Многоножка

5. Неловкие вещи

— Нет, и точка, — железно сказала ей мама, сидящая за кухонным столом.

Речь, разумеется шла о «Стаккато» — вечером Тамара снова про него заговорила.

— Мама, ну это единичный случай…

— Ага, конечно. А потом у тебя ноги сами вылечатся. Тамара, ты сама-то не понимаешь, что будет только хуже от лишних нагрузок?!

Аргументы Тамары были как пухлый лягушачий подбородок: они стремительно надувались от одной только мысли — «Я хочу в „Стаккато“, но сдувались, когда мама говорила, почему ей туда нельзя. И снова надувались — из-за Тамариного «я хочу…»

— Твои обезболивающие не дешёвые, и постоянно мы покупать их не можем. Пойми ты, наконец, что я это не из вредности делаю! А из-за того, что ты убьёшь себя в этом «Стаккато», если будешь в него ходить..

— Да всё же не так критично… — вздохнула Тамара.

— Всё очень критично, просто ты пока что не осознаёшь этого из-за своих хотелок! — мама сердито отхлебнула из кружки чай. Помолчала какое-то время.

— Мы с папой говорили вчера о том, что школа для тебя тоже становится вредной. Все эти походы… Может, тебе месяц-другой посидеть на домашнем обучении?

Тамара ясно понимала, к чему всё идёт. Если её запрут дома и заставят учиться так — то за пределы квартиры ей и вовсе путь заказан.

— Вот уж дудки! — вспыхнула она.

— Ну что за разговоры…

— Не хочу на домашнее! Хочу, — Тамара даже поднялась на ноги, схватив Стикер, стоящий рядом без дела, — хочу бегать по утрам. Хочу прыгать, танцевать, на сцене играть. А попробуете запереть меня дома — уйду от вас!

— И куда ты уйдёшь? — мрачно поинтересовалась мама.

«И что, уйдёшь от них — и лучше станет?» — спросил Стикер.

— Да хоть к бабушке!..

— Тамара, имей совесть. У неё пенсия мизерная, а ей ещё тебя кормить… Ты инвалид, тебе нужен специальный…

— Да не инвалид я!!! — перебила её Тамара, в сердцах стукнув по полу Стикером. В тот момент она чуть не ревела. — Я не инвалид, ясно?!

— А кто ты? — невесело усмехнулась мама. — Сильная независимая женщина?

— Да! И не смейся! — в отличие от постоянно иронизирующей мамы, Тамара была серьёзна, как никогда. — Давай я… что-нибудь сделаю. С ногами.

Мама, допив чай, обратила на неё ещё более скептический взгляд.

— В смысле — «сделаешь»? Что ты с ними можешь сделать?

— Ну… Не знаю.

— Не знаешь — тогда не говори… — мама вздохнула. — Никакого театра. Я всё сказала.

В бессилии Тамара бухнулась на кровать, зарывшись лицом в подушку. Сжала зубы, чтобы не реветь, хотя слёзы просились наружу сами. Свет она включать не стала и лежала в тёмной комнате.

«Разорвёшь со мной контракт, говоришь, — усмехнулся Стикер, — ничего ты не разорвёшь, сама знаешь…»

— Заткнись, дурацкая ты палка!.. — крикнула на него Тамара, поднявшись на руках.

Стикер, конечно же, молчал. Но Тамара злилась.

Потянулась за телефоном, разблокировала. Темноту комнаты пронзил свет небольшого экрана.

В беседе никто всё ещё ничего не писал.

Откинувшись на спину, Тамара машинально начала листать ленту новостей. В потоке фотографий, постов и комментариев она на какое-то время и себя забыла, и сама не поняла, каким путём спустя время оказалась на странице незнакомого человека.

Одна из записей на стене его профиля гласила:

Виденная до смешного много раз цитата заставила Тамару сжать пальцами корпус телефона. Иногда, подумала она, Вселенная — или что бы это ни было — подаёт такие отчётливые знаки, что начинаешь почти что верить в высшие силы (Тамара и правда в эти самые силы верила, но никогда не обращалась к ним за помощью — считала, что у них и других дел по горло).

«Лежать в направлении… как же нелепо, — подумала она сердито. — Сколько людей лежат, никто даже с места не сдвинется… Может быть, попросить помочь бабушку?»

Однако в этот раз она почти что наверняка встанет на сторону мамы. Потому что «ноги, Тамара, у тебя больные, и перенапрягать их нельзя!..».

Она набрала носом воздух.

Открыла беседу, которую Агата переименовала в «Стаккатовцы».

«Капитулируешь?» — спросил Стикер, когда Тамара уже занесла палец над клавишей «Отправить».

Она остановилась.

Сообщение действительно выглядело, как капитуляция. Как признание: «я не справилась, я не смогу ничего сделать».

«Пока ещё рано…» — подумала Тамара, поднимаясь. Подержала пальцы на рукояти Стикера, немного подумала, взглянула в тёмное окно. Сообщение до сих пор висело в редакторе, неотправленное. Оставив его так, Тамара вышла из онлайна.

…— Ты куда намылилась? — спросила мама, услышав, как она неуклюже обувается в коридоре.

Лишь надев ботинки, Тамара ответила:

— Я тут, возле дома прогуляюсь.

Мама странно взглянула на неё. Но сказала лишь:

— Только недолго. И телефон с собой возьми.

За ним пришлось возвращаться.

…Улица встретила Тамару тёмным небом, прохладой и бледно-оранжевым фонарным светом. Выйдя, она постояла у подъезда, вдыхая по-осеннему холодный вечерний воздух, в котором слегка пахло куревом, машинами, асфальтом и много чем ещё.

Ноги слегка побаливали, но к такому Тамара уже привыкла. Медленно ступая, она прошлась вдоль дома, с тоской взглянув на остановку в сотне-другой метрах от неё.

Достала телефон, ещё раз поглядела в пустую беседу, куда до сих пор никто ничего не написал, хотя Костя и Нюра были онлайн. В «Стаккато» ли они сейчас? И чем заняты? Написать что-нибудь Тамара не решилась — как и сорваться на автобус до Сухоложской.

«Денег на автобус всё равно нет…», — подумала она, продолжая свой путь.

Она прошла мимо пустынной детской площадки с неуклюжими качелями и разноцветным куполом железной «паутинки». В голову не лезло ни одной идеи о том, как ей всё-таки быть со «Стаккато».

Бросить всё?

Такой простой выход. Уйти из беседы, сказать Свете — «я не справилась, прости». Сидеть взаперти в четырёх стенах на домашнем обучении. Забыть про пляски на сцене. Ежедневно слушать ехидства Стикера, и даже не думать о том, чтобы когда-нибудь разорвать с ним контракт…

Откуда-то сбоку раздался резкий треск.

Тамара повернула голову, найдя источник звука.

На той самой пустой детской площадке кто-то невысокий и неширокий в чёрной куртке — большего было не разобрать — разбивал о прутья паутинки клавиатуру.

Он бил, размахиваясь, настолько сильно и зло, что из неё брызгами разлетались клавиши. Удар, ещё удар, ещё удар — от неё отлетел пробел, показались какие-то внутренние платы…

Удар! Бьющий не жалел силы. От клавиатуры отделился пластмассовый осколок.

Тамаре стало больно.

Боль была не физической. Она шевельнулась где-то глубоко в сердце, и была настолько наивной, что сперва Тамара даже ей не поверила. Что может быть больного в наблюдении того, как кто-то разламывает ненужную ему вещь?

Понаблюдав несколько секунд, Тамара немного вернулась назад и быстро подошла к человеку со спины. Вокруг не было ни души. Она намеревалась его остановить.

— Перестань, — сказала она твёрдо.

На неё обернулся смутно знакомый черноволосый юноша. Даже красивый в каком-то плане — но только с первого взгляда. Со второго замечались немытые волосы, ссадина под глазом, рассеченная нижняя губа и грязная щека. Глаза — чуть выпученные, но не так сильно, как у Дурьи. Злые, как будто клавиатура его очень обидела.

— Что? — переспросил он чуть хрипло, не поняв.

— Достаточно уже, — повторила Тамара не слишком уверенно, но без робости. — Ты её всю разворотил…

И тут она осознала, где раньше его видела.

Это был тот самый парень, который при ней скрывался от погони, и которого она «сдала» на руки полицейским, когда шла от Задиры Робби! Лучше бы, подумалось Тамаре, уходить отсюда скорее, пока он меня тоже не узнал и не решил отомстить…

Юноша взглянул на неё из-под капюшона, перевёл глаза на Стикера, на её лицо…

— Это ты тогда меня спалила, хромая! — удивился он.

Карты были раскрыты — и Тамара решила пойти ва-банк.

— Ну я. А с чего мне было покрывать тебя?

Сжав губы, парень отвернулся, снова замахнувшись клавиатурой. Собрался добить до конца. Но Тамара, взяв её одной рукой за другой конец, удержала, и удара не последовало.

— Чё ты пристала?! — вскинулся парень, оборачиваясь. — Я хочу расхерачить её!

— Зачем?

— А тебе какая разница?! Шуруй отсюда!

— Хватит её бить.

— Ты чё, больная?!

— Хватит! — злиться начинала уже Тамара. — Её! Бить!!!

Сердитый парень обернулся на неё и отшвырнул поломанную клавиатуру прочь. Та беспомощно хрустнула в стороне.

— Ты и так уже её поломал, — произнесла Тамара уже тише, стараясь успокоить незнакомца. — Хватит с неё.

— Что, она тебе нужна что ли? — растерянно спросил парень. Он явно не понимал, что происходит. Тамара и сама не вполне понимала, знала только одно: с этой бедолаги уже достаточно мучений.

— Не нужна, — она покачала головой. — Но ты мог бы её просто выкинуть. Зачем было так избивать?

— Избивать? Клавиатуру? — переспросил парень и рассмеялся. — Да ты в своём уме, хромая? Я же просто её расхерачил, чтобы…

— Ты не просто, — сказала ему Тамара. — Ты специально.

Парень почему-то замолчал, странно глядя на неё. Тамара, сжав пальцы на рукояти Стикера, смотрела прямо ему в глаза, будто бы стараясь отыскать в них причину того, чем он только что занимался.

Отведя глаза, незнакомец повернулся, подошёл к клавиатуре, нагнулся, подобрал её с земли. Вернулся и протянул Тамаре.

— Она мне не нужна, — сказала та. Несмотря на свои слова, протянула руку, взяла искалеченный чёрный корпус и погладила по нему большим пальцем.

«Бедолага».

Огляделась в поисках урны, нашла ближайший бачок и, подойдя к нему, аккуратно уместила внутри остатки клавиатуры.

Парень всё это время смотрел на неё.

— Ты… чокнутая какая-то, да? — спросил он наконец.

Тамара посмотрела на него. Подошла ближе. Она больше не боялась: если бы он мог, то уже давно сделал бы ей что-нибудь плохое. Оттолкнул бы или стукнул. Но он медлил — значит, пока что был настроен на разговор.

— Кто из нас двоих ещё чокнутый? Ты избивал её, а я… положила в урну.

Парень нахмурился, сунув руки в карманы куртки (из-за этого он стал похож на съёжившуюся от холода треуголистую букву «Ф»).

— Избивал, тоже мне… — хмыкнул он невесело. — Избивают людей. Или животных там. А я её просто ломал.

— Зачем?

— Я хотел разломать её. Расхерачить. В хлам.

— Это я уже поняла. Зачем? Почему бы просто было не выкинуть?

— А может, мне захотелось её сломать! Может, мне хорошо от этого! — бросил парень с вызовом, задрав подбородок и слегка — нос вверх.

Тамара внимательно рассмотрела этот небольшой жест. «Так вот, как это со стороны выглядит…»

— Что в этом может быть хорошего? — спросила она. Сама не до конца понимала, почему просто не развернётся и не уйдёт, оставив незнакомца со своими мыслями. Но чувствовала, что человек перед ней — не глупый, и не из тех, кого называют «гопником» или «быдлом». А если так, то в его действиях должна быть какая-то логика.

Парень подступил к ней, и Тамарина боязнь подступила вместе с ним.

— Мне её подарили, — сказал он медленно и серьёзно, — нахваливали. Говорили — классная. Дорогая. Модная, — он сжал кулаки, — так нахваливали, что тошно стало… Пусть подавятся! В мусорке теперь эта сраная… — он не договорил, из-за чего-то распалившись.

Тамара внимательно смотрела на него слегка снизу вверх — потому что он был чуть выше неё.

— А недавно мне книгу подарили. «Дети капитана Гранта»… В детстве зачитывался, — говорил он ей негромко и с тихой злостью. — Папина жена прознала откуда-то… Подарила с иллюстрациями. С дорогой обложкой. Сука! С обложкой! Сжёг к чертям. Потом понял, что так… — он выдохнул, — …так даже лучше.

«Папина жена…» — подумала Тамара. Парень замолчал, поэтому она спросила:

— Тебе не жалко её было? Книжка же…

— Конечно жалко, ты о чём! Просто до жопы. Хорошая же книжка. Кто ж эту дрянь просил… — незнакомец запнулся на полуслове, кажется, сообразив, что ляпнул лишнего. Поняла это и Тамара, но она была не против. У неё и в мыслях не было смеяться над человеком, который по случайности ей доверился.

— В общем… Тебе-то что? Ну сломал и сломал клавиатуру. Чего ты меня остановила-то?

Тамара секунду-другую размышляла и решила ответить честностью на честность. Если этот незнакомец случайно рассказал ей такую сокровенную вещь — ему стоило ответить тем же.

— Мне стало её жаль, — и она посмотрела незнакомцу прямо в глаза, мол — «смейся, если хочешь». Но он не засмеялся, а спросил с подозрением:

— Ты ж сказала, что тебе не нужна. Соврала?

— Мне было жаль её не как клавиатуру. А как что-то, чему больно. Ей… наверняка и было больно.

Они снова встретились глазами — и в этот момент пошёл едва заметный тихий снег.

Он был неожиданный, неслышный, как мираж. Вошёл в город словно на цыпочках, стараясь не разбудить тех, кто раньше всех ложился спать. Как и любой другой первый снег, он был не покровом, заметающим землю, а одним лишь предупреждением о том, что грядёт зима. С тёмного неба плыли вниз по воздуху снежинки — одна за другой. И, глядя на них, Тамара вдруг чётко осознала: теперь, когда первый зимний снег застал их с незнакомцем вместе за обменом неловкими вещами — им двоим друг от друга просто так не отделаться.

— Меня Тамара зовут, — сказала она, — а тебя?

— А? А… — рассеянно отозвался парень. — Ромкой. Ещё иногда по фамилии «Тварью» кличут.

— Почему?

— Фамилия такая. Тварин.

— Аааа, вот как… Ну тогда, будем знакомы? — Тамара протянула левую руку. — И прости за тот раз… с полицейскими.

Ромка смотрел хмуро то на неё, то на её ладонь. На рукопожатие отвечать не стал — слегка хлопнул её по плечу, обошёл и двинулся куда-то прочь.

— Бывай, чокнутая.

И только когда он ушёл, Тамаре подумалось: раз ему подарили клавиатуру — значит ли это, что сегодня у него был день рождения?