд.

— Бабушка! — крикнула Тамара в проём бабушкиной комнаты. — Спасибо!

Бабушка, сидящая в кресле, тепло улыбнулась ей.

— Я знала, что ты справишься.

Тамара стояла в тёмном коридоре. До последнего смотрела, как закроется дверь, и исчезнет за ней бабушкина комната — а затем очутилась в парке. Она лежала на холодной земле, и снег падал ей на лицо.

Вокруг не было ни души. Видимо, Ромка уже ушёл.

Несколько секунд полежав, Тамара поднялась. Огляделась, прислушалась к спокойной тишине зимней парковой ночи — а затем резко подпрыгнула, легко взлетев вверх над тихим городом.

Она ударилась головой в решётчатое днище больничной койки. Ойкнула и выползла из-под него, оказавшись в пустом кабинете. Егора с родителями больше не было, только маленький мальчик сидел на столе, болтая ногами. На нём был докторский белый халат, хирургическая маска и круглые очки. Тамара догадалась, что это был Веник.

— Так нечестно, — сказал он совсем взрослым голосом, не подходящим к детской внешности. — Ты не должна была. Почему тебе разрешили вставать?

— А тебе что, что-то не разрешали? — спросила Тамара.

Веник с обидой смотрел на неё.

— Я хотел в детстве заниматься балетом. А мне запретили из-за ноги. Когда я вырасту, я буду другим запрещать. Почему мне нельзя, а им вдруг — можно?! Я восстановлю справедливость! Это всё ты виновата, тебе нельзя вставать, помяни мои слова, тебе хуже станет…

Тамара улыбнулась и погладила маленького Веника по голове.

— Я тебе разрешаю. Занимайся балетом, сколько сможешь. У тебя всё получится.

— Ты мне не мама! — возразил Веник. — Я лучше вырасту и буду другим запрещать!

Тамара пожала плечами: некоторые вещи она не в силах была изменить даже в собственных сновидениях.

— Тогда… Ты так и останешься здесь, — произнесла она и вышла из кабинета.

Веник проводил её молчаливым взглядом, а затем исчез за дверью.

Тамара вошла в тёмный зал «Стаккато», опустевший без ребят. Щёлкнула выключателями, и зал залил тёплый утренний свет из окон. Свет, подающий надежды на неплохой день, на шутки, остроты и репетиции. Улыбнувшись этому свету, Тамара взглянула на Светин кабинет, дверь которого была чуть приоткрыта. Возле неё стоял Виктор Александрович, тоже без маски, и смотрел на неё восторженно.

— Спасибо тебе, — сказал он, а затем вошёл в кабинет и закрыл за собой дверь. Улыбнувшись ему от всей души, Тамара вышла из клуба.

…На улице было снежно и свежо, ночно и безлюдно. Кто-то закрашивал Ромину надпись на граффити. Тамара подошла к Даше, склонившейся перед рисунком на колено. У Даши была маска волка.

— Мне жаль, что так вышло, — сказала Тамара. — Ты позволишь мне стать твоим другом?

Даша повернула к ней голову.

— Вы, балбесы, всегда одинаково говорите. Ты лучше иди вперёд… Тебя там ждут.

— А ты?

Даша вернулась к своему занятию.

— Я закончу и догоню. У меня вообще-то своя история.

Кивнув ей, Тамара оттолкнулась от земли, в свободном полёте взмыв в снежные небеса — и порхнула в автобус, залитый рыжим солнечным светом. За окнами плыл город, а Нюра-в-кроличьей-маске уже почему-то не выглядела настолько чужой и незнакомой, лишь сидела и читала книгу. Более того, на задних сиденьях о чём-то спорили Костя с Серёжей, Ксюха где-то впереди то и дело прыгала с места на место, Саша Солнышев поминутно оглядывался на Нюру (но делал вид, будто бы смотрел в окно, а вовсе не на неё), на одном из передних кресел сидела Света… На всех были странные маски, но Тамара знала и чувствовала, кто под ними. Так что была не против.

— Спасибо, — сказала она Нюре с облегчением. — Мне и правда было необходимо.

Нюра кивнула: Тамаре подумалось, что под маской она улыбнулась тоже. От полноты чувств и ощущений Тамара прильнула к ней, положив голову ей на плечо. Нюра не сопротивлялась, а читала книгу.

— Что читаешь? — спросила Тамара.

— «И всякий, кто встретится со мной». Отар Чиладзе.

— Я такого не знаю…

— Я знаю.

— Ничего, что я на тебе лежу?

— Ничего.

— В реальности ты, небось, мне такого не позволишь.

— А ты вообще-то не пробовала…

Тамара взглянула на неё.

— Значит… Всё же можно?

Нюра неловко погладила её по голове.

— Зависит от ситуации. Но вообще, почему бы и нет…

Тамара блаженно зажмурилась.

— Ты молодец, — сказала Нюра со вздохом. — Не упусти момент!

— Угу.

…Тамара открыла глаза, лёжа в своей комнате, и слышала, как растворяется в воздухе сказанное ей в пустоту:

— Вот я и проснулась.

За окном расцветал день. На душе впервые за долгое время царило безмятежное, тихое спокойствие. Рядом спал Мята.

И Тамара чувствовала, что ноги больше не болели.