Многоножка

29. В лифте

Первым делом Тамара нашарила в полной темноте сумку, открыла её, запустила руку внутрь и вытащила телефон. Экран засветился, разогнав темноту лифта. На Тамару обратились встревоженные взгляды парней.

— Всё плохо, да? — спросил Серёжа, взглянув в потолок.

Пиликнув «РАЗРЯЖЕН», Тамарин телефон издал последнюю свою вибрацию и «умер».

— Вот теперь да…

Ребята подоставали свои телефоны, которые, надо думать, догадались зарядить перед выходом. Тамара мысленно обругала себя за недальновидность. Теперь ни связи с Егором, ни точной гарантии, что она вернётся домой вовремя…

— Может, починят сейчас? — Саша, тоже включивший свой телефон, тщетно попробовал понажимать на кнопки. Ничего не работало.

— Тамара, ты Агатин номер знаешь?

— У меня он был забит, но теперь не посмотреть, тел разрядился.

Издав тяжёлый вздох, Тамара обречённо опёрлась спиной на стенку, поглядев в потолок. Их отражения в зеркале лифта выглядели зловеще из-за бледного света трёх телефонов.

— Значит, надо звонить лифтёрам, — сказал Серёжа. — Вон, там номер есть…

Номер действительно был записан наверху, над панелью, чёрным маркером. Кое-где поистёрся, но разобрать можно было.

— Зашибись, поснимали… — угрюмо сказал Саша. — Мог бы дома сидеть …

— Вот именно, кто тебя вообще тянул? — сказал ему Ромка. — Ты ж монтажёр, что тебе понадобилось…

— Кто бы говорил. С тобой даже первую сцену кое-как сняли…

— Тебе что-то не нравится?!

— Заглохните оба!!! — прикрикнул на них Серёжа. — Я лифтёрам звоню!

Ромка зло зыркнул на него, но ничего не сказал. Саша сердито скрестил руки на груди. Тамаре показалось — ещё чуть-чуть, и эти двое начнут метать молнии. Она поплотнее вжалась в тёмный угол.

— Алло? Здравствуйте, мы в лифте застряли… Какой адрес? — Серёжа повернул голову к Тамаре. Та назвала, и он повторил в трубку. — Да… Не знаю, какой этаж. Ага… — помолчал, слушая что-то. — В каком смысле… Ладно, хорошо…

Ответ звучал не слишком уверенно. Завершив звонок, он оглядел ребят.

— Ну что… Мы попали, братцы.

— Что тебе сказали?

— Тётка сказала, что пошлёт кого-нибудь за нами, но не знает наверняка, что он сможет сделать, потому что в доме отключили электричество.

— Чего?! Днём в субботу?! — ужаснулся Саша. — Так ведь не делают!

— Делают, — мрачно и скучно произнёс Ромка. — В нашей дыре и не такое бывает. Я как-то раз…

— Меня твои истории не волнуют, — перебил его Саша. — Главное — через сколько мы выберемся отсюда?

— Откуда мне знать? — Серёжа, кажется, тоже начинал на него сердиться. — Если будешь дёргаться, нам это точно не поможет. Успокойся.

— Вообще чёт он нервный какой-то…

— Да он всегда таким был.

— Ещё пообсуждайте меня здесь! Я вообще-то всё слышу!

Тамара ощущала невероятную неловкость — настолько сильную, что голова кружилась. К двум метателям искр, кажется, был готов присоединиться третий, и ситуации это нисколько не помогало. Если она не вставит свои пять копеек, всё может обернуться очень плохо… Но что можно сказать трём парням, уже готовым сорваться друг на друга?

— Да больно нам надо обсуждать такого, как ты.

— Пошёл ты.

— Слышь, парень, за базаром следи, ладно? — Ромка подступил вплотную к Саше. — А то что-то у меня кулаки сегодня чешутся…

— Отвали! Я тебе ничего не сделал!

— Успокойтесь оба, — вздохнул Серёжа. — Драться будете, как выберемся отсюда.

— Да он зассыт и сбежит…

— Ром, — сказала Тамара дрожащим голосом. — Остынь. Не лезь к Саше.

Он обернулся к ней, посветив в её сторону телефоном.

— «К Саше»? А чего это ты его защищаешь? Вы что, друзья с ним, что ли?

— Д… — Тамара на секунду замешкалась: а считал ли её Саша другом всё это время? — Да! Он мой друг, ясно?

— Ты поаккуратнее с ним, — сказал ей Серёжа. — А то Нюра с ним вон тоже «просто дружила»…

Тамара хлопнула себя по лицу: вмешивайся, не вмешивайся — ситуация с каждой секундой становилась всё хуже, потому что никто из троицы, кажется, не собирался останавливаться во взаимных обвинениях. И каждому из них явно было, что предъявить другому…

— Слушай, нашёл, что вспомнить, а! Это было давно, и вообще тебя не касается…

— Ещё как касается. Нюра мой друг, а ты…

— Она и моим другом была тоже!

— Ты у неё об этом спрашивал?

— Спрашивал! В отличие от тебя. Вы с этим придурком никогда у неё ничего не спрашиваете, просто тащите её за собой…

— Костя-то тебе чем не угодил, эй? — голос Серёжи стал напряжённым. — Ты на него бочку не кати…

— Ой, а что ты мне сделаешь?

— А НУ ХВАТИТ!!!

Тамара крикнула это настолько громко, что даже немного перешла на визг, а Саша от неожиданности выронил телефон. Тот бухнулся на пол экраном вниз, и света в кабине стало меньше. Все напряжённо смотрели на неё, а Тамара на них глядела дико, будто вот-вот кинется.

— Разошлись по разным углам!!! — рявкнула она до рези в горле, сжав рукоять Стикера. — Кто начнёт рыпаться, получит по лицу! И это я сейчас не шучу, уж поверьте! Быстро отошли друг от друга!!!

Саша не двинулся с места, потому что и так стоял у стены: он просто замер, подняв телефон с пола. Ромка действительно по какой-то причине отступил назад, а Серёжа от него отодвинулся. Всё это произошло в пару секунд, так что они все, возможно, сделали это как-то машинально.

— Вы двое, запомните раз и навсегда: Саша мой друг, и это не обсуждается, — сказала Тамара в сторону Ромки и Серёжи. — Тот, кто станет против этого возражать, получит по лицу Сти… то есть тростью. А ты! — Стикер внезапно взлетел в воздух, указав на Сашу Солнышева. — Не смей плохо отзываться о ком-то из «Стаккато» в моём присутствии! Они и мои друзья тоже, и выслушивать подобное я не стану!

Голос её звучал в тишине лифта зло и твёрдо. Тамара даже почувствовала, что слегка осипла, а руки дрожали от злости. Но то, что ей нужно было сказать, она сказала, и теперь чувствовала, как за её плечами расправляются крылья.

— А теперь давайте вместе думать, как выбраться отсюда. Вместо того, чтобы сраться друг с другом.

Ромка тяжело выдохнул.

— Ну ты даёшь…

— Нам просто нужно подождать, пока кто-нибудь придёт, — сказал Серёжа. — Лифтёрша же сказала, что попробует что-то сделать, кого-то позвать.

— Но это когда ещё будет, — вздохнул Ромка.

Они помолчали, стоя по разным углам лифта. Свет от телефонов причудливо плясал в зеркале. Каждый подумал о чём-то своём. Тамара — про то, как её угораздило попасть в такую передрягу.

Главное не застрять здесь слишком надолго. Егор будет волноваться, если не дозвонится, да и родители могут вернуться…

Промёрзшие колени неприятно ныли. Тамара растёрла их пальцами свободной руки, спиной упёршись в стену рядом с зеркалом.

— Холодно здесь, — шепнул Саша.

— Ага, есть такое, — согласилась Тамара.

— Говорил же, что… — снова начал Ромка свои речи про «одеваться потеплее».

— Да знаю я, отстань. Я же не думала, что мы так встрянем.

Послышалось шуршание, и в темноте на неё накинулась тяжёлая куртка. По запаху — Ромкина.

— Накинь, чтобы потеплее было.

— Вот ещё! — скинув куртку, Тамара протянула её обратно. — Забирай, нечего тебе болеть…

Они мельком переглянулись.

Поджав губы, Ромка взял куртку и снова надел на себя.

— Как вы вообще познакомились? — спросил их Серёжа. — Вы вроде до «Стаккато» ещё знакомы были, да?

Тамара уже открыла рот, но первым заговорил Ромка:

— Она зарисовывала одно граффити, а я мимо шёл и…

— Ага, щас же! — возмутилась Тамара. — Всё было не так! Это за тобой полицейские гнались, а ты по бакам шкерился…

Саша с Серёжей прыснули.

— Так Многоножка у нас вандал, оказывается!

— Да нет, говорю же! Ничего я не рисовала, да и баллончик-то в руках никогда не держала, правда! Это Рома у нас любитель подпортить чужое имущество…

— Так граффити в итоге было?

— Ну, захотел я подправить одно, — признался Ромка. — А Многоножка мне помочь вызвалась.

— В смысле, подправить? Причиндал пририсовать?

— Скорее — добавить свои глубокомысленные ремарки, — съязвила из угла Тамара.

— Ага, и ты мне в этом помогла, не забывай. И даже подпись оставила.

— Подписи оставил ты, на меня не вешай.

— У меня одноклассник был, так он клёвые граффити рисовал, — поделился вдруг Саша. — Не всякие там подписи уличные и прочие, а такие… со смыслом, что ли. И сам был славный, Артуром звали. Его однажды даже в классе отчитали за то, что спалили за таким…

Тамара с Ромкой не решились ничего сказать. Зато Серёжа спросил:

— А потом что с ним стало? Перевёлся?

— Поговаривали, что у него нашли какую-то болезнь. Смертельную, или около того. Я не знаю, это примерно год назад было. Может, его и в живых-то нет уже, а граффити его до сих пор… — Саша замялся.

Внутри Тамары всё похолодело: а что если «скрытый смысл» был… Она посмотрела на силуэт стоящего рядом Ромки, но тот ничего не говорил, глядя в пустоту.

— Круто, наверное, иметь такое хобби и руки из верного места, — поделился мыслями Серёжа. — Я как-то пытался — вообще ничего не получалось.

— Да я тоже. Тут надо стремление иметь и желание научиться. Ну и… людей толковых, которые покажут, что да как. У меня таких не было.

— А ты, Ром, рисовал когда-нибудь граффити? — спросила Тамара негромко, многозначительно на него посмотрев. Тот повернул голову, но глаз его Тамара в темноте не видела.

— Неа, — коротко бросил тот, будто даже немного сочувствующе. — Я только ломал да портил всякое. Как по мне, после себя можно что и получше оставить, чем простую мазню на стене.

— Не говори так, — сказал ему Саша сурово. — Не знаю, жив ли он сейчас, но он делал то, что мог и умел. И у него даже хорошо получалось. А ты что умеешь? «Звезду Народов» распиливать?

— Откуда ты…

— Читал в газете. Давно. Думал, что фамилия у тебя знакомая. А я её видел.

— Фигасе, что у нас тут выясняется, — деланно удивился Серёжа, глядя по сторонам. — Да вы все тут, оказывается, не без грешков?

— Я хотя бы на девушек не кидаюсь.

— А вот тут я тебя даже поддержу.

— Хватит наезжать на него! — вступилась Тамара снова. — Это прошлые дела, к тому же даже не ваши, и Саша за это перед Нюрой извинился. Забыли!

Все замолчали на какое-то время.

— А я недалеко от Щорса видела… граффити такое интересное, — сказала Тамара медленно. К ней не сразу повернули головы. — Вроде… «скрытый смысл» или типа того. Такое… хорошо нарисованное. Это было его?.. Этого Артура?

Саша пожал плечами.

— Может быть, я не видел. Но на самом деле да, похоже на то, чем он обычно занимался. Его «тематика».

— А мне вот интересно другое, — сказал Серёжа, скрестив руки. — Ты реально пытался распилить «Звезду Народов»? Зачем? На металл сдать?

— Нет, конечно. За неё копейки бы дали.

— То есть, это реально был ты?

— Ну я. И что?

— А нафига?

— Мне ты тоже никогда не рассказывал, — сказала Тамара. — Только тем полицейским что-то объяснял…

В лифте на какое-то время воцарилось молчание. Ромка явно ощущал на себе чужие взгляды, и точно не был от этого в восторге.

— Да чё вы пристали-то… Дела минувших дней, как грится…

— Ну нам просто интересно. Раз ты говоришь — не для выгоды, потому что не продать. А для чего тогда?

— Да как объяснить-то, блин… Даже не знаю. Просто бесит она меня. Чёртов жестяной памятник — а к нему на поклон приходят, цветы к нему кладут, фоткаются. Жена моего бати вон дочку свою таскала, чтобы эт самое. И меня хотела утащить. А я как-то пришёл к нему, и смотрю — какой-то мелкий пацанёнок на неё, на Звезду-то, забраться пытается. Так мамка на него так накинулась, мол, ты что творишь — и давай орать. И мне так тошно стало. Тошно и обидно. Какая-то жестянка, а люди из-за неё на детей орать готовы, и вообще возносят её, будто бы это хрен пойми что. А это, типа… просто кусок металла. Вот я и решил её распилить втихаря. Чтобы… не знаю. Чтобы показать им, что-то, ради чего они так боятся, и с чем фоткаются — это просто жестянка, и не более.

— А такую вещь, как память, ты не понимаешь? — серьёзно спросил Серёжа. — Это не просто кусок жести, как памятник Пушкину — это не просто кусок камня. «Звезда Народов» — это ведь символ. А на символ действительно нельзя с ногами залазить, потому что… это неправильно. Суть не в самой жестянке, а в том, что она значит для всех этих людей.

— Да ну, и ты туда же, — Ромка махнул рукой.

— Но Серёжа прав, Ром, — сказала Тамара, в темноте осторожно взяв его за рукав. — Для людей… эта вещь много значит, но не потому что она из дорогого металла, а из-за события. Помнишь, те скульптуры из проволоки, которые ты мне показывал? Возможно, для человека, который делал «Звезду Народов», она тоже очень много значила, как и для того, кто делал те скульптуры. Люди… что-то вкладывают в это. Поэтому, по сути, это больше, чем просто материал, которому придали форму.

Ромка тяжело выдохнул носом, но ничего не сказал. В темноте не видно было, куда он смотрит, и не разглядеть было, что сейчас в его взгляде.

— Ладно, — вздохнул Серёжа. — Что было, то и правда было. За каждым здесь, видимо, водится грешков. И у меня тоже свои имеются.

— Что, в детстве двойку по математике получил? — усмехнулся Ромка.

— Не, с математикой у меня всегда было одинаково… плохо. Я про другое. Я какое-то время тусил с… с гопниками.

— Это с какими?

— Да никакими. Просто семь-восемь алкашей-долбоящиков из параллельного класса. Мелких стопарили, ширялись чем попало, в парке из-за них по вечерам ходить было нельзя. Как вспомню — аж мерзко.

— А как ты к ним попал? — удивилась Тамара.

— Да как-то… Я и не помню, если честно. Там заводилой был чел по кличке Водичка.

— Ой бл*… — протянул очень долго Ромка, как будто узнав знакомое прозвище.

— Что, знаешь его?

— Ага, его многие пацаны знают. Таких мудаков, как Водичка, только поискать. Слуш, Серёг, а как ты с ним вообще…

— Давай оставим это, ладно? Главное, что…

— Э, не-не-не! Ты меня развёл рассказать, зачем я «Звезду Народов» портил, теперь давай сам колись. Как вышло, что ты с Водичкой затусил?

«Что вообще может быть страшного в человеке с таким прозвищем…» — скептически подумала Тамара.

Даже по голосу было понятно, что Серёже очень неловко вспоминать подобное. Но он для чего-то сам напросился и, видимо, теперь был этому не рад.

— Ну. В общем… Он в параллельном классе учился. И многих чмырил, и ничего ему за это не было. А единственный способ, чтобы тебя не чмырили — стать «чётким» пацанчиком. Вот так и вышло, что я пару раз с его друганами затусил просто ради приличия, чтобы отстали и не лезли, а потом они затянули меня к себе и… И я, блин, почти к ним втянулся. Не потому что с ними было круто. Говно, а не люди. Считали себя «бригадой», «брат за брата», всё такое, мозгов как у баранов. Но блин, что-то такое было, объяснить не могу… Что-то… надёжное, может быть? Как будто стоишь с ними — и никто посторонний тебя не тронет, никто тебе слова не скажет. Только я ведь был не такой, как они. Думаю, когда-нибудь они заметили бы.

— А как ты соскочил? — спросил Ромка.

— Да Водичку же за что-то посадили вроде. Или перевели, фиг знает. В общем, без заводилы компанию собирать стало некому и я благополучно слился. Помню, когда он пропал, вся школа вздохнула с облегчением, даже учителя. А я вскоре нашёл себе нормальную компанию. В «Стаккато».

— Выходит, если бы ты с Костей не познакомился, до сих пор бы с ними зависал?

— Не понимаю, с чего ты это взяла, но… но кто знает. С первого взгляда это не связано, но вполне может быть и так.

— А Костя с Нюрой в курсе?

— Неа. Зачем им. Они не спрашивали, да и я не особо распространялся.

— Серьёзно?!

— А что это изменит, если даже они узнают? Просто… не слишком хорошие для меня времена, и все это понимают. Я не скрываю этого, но просто не было возможности им рассказать. И смысла… тоже не было. А тут мы всё равно старые грешки обсуждаем. Вот я и решил свои пять копеек внести.

— Не, ну с Водичкой, конечно, тусить хреновая идея, — сказал Ромка.

— А что, ты тоже с ним знаком?

— Один мой кореш бывший у него в компании гулял. Так Водичка шутки ради его чуть под машину не толкнул. А другому жигой брови спалил, хэ зэ, по пьяни или нет. Короче, долбанутый чел на всю голову. К такому спиной поворачиваться никогда нельзя, он тебе или нож в спину всадит или чё похуже — куда пониже…

Парни неслышно прыснули, а Тамаре было не слишком смешно — таких шуток она не понимала.

Со стороны дверей раздался железный стук, а затем кабина содрогнулась. Тамара инстинктивно схватилась за Ромку, когда что-то снаружи раскрыло двери лифта и в кабину проник свет.

Пол лестничной площадки был примерно на полметра выше пола лифта.

— Вылезайте живее! — скомандовали им.