Многоножка

22. Оркестр

И после этого всё словно полетело кувырком.

— Ты что творишь?! — раздался знакомый крик.

Тамара резко отшатнулась назад от Ромки, но поскользнулась и рухнула на спину, ударившись затылком о заледеневший клочок дороги. Спину свело болью, дыхание перебило. Где-то вдалеке заскрипели тормоза. Испуганный Ромка сначала кинулся помочь ей, но потом обернулся. Послышались крики. К нему кто-то подбежал. Кто-то бросился к ней и приподнял её.

— Ты как?! Тамара, всё хорошо?! — донёсся сквозь пелену боли голос Задиры Робби.

Ромке кто-то что-то крикнул, а затем его сильно ударили по лицу. После — в живот, из-за чего он скрючился пополам.

Видящая это Тамара, словно выброшенная на берег рыба, пыталась вдохнуть, открывая и закрывая рот. Воздух, наконец, проступил в лёгкие, когда Робби стукнул ей по спине несколько раз. Тамара закашлялась, начав снова различать и реагировать на окружающие звуки. Голова пошла кругом.

Над Ромкой, осевшим наземь, стоял Егор. Тамара протянула к ним руку.

— Не надо… — она закашлялась.

Робби, покряхтев, легко поднял её на руки.

— Пойдём в машину. Егор, возьми её трость.

Пока её несли и усаживали на заднее сиденье, шок от резкого падения (а ещё от того, что сделал Ромка) постепенно сходил на нет.

— Ты как, Тамар? Нормально?

— Спину… больно… — прокряхтела та. — Что вы тут делаете?.. Зачем вы его…

— А ты как думаешь? Мы тебя искали. Меня Егор позвал, потому что ты бесследно пропала. Меланхолик тебя тоже потеряла… Мы поехали искать. Кто этот тип?

— Это друг мой… — поморщилась Тамара. — Зря вы его так. Он… просто дурак, но не хотел ничего плохого.

Робби неловко кашлянул, отведя глаза.

— С этим ты уж лучше с Егором поболтай.

Тот вскоре появился, сев на переднее пассажирское сиденье и притянув ремень через плечо. Обернулся.

— Ты как? Всё в норме? Я этому придурку вмазал, не переживай…

— Не надо было его трогать! — резко сказала Тамара. — Да, он придурок, но он мой друг! Он не хотел ничего плохого!..

— Ага, друг… — недоверчиво буркнул Егор.

— Ну что, мы едем? — с готовностью спросила Лера, сидящая за рулём.

— Ага… — вздохнул Робби.

Машина тронулась с места, оставляя парк позади. Тамара взглянула на Ромку, скрючившегося на земле. В темноте не было видно, смотрит он или нет. Ей хотелось поймать его взгляд — но в следующий момент он уже скрылся за деревьями.

— У мамы из-за тебя давление, — говорил Егор, не оборачиваясь, но Тамара, глядящая в окно, всё равно понимала, что обращаются к ней. — Папа тоже весь на нервах. Вот я в тот гараж за тобой и пошёл. С Робертом ещё связался, объяснил ситуацию. Мы приезжаем — тебя нет, соседка твоя не в курсе, телефон не отвечает. Что делать? Мы искать тебя погнали…

— Чего меня искать, — Тамара тихо шмыгнула носом, опускаясь на сиденье.

Ей было нечеловечески стыдно перед Ромкой и тягостно за него. Пусть и того, что он сделал, делать ему никто не разрешал, но он теперь остался там, в холодном парке, совсем один…

— Вечно ты кулаками вперёд мозгов работаешь! — сказала она брату. — Он дурак, но только и всего. Мы с ним вместе гуляли…

— Значит, ты тоже дура, — бросил Егор равнодушно. — Столько людей за тебя переживает, а ты сматываешься хер знает куда с какими-то уебанами, которые сосаться лезут при каждом удобном…

— Он не это слово! — рассердилась Тамара. — Вернитесь за ним, пожалуйста! Хотя бы до дома его подбросить…

— Нет, Тамар, — спокойно возразил Робби, положив ладонь ей на плечо. — Сначала мы отвезём тебя домой. Мы все очень волновались за тебя…

— Ты вообще на чьей стороне?! — шикнула на него Тамара.

— На улице не так уж и холодно. Авось и сам до дома дойдёт, — сказал со своего места Егор.

Тамару раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, она до сих пор помнила прикосновения Ромки, помнила его губы, и ощущения ей совсем не нравились. Когда она вспоминала тот самый момент поцелуя, ей по какой-то причине становилось не по себе. Но в то же время она не испытывала никакого зла по отношению к Ромке: если бы никто не вмешался в их разговор, она просто сказала бы ему, чтобы он никогда больше такого не вытворял.

И что вообще на него нашло? Почему он захотел её, Тамару, «испортить»? Сердце испуганно сжималось. Больше всего в тот момент Тамара хотела закутаться в плед и закрыться ото всех и вся — и особенно от Ромки, и страшной правды, которую тот ей осмелился открыть. Этой тайне не хотелось верить, а хотелось просто забыть, как страшный, похмельный бред доверившегося пьяницы. Жаль только, что Рома ни капли не был пьян.

«Что же теперь будет…» — Тамара с трепетом смотрела в тёмное окно, на собственное отражение. Вспомнились его слова: перед этим человек всегда один, кто бы рядом с ним ни находился. И стоило Тамаре попытаться с ним поспорить — как Ромка снова остался один.

Теперь у неё уже не было выбора: её забрали и везли домой, а она особо и не была против этого. Но почему тогда в стекле отражались такие печальные глаза… и почему тогда по щеке Тамариного отражения скользнула слезинка?

Тамара зажмурилась, вытирая глаза. Вот ещё не хватало!

— Всё в порядке, эй? — спросил её Робби. — Всё хорошо?

— Да… — сказала Тамара, пряча взгляд. — Он… просто мой друг и сделал глупость. Ну не бить же его за это…

— А пускай не распускается, — сказал с переднего сиденья Егор, услышавший их разговор.

— Тебя, блин, все ищут, а этот мудофел…

— Тебя вообще никто не просил!!! — не выдержала Тамара. Руки её дрожали.

— Ну-ка не орать в машине!!! — неожиданно прикрикнула Лера, из-за чего Тамара испуганно сникла и затихла.

Повисло неловкое молчание.

— Простите её, — извинился Егор.

— Да ничё, бывает, — Лера махнула рукой, совершая поворот куда-то во дворе. — Крики портят энергетику. Вы вот уйдёте, а мне ещё в этой машине всю ночь катать. Мало ли, в аварию попаду из-за того, что вы тут накричали.

— Вы работаете?

— Ага, таксистом на «Яндексе». Когда туго становится, приходится крутить баранку.

— Давайте тогда я вам заплачу… — Егор потянулся за телефоном.

На удивление Тамары, Лера безразлично пожала плечами.

— Давай. Сколько дашь за сеструху-то?

— Четыреста хватит?

— Ништяк, сойдёт. Переводи по номеру… — и она продиктовала Егору номер телефона.

— А вы не могли бы, — сказала Тамара ей, — когда нас подбросите, за Ромой в парк вернуться, пожалуйста? Очень вас прошу. Он там замёрзнет ведь. Если надо, мы заплатим…

— Э, не, — покачал головой Егор. — Я за этого фуфела платить не стану.

Тамара сердито глянула на него, подумав, что и родители, наверное, не согласятся отдавать деньги за Ромкино спасение.

— Съезжу, не переживай, — сказала ей Лера. — Мне всё равно в ту сторону. Встречу его — подброшу. Но будешь должна.

— Спасибо… большое, — Тамара благодарно вздохнула, откинувшись на спинку кресла.

Егор с Лерой ещё что-то говорили, а на Тамару всё чаще накатывала тоска вперемешку со стыдом перед Ромкой…

Стоило Тамаре ступить на порог квартиры (Робби неотступно шёл следом), как из комнаты на звук открывающейся двери выбежала мама. Увидев блудную дочь, она бросилась к ней на шею.

— Тамарочка!!! Жива! — всхлипывала она, дрожа всем телом. — Солнышко, где же ты была?! Ну нельзя же так просто брать и уходить…

Когда она подняла красное, заплаканное лицо, Тамара почувствовала, как неудержимо дрожат губы и слёзы просятся наружу. Но изо рта вырвалось лишь:

— А с бабушкой так можно было?

— Ну прости, доченька, Христом богом молю, не знала я, что всё так обернётся!..

— Риммочка, успокойся, — попытался вмешаться папа. — Всё хорошо, Тамара жива… Егор, где вы её отыскали-то?

— Да в парке, к ней какая-то тварь лезла. Вовремя успели.

Тамара, стыдливо обнимая плачущую маму, оглядывалась по сторонам, наблюдая, как что-то обсуждают Робби, папа и Егор, как вышел на шум из коридора сонный взъерошенный Мята, чувствовала, что вот она дома. В месте, где ей рады, где за неё беспокоятся и всегда примут. И в пору было бы вздохнуть с облегчением — но где-то позади остался брошенный на произвол судьбы Ромка, который теперь ни за что не выходил из Тамариной головы. И это было связано не с его поцелуем, а скорее с моментом понимания того, какой он человек и ради чего делает всё, что делает.

Ему просто было больно.

— И что, вот так всё разрешилось? — спросила Агата. — А родители что сказали?

— Ну, они… кхм… — Тамара неуверенно отвела глаза. — Давай не будем об этом. Все живы и всё хорошо.

На дворе был вторник. Тамара вернулась домой позавчера. День ей позволили отбыть дома и хорошенько выспаться, а теперь они с Агатой шагали в «Стаккато» по заснеженной дороге. У Агаты уроки уже кончились, а одноклассники Тамары — в отличие от её самой — отбывали два финальных урока физкультуры.

Тамара рассказала подруге о произошедшем за — подумать только!!! — одни выходные. Всего за два каких-то дня всё успело слететь с катушек и вернуться в странную норму… Определённые последствия весь этот кавардак, конечно, оставил, но Тамара всё ещё была в состоянии лёгкого шока. Как и её родители, каждый из которых чувствовал на себе неясную вину перед дочерью, и старался её загладить. Только Егор жил себе дальше, и ничего не чувствовал. Впрочем, насчёт него Тамара всерьёз задумалась. С одной стороны, он вёл себя так же, как раньше (и ей не нравилось), но с другой — за последний месяц по какой-то причине всё чаще старался показать, что хорошо к ней относится. По крайней мере, его поиски вместе с Лерой и Робби говорили сами за себя.

А ещё Тамара не знала, что делать с Ромкой. С воскресенья он ей так ничего и не написал, а Тамару грызла невнятная вина. Однако, когда она накатывала, приходили мысли: «Ну нельзя же просто лезть целоваться, не спросив разрешения!» Конечно, разные паблики так и твердили, что только так целоваться и следует: не спрашивая разрешения и закрыв глаза. Но Тамара этому никогда не верила, и всегда представляла, что Денис сначала спрашивает её, прежде чем…

Что до бабушки — её по-прежнему очень сильно не хватало, и на душе скребли кошки. Но кавардак произошёл так стремительно, что о ней как-то даже и не думалось. Но Тамара попросила родителей сводить её на кладбище (хотя обидные кошки скребли и здесь: похороны провели втайне, без её участия…).

— А как твои дела с…

— С Олей? — угадала Агата.

— Ага!

— Ну… Всё хорошо, наверное… — она выдохнула облачко пара в воздух и спрятала рот и нос в шарфик. — Она уехала… Мы переписываемся, — последовал беспокойный вздох, а за ним — молчание.

— Скучаешь? — понимающе спросила Тамара.

Подъехал автобус, шурша большими колёсами по заледенелому снегу. Они поспешили внутрь и сели на кожаные сиденья, кое-где прикрытые полиэтиленом. Солнечным лучам, уместившимся возле окна, пришлось потесниться.

— Да, скучаю. Но она обещала, что не бросит… — говорила Агата. Голос её, привычно негромкий, веял грустью и тихоньким беспокойством. — Только вот на неё столько парней заглядывается. И мне беспокойно. Она мне нравится, но всё случилось так внезапно… что даже не знаю, что и думать.

Тамаре подумалось, что хоть что-то в её жизни меняется не слишком стремительно на фоне происходящего кавардака, и Агата всё такая же стеснительная, как и раньше. А то мало ли — могла и измениться, повзрослеть за выходные.

А после этих мыслей Тамаре стало немного страшно: а могло ли что-то измениться в «Стаккато»?

…- Режь аккуратнее, пожалуйста! Я перфекционист, могу есть только треугольные кусочки… — сетовал Костя, наблюдая, как Серёжа разрезает круглую пиццу.

Стоило Тамаре и Агате заявиться на пороге, как троица тут же воровато на них оглянулась. Нюра так и застыла с кусочком, уже засунутым в рот, но ещё не откушенным. Тамара мигом вспомнила Меланхолик: типаж был ровно тот же.

— Хомячим?

— Не хомячим, а подкрепляемся, — сказал ей Серёжа, не поворачиваясь ко входу. — Вы даже получите кусочек, если никому не скажете…

— А она с мясом? — спросила Агата тихо, широкими размахами снимая шарф и скатывая его.

— Не, Нюра ж не ест… — буркнул Костя, которому вегетарианские предпочтения явно претили. — С ананасами. Но зато без мяса.

— Фе! — Тамара поморщилась.

— Не «фекай» тут! Хотя «фекай», нам больше достанется. Была либо салями, либо с ананасами. Но Нюра не мясоед…

— А помните, что Людмила Юрьевна говорила про еду перед занятиями?!

— Ни кипеши, придурок, ничего она такого не говорила… А если говорила, то пиццы с ананасами ей точно не достанется.

— Мы и так всё съедим.

— Дело говоришь, Агата! Серёж, можно мне тот кусочек, пожалуйста?

— Держи, — покряхтев, Серёжа протянул Тамаре треугольный кусок, уже свисающий к полу. Та поймала его и всё же решила дать ананасовой пицце шанс…

Было, на удивление, вполне съедобно.

— Знаете, что я узнал недавно? — спросил их Костя, почесав нос. — Я просто офигел! Вы не поверите!

— Ну-ка?

— Прикиньте, какой-то британец недавно нашёл у себя на чердаке глиняную маску какого-то шамана. Но не просто маску, а, типа, посмертную: когда шаман умер, ему жмыхнули на лицо кусок глины, и получилась маска. Мужик отдал её в музей, а там ему сказали, что это был какой-то там великий шаман, у которого было аж… — Костя закусил пиццей и остаток предложения проговорил с набитым ртом: — …двенадшать! Двенадшать гвиняных мафок, прикиньте?

— Гонево, — вздохнул Серёжа. — Кому нужно делать столько посмертных масок…

— У Сталина столько посмертных масок же было, — спокойно сказала Нюра. Все изумлённо воззрились на неё.

— Что? Я где-то читала об этом. Потом по рукам разошлись.

— Тоже двенадцать?

— Угу.

— Офигеть… Но зачем столько?

— Шаману — не знаю. А Сталину — потому что большой человек был. Ну, глава страны, в смысле.

— А мою бабушку при нём репрессировали. А до войны ещё раскулачили… — поделилась Агата, съедая свой кусочек.

— Что это значит?

— А?

— Последнее слово. «Раскулачили».

— Кость, ты совсем глупый? Мы по истории совсем недавно это проходили.

— Нюр, расскажи для глупого меня?

— У неё всё хозяйство отобрали. Это называется — раскулачить…

— Всем привет!!! — эхом громыхнул Ксюхин голос. — Это чё вы тут, пиццу едите? Мне осталось?! Скажите, что мне осталось! Если не осталось, то вы все жмыхники!..

— Может, жадины? — предположила Тамара, оборачиваясь.

— Не! Жмыхники! Это хуже! — раздевшаяся Ксюха, сменившая ботинки на удобные ярко-красные чешки, подскочила к ним. — Вааа, с ананасами! Серёг, поделись!

— На… — Серёжа через плечо протянул ей лакомство. — Остался последний. Кто будет?

Несколько рук разом потянулось к кусочку, но Серёжа, ухватив первым, отстранил его назад.

— Так не пойдёт! Его нужно заслужить. Я не хочу, поэтому тот, кто отгадает мою следующую загадку, получит пиццу! Костя вне игры.

Костя недовольно цокнул.

— Ну так не честно!

К облегчению Тамары, когда Ромка появился, он вёл себя, как обычно: держался чуть поодаль от остальных. Пиццы ему не досталось: последний кусок урвала Ксюха. Она не была сильна в загадках, но, воспользовавшись отвлечением Серёжи подкралась сзади, и выхватила из его руки кусок, словно тигр — мясо.

За это на неё накинулись, но Ксюха оказалась проворной и вскарабкалась на Гардеробус, где, хохоча, и доела последний кусок. За сниманием её со шкафа стаккатовцев и застала пришедшая Лебедева.

…Стулья расставили в хаотичном порядке. Когда расселись, Лебедева встала перед ними на манер дирижёра.

— Барабан! — выкрикнул Костя, и все зло уставились на него. Тамара предполагала, почему: барабан изобразить было легче всего, и наверняка каждому в голову первым пришёл именно он.

— Тогда саксофон, — вслед за ним подняла руку Нюра.

— Скрипка, — пожал плечами Серёжа.

— А можно второй саксофон?.. — спросил Колобок. Лебедева пожала плечами.

— Твой звук будет сливаться…

— Свирель, — выбрала Агата.

— Гитара!!! — выкрикнула с места Ксюха.

— И как ты изобразишь гитару…

— Да проще простого! Типа… Дрынь-дрынь-дрын-н-нь! Вэн ай вооз! Э янг бой! Май фазер!..

— Ласточка моя, помолчи, пожалуйста, мы ещё не начали… Так, дальше кто? Тамара?

— Ааа, ну… Даже не знаю…

— Тогда стукай тросточкой по полу в общий такт. Сашка Солнышев, а ты чего сидишь-молчишь? Хочешь, будешь пианино? Не хочешь? Значит, будешь! Знаешь, как пианино выглядит? Да-да, как вон та штука, правильно! Будешь у нас пианист! Так, Рома, ты на тарелках!

— Я вам чё, повар что ли…

— Ты ж мой юморист, так бы за уши и оттаскала! Тарелки — это музыкальный инструмент, помимо прочего! Вот так берёшь, и хлопаешь ими, чтобы звук был, как от колокола! Так, кто у нас тут ещё без инструмента остался, Колобок? Знаешь, как звучит виолончель?

— Ну п-примерно…

— Ну вот и отлично! Расставь ноги… Да сидя, сидя расставь! Вот так! Это просто такая гигантская скрипка… Да-да-да. Примерно вот так! Ну что, оркестровые вы мои, — Лебедева потёрла ладони, — готовы?

Ребята неуверенно переглянулись: никто не знал, готовы ли они.

— Костя, для начала ты. Покажи, что умеешь.

Сев поудобнее, Костя взял в руки воображаемые палочки и замолотил ими по невидимым барабанам, на каждый удар беспорядочно стуча ногами.

— Он не умеет, да? — спросила Лебедева у Серёжи. Спросила достаточно тихо, чтобы создать нужный эффект, но недостаточно для того, чтобы Костя её совсем не услышал.

— Костенька! Родненький! Ты знаешь, что барабаны так не работают?

— А как?!

— На каждый удар палочкой — ударяй соответствующей ногой, раз уж хочешь таким образом издавать звук. Раз, два, раз, два… попрактикуйся пока. Так, Нюра?

Взяв «саксофон» в руки, Нюра закрыла глаза, надула щёки и издала мелодичный горловой звук. Лебедева взглянула на Колобка.

— А ты?

— А я, ну… — поёрзав на месте, тот взялся за виолончель и издал какое-то пронзительное низкое «и-и-и-и-и-и!!!»

— Эдак мы все тут оглохнем, чудо ты в перьях!.. — остановила его Лебедева. — Попробуй вот так: «ииии-и-иии»… Но лучше звук «н» подойдёт. Растягивай звук «н», хорошо? Пока пробуй. Так, кто дальше… Ласточка, у тебя гитара?

— Так точно!

— И как ты её изобразишь?

Ксюха перехватила гриф своей иллюзорной гитары и затренчала по ней, издавая губами звонкие «пр-р-рунь-пр-р-рунь». Проиграла так то ли мелодию из «Звёздных войн», то ли похоронный марш…

— Неплохо, неплохо, — похвалила Лебедева. — Серёжа?

Тот с готовностью установил на плечо скрипку, взял смычок и что-то негромко пропел, двигая им по стрункам. Лебедева даже одобрительно оттопырила вниз уголки губ.

— Занимаешься?

— Да, немного, — улыбнулся тот довольно.

— Давайте начнём! И посмотрим, что выйдет! Тамарка, стартуй!

— Эээ?! — удивилась та. — А что стартовать? Почему я?

— У тебя — простой перестук, под него легче всего подстроиться. Вот он и будет нашей основой. Давай. Задай ритм, остальные к тебе присоединятся.

— Ладно…

«Ну что, палочка, готов поработать музыкальным инструментом?»

«Ага, давай вдарим рок в этой дыре…»

Не очень понимая, что делает, Тамара начала ритмично стукать Стикером по полу. Тук. Тук. Тук. Тук. Тук…

— Молодец, не останавливайся! Костя, встройся в её ритм!

Тамара с Костей переглянулись. Тот стукнул по барабанам. Выходило: тук-тук-тук-БАМ-тук-тук-тук-БАМ…

— Следующий! Ромка, давай ты…

«Тарелки» тот изображал хлопком, который встроился между первым и вторым Тамариным ударом.

— Серёжка, давай ты!

Вступила скрипка, чья мелодия цветастой змеёй извивалась между следами от ударов. Тамарины «следы» были точечными, Костины — круглыми слоновьими, а Ромка оставлял ровные круги, как будто бросал камень на воду. После этого зазвучала не слишком умелая Ксюхина гитара, прокладывающая под ними вибрирующие рельсы (воображение рисовало их золотистыми). Затем присоединился «саксофон» Нюры, под который подстроилась скрипка, и разноцветная «змея» превратилась в чистый поток, ровно струящийся вперёд, будто бы по колее. Пианинные «клавиши» Саши ровным зелёным заборчиком выстраивались вдоль рельс, напоминая причудливый ритм эквалайзера. Ровная и отчётливая мелодия струилась вперёд, как текущий по трубочке сок, или как причудливый поезд, прокладывающий себе путь вперёд, при том, что составные части этого поезда изредка переглядывались, боясь сбить общий ритм… Свирель, которую на удивление здорово насвистывала Агата, сперва еле-еле поспевала за ходом «поезда», но затем встроилась, наступая на пятки скрипке и саксофону. Пока они играли, Лебедева кружилась рядом с ними:

— Ласточка, двигайся в такт, что за кошмар ты вытворяешь? Костя, ты не попадаешь в ритм! Чувствуй! Ритм! Как Копатыч завещал! Агаточка, ты ведь сейчас уснёшь, давай активнее, активнее двигайся, вот так! И ногой пристукивай, ногой! Колобок, душа моя, свет моих очей, что за соло водосточных труб ты пытаешься издать? Мелодичнее двигайся, в такт собственным звукам! Во-о-от, вот та-а-ак!

Пока всё это происходило, Тамара, стучащая Стикером об пол, мельком глянула на Ромку, сидящего с другой стороны «оркестра» от неё. Заметив это, он на мгновение поднял глаза, а затем быстро спрятал взгляд, продолжая не слишком заинтересованно хлопать своими «тарелками»…

«Кажется, — подумала Тамара, — что-то всё-таки не так».

Когда «оркестр», наконец, смолк, Лебедева тяжело выдохнула.

— Ну вы даёте! Сыгранность похлеще чем у «Битлз»! Это даже отдалённо напоминало музыку!

— Скрипач косячил, — буркнул с места Костя.

Серёжа сердито оглянулся на него и пробасил хриплым голосом:

— А скрипач не нужен, родной!

Костя приставил к ушам большие пальцы, растопырил ладони и выпучил глаза.

— Ку!