Многоножка

30. «Цубасано»

Была ли тому виной бушующая в Ветродвинске эпидемия, долгое нахождение в холодном лифте с потенциально заражённым Сашей или что-то ещё, но Тамара к понедельнику сильно заболела.

Из Сети она узнала, что-то же самое случилось и с Ромкой, и даже с Серёжей, который до этого упорно держался здоровее всех здоровых. В итоге большая часть людей, которые должны были снимать последние сцены, сейчас мёртвыми грузами лежали по домам, не в силах даже выбраться из кроватей.

Тамара издавала звуки, похожие на бормотание зомби, кутаясь в одеяло. Усевшись на кровати, как гусеница, она медленно хлебала приготовленный Егором раствор. На часах было девять утра: уроки уже начались.

«И что мы будем делать…» — написала она в общем чате. Онлайн были Серёжа с Костей, но ответила Нюра:

Тамара глянула на календарь. Последний срок отправки видео на конкурс — пятнадцатое апреля. А до этого нужно было ещё доснимать, допроверить всё, смонтировать, скинуть на носитель… Или не скидывать?

«Сколько у нас времени?» — спросил Костя.

«Ну… Чем раньше закончим, тем лучше, — напечатала Тамара. — Но его у нас не так уж много. Нужно… что-то делать».

Мята, свернувшийся у неё на коленях, вытянул во сне лапу, вонзив в одеяло коготочки, и облизнулся. «Что ему такого снится?» — подумалось Тамаре.

«Давайте завтра, — предложила она. — Нам всего несколько сцен осталось, а потом монтаж…»

И неожиданно написал Ромка:

Про себя Тамара отметила, что это было первое сообщение, написанное им в общей беседе. Обычно он отмалчивался, даже если был в онлайне, когда кто-то что-то писал.

«Ты ведь главный герой. Без тебя никак. У тебя что-то срочное?» — спросил Серёжа.

«Может ли быть это связано с…» — подумала Тамара напряжённо. Сердце сжалось, потому что ей не хотелось, чтобы такие вещи были связаны.

Ноги после длительного отдыха слегка отвыкли от того, чтобы ходить по улице, но Тамару мало волновали их нужды. Воодушевление от того, что совсем скоро они доснимут фильм с Ромкой в главной роли, отправят на «Движение» и, возможно, творение «Стаккато» даже кому-то покажут — в общем, всё это наполняло Тамару невероятной решимостью идти до конца, как бы ни болели колени.

Агата, к её величайшему облегчению, тоже пошла на поправку. Они виделись не так часто, но когда это происходило, она больше не выглядела настолько сильно убитой по поводу Оли. Хотя Тамара была уверена: такие вещи просто так человека не отпускают, и должно пройти время, прежде чем человек сможет вздохнуть спокойно.

— Ну что, болезные, помаленьку просыпаетесь? — бодро спросила их Лебедева перед занятиями.

Ромки и Ксюши не было, но все остальные всё же пришли. Костя до сих пор немного подкашливал, а Серёжа с Нюрой шмыгали, — поспешным было назвать их текущее состояние «просыпанием». Оно скорее было просто «текущим», потому что из носа у каждого то и дело текло.

— Я сегодня не одна, я сегодня с новостями!

— Занятия не будет? — с надеждой спросил Костя, после чего оглушительно шмыгнул.

— Ага, размечтался, Кэмбербетч! Раз пришёл, значит силы есть, а раз силы есть — значит, надо тратить! У меня на тебя сегодня особые планы. А новости про другое. В мае в Ветродвинск снова приедет московская комиссия: выдавать гранты и премии, финансировать кое-какие проекты, и прочая, прочая, прочая… Полагаю, кто-то из вас знает, что это значит?

— Что они точно заглянут в «Чеховский»? — предположил Серёжа.

— И-мен-но! А это значит, что шанс у нас просто невероятный! Вспомните-ка, когда они в последний раз здесь были?

— Несколько лет назад, при Викторе Саныче, — ответила Нюра, подняв вверх руку, как на уроке. — Тогда они ставили «Мастера и Маргариту», и комиссия это одобрила, профинансировав клуб.

— Да ты моя радость, всё-то помнишь! Именно так. Ну что, горите желанием выступить?

— А с чем? — спросил Серёжа после небольшой паузы. — У нас один только наспех склёпанный Шекспир…

— Ну нет, с ним я вам выступать больше не дам, он и так у себя в гробу сделал несколько мощных оборотов при вашем… перфомансе. Если мы будем там играть, то мы должны выбрать что-то… что-то наше, что-то незаезженное. Всё же «Чеховский» — это уровень для вас, причём немалый.

— Звучит круто! — выразил мнение Костя. Нюра с Серёжей его поддержали.

— Я тоже, тоже хочу!!! — закричала с места Ксюха, единственная, кто вообще не болел. — Я в «Чеховский» ещё в детстве с папкой ходила!.. Там ведь очень круто, да, народ?!

— Смотреть — да. Выступать…

— Серёг, а ты там был?!

— Мне рассказывал один из ребят, которые ушли отсюда. Пашку Сумина помните? Он говорил, что там сцена, конечно, удобная для выступлений, но позади неё тесно, как в каморке Папы Карло.

— Плюсом, давайте не забывать, что у нас есть кое-какие дела… — напомнила Тамара всем. — Вернее, кое-какое одно дело, которое нужно доснять.

— Ну так успеем же, — шмыгнул снова Костя.

— Да сходи уже высморкайся, боже мой…

— Можно просто «Константин»…

— А как у вас с фильмом, дело двигается? — спросила Лебедева, когда Костя отошёл.

— Да, почти досняли! Только Ромка что-то приболел, а без него снимать не можем — центральный персонаж. А в целом, ещё пара сцен, наверное, и Сашка смонтирует…

Телефон завибрировал: судя по уведомлению, написал Ромка. Тамара внутренне напряглась, потому что события такого рода случались крайне редко.

«Что с тобой такое?» — написала ему Тамара. Напряглась: такие новости не сулили ничего хорошего ни для одного из них.

«Обострение, — ответил Ромка на удивление быстро. — Слушай. Можешь сгонять к „скрытому смыслу“?»

Тамара опешила.

Сашин рассказ про Артура, рисующего граффити «со смыслом», Тамара не забыла, и, когда вспоминала о нём, ей становилось неловко и грустно. Но она спрашивала себя, что может сделать — и получалось, что… ничего. Почти ничего.

«Может, замазать написанное новым слоем краски? Но я не знаю точного оттенка, и могу всё испортить…»

Мелькала и мысль приписать ниже извинение, но это было бы совсем уж глупо.

Оценив свои шансы, усталость собственных коленей и время прибытия родителей домой, Тамара после занятий спросила приехавшего за ней на «Мистере Парусе» Егора:

— Можешь свозить меня в одно место?

— Могу, мы прямо сейчас туда едем.

— Это не к нам домой.

— А куда тебя опять тянет? На съёмки? Поздно ведь уже.

— Нет, не на съёмки. Мне, в общем, нужно в район Щорса кое-что глянуть. Это недолго, но зато потом я буду спокойна. Мы же можем через туда домой поехать?

— Ты чё, мышка, это ж крюк через полгорода… Что тебе там нужно?

— Сложно объяснить. Я просто кое-что гляну, и всё. У нас ведь есть ещё время, так? Родители сегодня будут в семь…

— Даже если так — мне бензин не бесплатно капает, — недовольно сказал Егор, протягивая сестре шлем. — Это точно не терпит до другого раза?

— Может быть, и терпит, но давай сегодня? Пожалуйста. Чтобы лишний раз потом тебя не гонять.

Егор тяжело вздохнул, когда она вскарабкалась на заднее сиденье, и нажал на педаль.

— Ладно, съездим. Куда ж тебя девать.

Тамара весьма смутно, но всё же запомнила, где расположено граффити. И силуэт человека возле него она увидела издалека. Из-за одежды фигуру было не разглядеть, но, кажется, это была девушка. Когда они приблизились, Тамара увидела, что девушка делает именно то, о чём она недавно думала: макает кисть в банку с краской и замазывает Ромкино послание.

Когда они подъехали, она тихо сказала Егору:

— Останови вот тут.

Она слезла с мопеда, опёршись на Стикер, сняла шлем и, держа его в одной руке, медленно подошла к девушке. В голове Тамары роились вопросы. Почему именно сегодня? Кто она? Может, это автор надписи? Что ему, в таком случае, сказать?

Тамара сделала ещё шаг. Девушка не замечала её. Она замазала почти всё: оставались видны только их с Ромкой подписи.

«Стоит ли выдавать себя? — подумала Тамара. — Стоит ли вообще…»

Она долго собиралась с мыслями, и наконец громко спросила:

— Это вы нарисовали?

Девушка ответила не сразу, тихим глубоким голосом:

— Не я. Друг мой.

Набрав носом воздуха, Тамара зажмурилась.

— Извини, пожалуйста!!! То, что ты стираешь, написал мой друг! Он бы тоже сейчас извинился, но он не может, он в больнице…

Закрасив последнюю подпись (она всё равно немного просвечивала), девушка медленно поднялась, сдёрнула с лица маску и обернулась. Тамара, посмотрев ей в лицо, медленно похолодела, узнав Дашу Швецову — Дурью.

— Это ведь и ты тоже написала, — сказала она спокойным, ровным голосом, держа в пальцах опущенной руки банку с краской. — Там твоя подпись. «Многоножка».

Тамара сжала губы.

— Я не знала, что он… впишет меня.

— Почему не остановила его?

— Я не знала…

— Артур умер вчера. В больнице. Это граффити — всё, что он оставил.

Глаза у Даши в тот момент были некрасивые, как всегда выпученные, но покрасневшие и до невероятия печальные. Тамара не могла себя заставить посмотреть в них, помня прошлые обиды, и не могла заставить себя извиняться перед ней. Ведь не Даша была автором граффити.

И всё же Тамара чувствовала, что виновата — в том числе и перед ней.

Она не помнила, сколько времени они стояли молча. Но в один момент Даша взяла банку с остатками серой краски из одной руки в другую и резким рывком выплеснула всё, что было, Тамаре на одежду.

Та даже не пошевелилась.

— Сдохни.

— Эй, ты что творишь?! — послышался сзади крик Егора. Бросив на него быстрый взгляд, Даша развернулась и зашагала прочь.

Егор подбежал к сестре.

— Твою мать… Эй, а ну стой!

— Не надо, — тихо сказала Тамара, не поднимая головы. Она чувствовала, как холодная липкая тяжесть на одежде будто бы утягивающую её вниз. В тот момент она подумала о том, как это иронично: краска, замазавшая след Ромкиной пакости, теперь была и на ней самой.

— Что значит «не надо»?! — не унимался Егор. — Она тебе пальто испоганила!

Тамара подняла голову, чувствуя, как намокают глаза.

— Я это заслужила.

Может, стоило тогда остановить Ромку, а не присоединяться к нему? Но разве он знал, что этой своей «шалостью» испортит, возможно, последнее, что оставил после себя тяжело больной человек? Испортит последнюю память о нём?

— Едем домой, — сказала Тамара тихо, снова опуская голову и вытирая рукой — но не рукавом — глаза.

С пальто, подумала она смиренно, придётся распрощаться.

По поводу испорченной одежды Егор был раздосадован гораздо больше самой Тамары — ещё и на себя ворчал, что недоглядел, и не вмешался, когда нужно было, да ещё и Тамару послушал, и обидчицу догонять не стал.

— Вот тебе и съездили… Что маме теперь скажем? В чём теперь ходить будешь? Эта дрянь ведь не отстирывается… — сетовал он, когда они ехали домой. Тамара слушала его вполуха, потому что ей в тот момент было решительно всё равно, как она одета. Ведь она стала виновником того, что Ромка испортил «скрытый смысл», решив внести в него свою лепту. А в итоге…

Егор остановил «Мистер Парус» в трёх кварталах от их дома. Снял шлем и слез с сиденья.

— Жди тут. Я быстро. Какой у тебя размер?..

— А? — не сразу поняла Тамара.

— Размер пальто, говорю, какой у тебя?

— Аааа… ну…

Спустя примерно минут двадцать Егор вернулся из магазина одежды, возле которого они припарковались, неся в руках пакет. Отдав его Тамаре он буркнул «не заляпай», и снова завёл мопед.

До дома он больше не проронил ни слова.

К их невероятному везению, родители ещё не пришли. Насупленный и сердитый — или старающийся таким казаться — Егор отправил Тамару мыться (неясно, зачем, ведь на кожу краски почти не попало, но она всё равно послушалась). Когда она переоделась в домашнее, он сказал, что испачканное пальто спрятал, и в ближайшее время тайком выбросит, а ей купил точно такое же.

— Ты мне должна, поняла? — спросил он сурово. — Оно стоило ни хера не дёшево. Я адски рискую своей жопой, чтобы тебя покрывать, ты хоть это понимаешь?

— Понимаю, — признала Тамара грустно. — Прости. Спасибо большое. Без тебя я бы точно пропала.

— Вот-вот! Вспоминай об этом почаще. А теперь сядь и расскажи, какого хера это было.

С одной стороны, в обычной ситуации Тамара была бы резко против того, чтобы посвящать Егора в их с Ромкой приключения. Потому что у Егора к Тварину отношение весьма категоричное, и, если он ещё что-то про него узнает — оно только укоренится. С другой стороны, теперь, даже сквозь пелену тоски и самобичевания, Тамара понимала, что Егор без особых на то причин сегодня невероятно её выручил. И не только сегодня, но и несколько последних недель — он постоянно рисковал родительским доверием ради того, чтобы возить свою неуёмную сестру в «Стаккато» и на съёмки. Так что она действительно была ему невероятно обязана.

Именно поэтому Тамара и решила рассказать про «скрытый смысл». Решила… но по какой-то причине заговорила совсем о другом. Заговорила медленно, но на удивление осознанно подбирая слова, будто бы внутри её головы они уже когда-то были.

— Есть… такое слово, которое звучит как «цубасано». Оно японское. Оно означает очень сложную вещь. Как бы тебе это объяснить. Это когда тебе… одному тебе совершенно наплевать на что-то, о чём другие очень сильно заботятся. То есть, ты видишь, как люди с этим носятся, и думаешь: ну и ладно. И ничего не чувствуешь. И при этом тебе не плевать на что-то или на кого-то ещё — на вещь или человека, про которого никто и не думает даже. «Цубасано» — это, наверное, то ощущение, когда ты понимаешь, насколько твои интересы разнятся с интересами кого-то другого. Будто бы пропасть открываешь, и тебе грустно, что она есть. И кажется, что, если бы её не было — люди гораздо легче находили бы общий язык.

— Что-то я не совсем вкуриваю, — вздохнул Егор. — Можешь понятнее объяснять?

Разговор происходил в комнате. На кухне за стеной закипал чайник. Тамара совсем не сердилась на брата за то, что такие неожиданные слова он не воспринимает всерьёз. Отчасти, может, это и было «цубасано»?

— Понимаешь, это вот то самое чувство, когда ты говоришь кому-то: «какой здоровский мультик! Он просто класс!» А человек тебе: «ну ладно, наверное, да, но смотреть я его не буду». Это и есть «цубасано». Когда ты чувствуешь, что не в состоянии задеть человека чем-то, что тебе дорого, а он не в состоянии этого оценить. И с этим ничего не сделаешь, потому что вы все разные. Или когда… когда ты говоришь кому-то: «смотрите, он неплохой человек!» А все тебе в ответ твердят, что плохой. А объяснить ты никому не можешь, потому что тебе не верят.

— И часто у тебя такое?

— Ещё как! Я, к примеру, верю, что когда-нибудь смогу ходить и без Стикера. Мне просто нужно найти способ, и тогда мы с ним… разорвём контракт. А мне все говорят, что я инвалид, что ноги нужно беречь, что три месяца осталось, и на сцене играть не смогу, и бла-бла-бла… Но сейчас не об этом. В общем… Мы с Ромкой познакомились во дворе, тут недалеко. Он разбивал какую-то клавиатуру, которую ему подарили, а он её не хотел, и кнопки летели во все стороны, как… брызги. И мне стало так её жалко. Я подошла и остановила его. Сказала, что так не надо. Тогда он меня назвал чокнутой, но с тех пор мы и… подружились?

За окном медленно сгущались весенние сумерки. Егор внимательно слушал свою сестру.

— В общем, чем дальше я его узнавала, тем больше понимала, что он ведь неплохой человек. Даже хороший. Просто ему запудрили с детства мозги, внушили, что он плохой, потому что у него неприятная фамилия. И он решил соответствовать. Чтобы… мстить миру за то, что он с ним сделал, как бы это ни звучало. И я его прекрасно понимаю. Когда тебе делают больно — первое, что тебе хочется, так это сделать кому-то ещё больнее. Отреагировать. Чтобы кто-то понял, как тебе больно. Отчасти для этого Ромка и творил пакости: пытался «Звезду Народов» распилить, испортил граффити… Понимаешь, это странно, и я не оправдываю, но в каждом его поступке есть не просто смысл, а причина… И если в ней разобраться, то получится, что он ничуть не хуже других людей. Но разбираться-то никто не хочет. Легче просто взять первое попавшееся, и из этого сделать ярлык! А мне… мне так не легче. Потому что я его чувствую. Рома стал мне другом. Не потому что мы суперски понимаем друг друга, и не почему-то ещё. А просто потому что. И я чувствую, что он думает так же.

— Окей, с долгим предисловием покончили, — устало потёр глаза Егор. — Что сегодня-то произошло?

— Дело в том, что… Он испортил то граффити, которое мы сегодня видели, и в этот момент я ему помогала.

— Чего?!

— Ну, не то, чтобы прямо помогала! Я просто напросилась с ним и… стояла рядом. Мне тогда не казалось это чем-то преступным. Но теперь я узнала, что это один мальчик нарисовал. Он чем-то тяжело болел и… и сегодня та девушка сказала, что он умер в больнице. Она учится в нашей школе, Даша зовут. Она знала, что это были мы с Ромкой. И, видимо… не знаю. Видимо, дружила с тем художником.

— И из-за этого краской тебя поливать?

— Я заслужила это, понимаешь? — со слезами на глазах спросила Тамара, сжимая в руках взятый за ствол Стикер. — А Ромка… он бы тоже извинился перед ней, я уверена. Но он не смог сегодня прийти, потому что в больнице, — она тяжело выдохнула, содрогнувшись плечами, и шмыгнула. — Ты прости, Егор. Не надо было деньги на меня тратить.

— Да хватит уже!!!

Тамара повернула голову. Егор смотрел на неё почти что зло.

— Что ты тут развела?! Какие-то «цубасано», какие-то «заслужила»… Что за хрень?! Тебя что, головой уронили?! Ладно, с Твариным дружить — дело твоё, влезать не стану. Но гордость-то твоя где?! С каких пор ты позволяешь каким-то тупым девахам втаптывать тебя в грязь? «Заслужила»?! Как бы не так!

— Но я ведь…

— Даже если ты была виновата — ты извинилась. А то, что эта мымра вылила на тебя краску — это бредятина, и это не нормально, и это точно не то, что моя сестра могла заслужить. Будь бы она парнем, я бы ей врезал за подобную хрень. Одежда, блин, вообще-то не бесплатная, она хоть в курсе?! Так что не смей себя убеждать, что ты это заслужила! Ты — Тамара Суржикова, ты заслуживаешь только лучшего! Ну-ка нос задери! Да, вот так! И сопли вытри!

— Да я ж болею… до сих пор…

— Всё равно вытри. Бог ты мой, всему тебя, мышка, нужно учить. Что бы бабушка сказала, если бы тебя увидела в таком состоянии?!

— Что я — безвольная козявка, — улыбаясь сквозь слёзы, шмыгнула Тамара.

— Вот именно! — улыбнулся ей в ответ Егор. — Так бы она и сказала. Пойдём, там чайник скипел… Что за бред, кто придумал, блин, «цубасано» какие-то…

— Я придумала, — сказала ему вслед Тамара. — И в «цубасано» я вообще-то верю.

Егор вышел из комнаты, ничего ей не ответив.