От Рабле до Уэльбека

«Сон упоительный» Эдмона Ростана

Одно упоминание имени Эдмона Ростана рождает мысль о блеске театральной сцены начала XX столетия. Современник Артюра Шницлера и Сэма Бенелли, Поля Клоделя и Альфреда Жарри, Эдмон Ростан — одно из ярких имен предпочитаемых публикой драматургов. Постановки его пьес прославлены великолепными актерами и режиссерами: Кокленом и Муне-Сюлли, Сарой Бернар и Люсьеном Гитри. Почти все, что написано драматургом, попало на театральные подмостки, но особенные славу и успех принесли ему пьесы «Сирано де Бержерак» и «Орленок», занимавшие в театральной жизни Франции рубежа веков значительное место. Написанные и поставленные в романтической традиции, эти пьесы не диссонировали с привычной для Парижа бурной театральной патетикой. В опере ставили «Дона Карлоса» Верди и «Лоэнгрина» Вагнера, «Манон» Массне, «Самсона и Далилу» Сен-Санса, в оперетте шла «Дочь мадам Анго» Шарля Никонта и «Мадмуазель Нитуш» Эрве, из молодых композиторов уже выступили со своими произведениями Дебюсси («Пеллеас и Мелисанда») и Дюкас («Ариана и Синяя борода»). На фоне такого репертуара совсем не кажется удивительным обращение молодого драматурга к сюжетам национальной истории и их поэтическая трактовка. Пьесы в стихах для опьяненного романтикой Парижа отнюдь не уникальны. В стихах пишут авторы пьес для Бульвара — Ришпен и Викторен Сарду.

Эмоциональность и импульсивность, яркая виртуозность и постоянная приподнятость характеризуют стиль «прекрасной эпохи», обозначенный критиками как «неоромантизм». В развитии действия многих пьес, отражающих и прославляющих это время преобладают контрасты и антитезы, возвышенные чувства и поэзия, возникает внушающий доверие истинный герой— сильная личность, призванная сыграть необходимую обществу дидактическую роль. Богатство красок, яркие необычные постановки, пристрастие к эффектам украшают и приукрашивают жизнь одной из самых притягательных столиц мира, жители которой отнюдь не всегда чувствуют себя счастливыми, и в театре им натурализм и фотографичность безусловно чужды.

Прославленный, как вдохновенный и лиричный поэт, Эдмон Ростан родился 1 апреля 1868 года в колоритном южном городе Марселе в семье экономиста, действительного члена академии морали и политики Эжена Ростана. Среди предков его матери Анжель Гайе были корсары, но также действительный член Французской академии в эпоху Шатобриана-аббат Бартелеми. Заметная в городе семья принимает в своем доме известных поэтов и музыкантов, композиторов и исполнителей. Отец Ростана переводит Катулла, а сестра великолепно играет Моцарта. К обеду часто приходит выдающийся поэт Прованса Фредерик Мистраль. В музыкальных салонах и залах Марселя, по утверждению Берлиоза, значительно раньше, чем в Париже звучит романтическая музыка Бетховена, которой восхищается просвещенная публика.

Читая лицейские сочинения Эдмона, преподаватель литературы в марсельском лицее повторяет не раз: «Вы станете новым Альфонсом Доде». Литературный дар Ростана отмечает и преподаватель Парижского коллежа, в котором продолжает свои занятия выходец из Марселя Рене Думик, писатель с завидной репутацией, редактор популярного политического журнала и автор знаменитой «Истории французской литературы».

Отец Ростана хочет, чтобы сын его по окончании коллежа занялся дипломатией, но тот начинает литературную карьеру. Поэзия захватывает Ростана целиком. Опубликовав в 1890 году первую свою поэму «Безделье» молодой литератор начинает сочинять водевили. За «Красной перчаткой» следуют «Два Пьеро» (другое название «Пьеро плачущий и Пьеро смеющийся»). Написанные в приближении к итальянской «комедии масок» эти водевили искрятся смехом в исполнении демократических настроений. Потом молодой автор обращается к созданию пьесы «Романтики» (1894), которая будет иметь большой успех на сцене «Комеди франсез». Режиссер Антуан отметит необычную фантазию поэта, достойную, с его точки зрения, пера Шекспира, как автора «Виндзорских проказниц». За «Романтиками» следует «Принцесса Греза», (1895) — лирическая драма, навеянная судьбой рыцарского поэта знатного происхождения Джауфре Рюделя, совершившего в 1147 году паломничество на Святую землю и умершего в Триполи на руках у принцессы, о которой он мечтал, никогда не видя ее. «При ней все женщины ревнивы и все мужчины неверны» — напишет Ростан, представляя свою героиню. Мечта влюбленного рыцаря— прекрасная дама— воистину была хороша. Ей удается увлечь и друга влюбленного поэта и даже матросов, спутников Рюделя, еще недавно грубых и жестоких пиратов. Как романтик, Ростан подходит к миру с точки зрения красоты, в которой «снимается» обыденный мир и примиряются противоположности чувственного и нравственного, реального и идеального. Человек существует в расколотом состоянии, как бы разделенном на две половинки, одна из которых, по мысли Гегеля, равна богу, вторая ведет жизнь обывателя. Романтизм Эдмона Ростана, включающий в себя успешное освоение платонической идеи и рыцарского мистицизма, высокий нравственный идеал. Писатель преподносит современникам уроки выходящей из моды строгой этики, воспевая страдание, принесенное на алтарь любви и дружбы.

Испытывает эти страдания в его пьесах обычно истинный герой, сильная личность, прошедшая через войны, самые тяжелые невзгоды и испытания, личность, которая как никакая другая достойна любви. Только такая жизненная позиция красива и этична.

Множество диалогов красоты и добра омывало уши публики, пришедшей а представления «Принцессы Грезы» в Париже, ей бешено аплодировали, а потом злословили, как в своем «Дневнике» Жюль Ренар, например: «Написав «Романтиков», Ростан отделал себе чудесную туалетную комнату, ванную и возле ванной— биде. Его свояченица, входя, говорит ему: «Добрый день, дорогой мэтр!…» Но тот же Жюль Ренар, демократически настроенный драматург, напишет: «Ростан ничего нового не внес после Банвиля и Готье. Разве что искусство никогда не быть скучным»¹³⁰

Но разве же это мало после эстетиков и парнасцев, сторонников «искусства для искусства» вдруг обрести умение не быть скучным для современников! На постановках пьесы «Принцесса Греза» в России и в Москве, и в Петербурге публика также отчаянно хлопала, приняв очень близко к сердцу романтическую историю чистой любви в средневековой легенде. Думается, нравились публике и матросы, перешедшие на сторону высокого чувства. Не за горами были легендарный крейсер «Аврора», и «Оптимистическая трагедия»… В России стал популярен вальс «Принцесса Греза», одноименные духи и шоколад, не говоря о почтовой бумаге с цитатами из пьесы. В книжных магазинах немыслимо было найти хоть один экземпляр этого произведения.

Роль принцессы Грезы впервые была сыграна Сарой Бернар (псевдоним Розины Бернар), выдающейся и совершенно исключительной сильной и волевой женщиной, эксцентричной, но талантливой, позволявшей себе поразительные поступки… Розина Бернар оставила интереснейшие мемуары и письма. Вот, что он записывает: «Прослушав пьесу «Принцесса Греза», прочитанную самим автором, она воскликнула: вот, наконец, пьеса, которую я ждала всю жизнь. В ней есть поэтичность Виктора Гюго и очарование символизма». Она сразу же согласилась не только сыграть главную роль, но и поставить пьесу в своем театре, думая, однако, что не заработает ни су, но какое это великолепие». ¹³¹ Пьеса была хорошо принята публикой и критикой, но доходов не принесла, одни убытки.

Специально для Сары Бернар, думая о ее доброте и щедрости, поэт пишет «Самаритянку», 1897. Пьеса нравится серьезным авторам вроде Жюля Ренара, но совсем не находит такого же отклика у публики, на который труппа и автор надеялись. В эпоху конфликтов государства с церковью и ее отделения, забвения веры и попыток ее возрождения, казалось, не может быть ничего необходимее и нужнее. Готовясь к созданию роли и постановке пьесы актриса заставила художника сделать сто пятьдесят эскизов костюма самаритянки. На первом представлении «Самаритянки» премьерная публика, по отзывам прессы, «вибрировала в течение трех часов от просветляющего ее религиозного волнения». Однако вскоре интерес к этому произведению утих, и вновь истинное волнение и переживание в зале начались на представлении «Сирано де Бержерака», который принес его автору деньги и славу.

Имя Сирано де Бержерака запало в сознание Эдмона Ростана задолго до того, как у него родился замысел пьесы. Один из лицейских соучеников будущего писателя прочел однажды в классе с кафедры главу из «Гротесков» Теофиля Готье. Представляя поэтов эпохи Людовика XIII, Готье занимается сравнительным изучением их носов («носологией», как он выражается). Именно эта глава восхитила Эдмона Ростана, у которого был довольно крупный нос, выделявшийся, с его точки зрения на фоне всех прочих крупных носов его однокашников. Рассказ о поэтах-«уродах» всех забавлял и лицеисты потом много говорили о том, что невозможно сделать героем пьесы человека с очень крупным носом. Герой-любовник и любовный конфликт тут невозможны. Однако Ростану с годами удалось это сделать, великолепно обыграть «уродство» (слишком большой нос). «Уродство» обратилось добродетелью, подвигом любви и веры. Самоотверженный влюбленный по-рыцарски щедр, учтив и скромен. Обращаясь к Роксане изустно или эпистолярно, он пылок и красноречив, его чувство нюансировано и использует богатейший словарь ученой и поэтической речи, скрепленный логосом, покоряющим любимую, вызывающим ее искреннее восхищение.

Рассказывая историю Сирано де Бержерака, Эдмон Ростан¹³² следует фактологии, и, конечно, правильно воссоздает образ этого не похожего на других писателей XVII столетия. Автор пьесы сам прежде всего покорен Сирано и потому пытается передать свое восхищение его образом донельзя равнодушным в тот момент скучающим современникам. Драматург доподлинно верен тем смелым мыслям и идеям, которыми дышат тексты настоящего Сирано де Бержерака. Его приводит в истинный восторг то, что этот поэт был, с одной стороны, гуляка и любитель выпить, а, с другой, сильный и смелый парень, который мог сразиться один без друзей и оруженосцев с десятком вооруженных мужчин, чуть ли не с целым взводом и все это для того, чтобы защитить себя от насмешек над его «уродливым» носом. Добавим также, что Эдмон Ростан детально изучил диссертацию о Сирано профессора Пьера Брэне из Монпелье и новое издание произведений писателя XVII столетия, подготовленное библиофилом Якобом в 1858 году. Именно так родилась эта пьеса, пронизанная глубоким уважением к истории, к тому, что было на самом деле. Однако все это помножено на чувствительность и несравненный дар драматурга. По поводу сюжета пьесы актер Коклен, первый исполнитель роли Сирано, скажет: «Это бесподобно. В этой пьесе максимум театра». На экземпляре пьесы, подаренной ему автором написано: «Я хотел посвятить эту пьесу душе Сирано, но так как она возродилась в вас, Коклен, я посвящаю ее вам».

В апреле 1898 года Эдмон Ростан женится на мадмуазель Розмонде Жерар. Свидетелем на их свадьбе был знаменитый Жюль Массне, автор «Манон» и знаменитого «Вертера». Знакомая Леконта де Лилля, тонкая и грациозная блондинка Розмонда Жерар красива и умна, очаровательна и ветрена. Она пишет немножко наивные кокетливые стихи, порой подчеркнуто аффектированные. В единственном ее прозаическом произведении «Жизнь мадам де Жанлис» речь идет о творческой продуктивности писательницы, умевшей быть пылко влюбленной, подогревая воображение Розмонды, наверное, и тот факт, что она прямая родственница мадам де Жанлис¹³³

Жизнь жены Ростана делится на два периода — парижский и баскский, соответствующие линии творческого развития самого поэта. Познав славу и успех в столице, Ростан удаляется от светской жизни в богатое уединенное имение Арнага, где рождаются его дети Морис и Жан, унаследовавшие от родителей, как литературные способности, так и многочисленные другие таланты. Морис станет поэтом, писателем, драматургом, Жан генетиком, энтомологом-натуралистом.

Знаменитая пьеса Ростана «Орленок» посвящена отцом сыну Морису, названному так в честь своего героического предка Мориса Жерара, маршала Франции. «Воистину прав Жорж Дюамель, автор большого семейного цикла «Хроника семьи Паскье», утверждая вслед за Золя и некоторыми другими его последователями, что хорошие гены творят чудеса. Дух семьи, трудолюбие, точность, настойчивость повторяются в потомках и дают миру и обществу полезных людей.

Впрочем, когда речь идет о семьях, стоящих у власти, дело обстоит значительно сложнее. Дух монархии не мог не проникнуть в сознание корсиканца Наполеона. Создав и укрепляя затем империю, он не гнушается ничем, приносит бесчисленные жертвы, хотя и не забывает о личной жизни, имея множество романов с интересными женщинами. Однако, официальной его супругой становится австрийка Мария-Луиза. От брака с нею у Наполеона родится сын. Когда власть Наполеона пошатнулась в 1814 году, Мария-Луиза увозит отпрыска в Австрию к деду, императору Фердинанду. Во время знаменитых «Ста дней» сына Марии-Луизы называют Наполеоном II, хотя он был лишь герцогом Рейхштадским, внуком Фридриха II. Друг семьи маршал Мармон, политик и дипломат пробудил в юноше сознание потомка Наполеона Великого, особое ощущение славы его отца. Однако, править юноше было не суждено. Он умирает от туберкулеза в расцвете юности, когда ему исполняется двадцать один год. Его хоронят на родине матери. Но, интересная деталь: прах герцога Рейхштадского возвращен во Францию Гитлером в 1940 году. Его останки захоронили рядом с прахом его отца в Доме Инвалидов.

Судьба герцога Рейхштадского где-то перекликается с судьбой его почти современника короля Баварии Людвига Виттельсбаха, утонувшего вместе со своим врачом в сорок лет недалеко от одного из многочисленных построенных им замков. Политические ходы и смелые шаги молодого монарха стоили Виттельсбаху жизни. На тему судьбы Людвига, его ужасающего одиночества, Лукино Висконти создал фильм «Людвиг», прекрасно передающий смутную атмосферу эпохи.

История жизни герцога Рейхштадского блестяще интерпретирована в пьесе Эдмона Ростана «Орленок». Исторический герцог Рейхштадский так же, как Людвиг Виттельсбах, кажется, не заслуживает внимания. Однако, как много можно увидеть за одной несостоявшейся судьбой. Размышляя о Наполеоне II, Ростан читает книгу А. Вельсинжера «Король Римский», посещает те места в Австрии, которые связаны с жизнью его героя, но основной материал он черпает из художественных произведений, трактующих наполеоновскую легенду.

Фигура Наполеона, всегда важная для Франции, в «прекрасную эпоху» появляется вновь, выступает на первый план. Монархисты всех мастей: орлеанисты, бонапартисты, легитимисты в восьмидесятые годы девятнадцатого столетия, во времена министра обороны Буланже надеются продвинуть монархическую идею, увязать ее с «демократизмом» Наполеона, имеющим в стране почти прежнюю популярность. Ведь захватническая политика Наполеона всегда трактовалась здесь как альтруистическая. И не только в специальной литературе… В восторженных тонах о Наполеоне речь ведется и в произведениях М. Барреса, П. Адана, Ш. Гранмужена, В. Сарду и т. п.

Созданный Эдмоном Ростаном «Орленок» оказывается в ряду этих произведений, хотя автор пьесы пытается отгородиться от такой ее трактовки: «Бог видит, что я не ставлю целью ни обличать, ни защищаться тонко, я лишь хочу поведать вам историю несчастного ребенка».

Негласно проголосовали в поддержку этого утверждения русские издатели и литературоведы, также не стремившиеся, даже в Сталинскую эпоху, это произведение переиздать. Помимо славы Наполеона пьеса «Орленок» говорила и о бесславном конце императора, и о несчастной судьбе его детей. Тем не менее, Наполеон предстает в этом произведении как смелый, решительный, гениальный, непогрешимый правитель мира. Также точно подаются и его героические деяния, описание которых дополняет исторические труды и учебники.

Пьесе предшествует эпиграф, слова Генриха Гейне: «Нельзя себе вообразить впечатление, произведенное смертью молодого Наполеона. Я видел, как плакали даже юные республиканцы». Сын императора-завоевателя не может быть назван иначе, как Орленок, хотя порою его сравнивают с белой чайкой, что наводит на мысль о «бродячей символике» начала века. Лебеди, чайки, их белизна перекликается с белизной лилий, которые по мысли Меттерниха, одного из главных героев этой пьесы, «не должны краснеть». Именно Меттерних воплощает в пьесе идею о реставрации монархии, которой приходится сейчас делать слишком много уступок республиканцам.

Поэтически названная, пьеса была слишком длинна для сцены. Отдельные ее акты автор назвал: «Крылья крепнут» («Крылья встрепенулись»), («Крылья распускаются»), («Крылья помяты»), («Крылья надломлены»), («Крылья сложены»). Таков был полет так и не набравшего силу орла.

Роль Орленка в одноименной драме Ростана на сцене своего театра вновь сыграла Сара Бернар. Она уже не раз исполняла мужские роли, ей удались Гамлет и Лорензаччо. Переодевание в мужские костюмы имело большой успех у обывателей, но травестия для Бернар имела особый смысл. Она не изображала обманы в пикантных ситуациях, она просто играла женственных, избалованных, заласканных мужчин. Орленок у нее скорее Андрогин, эротический идол модерна, часто встречающийся на полотнах Одри Бердслея.

В России Эдмону Ростану очень повезло. Его переводит практически сразу после успеха его пьес на родине Т. Л. Щепкина-Куперник, оставившая после смерти не только переводы пьес, но и знаменитые мемуары «Театр в моей жизни», 1947, где она записывает: «Я говорила уже, что в Париже познакомилась с Эдмоном Ростаном. Он произвел на меня неожиданное впечатление. Я привыкла к русским литераторам. Как он не похож был на них!… Он был баловнем судьбы. Этим и объясняется, конечно, безмятежность его музы, которая, выражаясь языком романтических поэтов, никогда не являлась ему в лохмотьях нищеты, с трагедией голода и мрачным огнем в глазах» — его муза была такая же хорошенькая, балованная женщина, как его золотоволосая Розмонда. В пропитанные духом народничества и наступающими революциями времена начала века, как и в последующие— сталинские, когда были непосредственно созданы мемуары Т. Л. Щепкиной-Куперник, русская писательница обращает свое внимание на удачливость Ростана и богатство. «Счастье в любви, счастье в литературе, избрание в Академию в тридцать семь лет… Пьесы его переводились на все языки и ставились на всех сценах Европы. Я переводила их для русского театра. Мне нравились его красивые стихи и доставляло удовольствие пересказывать их по-русски, но они никогда не волновали меня, не давали того холодка в спине, который бывает, когда читаешь по-настоящему вдохновенные стихи».¹³⁴С этим утверждением переводчицы, сделанным в советское время трудно согласиться. Никогда бы она, вольная пташка в «прекрасную эпоху», не обратилась бы к Ростану, если бы его стихи по-настоящему, как всю парижскую публику, не взволновали. В «Мемуарах» Щепкина-Куперник, как человек своего времени, не может отойти от канона большевистских представлений об искусстве, от театрально декларируемой помпезной бедности советского времени с ее духом всеобщей скромности, призванной оттенить величие одного человека. Впрочем, это мемуары, а в самих переводах пьес Ростана, сделанных при жизни драматурга, она другая. Она очень глубоко его чувствует. Не случайно он выучил для нее одну русскую фразу из ее перевода, и каждый раз повторял ее при встрече: «Любовь— это сон упоительный».

Вслед за Т. Л. Щепкиной-Куперник к Ростану обратился русский драматург В. А. Соловьев. Он превосходно перевел «Сирано де Бержерака». Сегодня его перевод кажется не менее интересным, чем сделанный Щепкиной-Куперник, столь же возвышенный, но более рациональный, приближенный к нашему времени. Вот как у Соловьева звучит автоэпитафия Сирано де Бержерака:

Ростан часто повторял «Надо жить и умножать себя». Это значило для него жить неуспокоенной лихорадочной жизнью, впитывать все, что предлагает грешный Париж. Дитя своего века, Ростан умер, ощутив болезненные психические сдвиги довольно молодым в 1918 году. Аскеты и трезвенники сказали бы: «Не перенес излишеств», а Оскар Уайльд добавил: «За неимением другого пришлось жить излишествами».