От Рабле до Уэльбека

Селин такой, какой есть

Для творчества Селина очень важна его биография. И не потому, что не зная канвы его жизни, мы не можем определить значение того или иного произведения, а потому что его книги насквозь автобиографичны, и автор не скрывает этого. Наоборот он подчеркивает свое присутствие в романах, вводя множество реально существовавших лиц от упоминаемых в энциклопедических словарях и исторических исследованиях (Лаваль, Петен) до сопровождавших его в жизни (друзей, жены, пациентов). По образованию Селин врач, в годы последней войны имевший широкую практику (эпидемиолог, акушер-гинеколог, онколог, хирург и т. п.). Профессия обусловила его судьбу и проблематику его произведений.

Однако лучше начать с начала. Луи-Фердинанд Детуш (Селин — ставшее псевдонимом имя матери) родился в 1854 году в семье страхового агента и кружевницы. Среди его близких литературой интересовался лишь его дед по отцу Огюст Детуш, дипломированный преподаватель изящной словесности Гаврского лицея.

Детство Селина прошло в Париже. Родители не стремились дать ему высшее образование. Экзамены на бакалавра он готовит самоучкой и сдает часть из них перед войной 1914 года, другую он сдает после войны в Бордо, где он отдыхает после тяжелого ранения. Военные власти посылают его, тем не менее, в Камерун в 1916 году, откуда он возвращается больной лихорадкой. Отныне эта болезнь в придачу к другим недугам будет мучить его до самой смерти. Вернувшись во Францию в 1918, он получает медицинское образование в Ренне и защищает диссертацию в Париже в 1924 году.

С 1924 года по 1928 писатель снова едет в Африку, где в качестве врача эпидемиолога занимается профилактикой желтой лихорадки, потом продолжает изучать медицину в США.

В 1932 году Селин, врач диспансера в Клиши под Парижем, издает роман «Путешествие на край ночи» и получает за него премию Ренодо. Затем появляются его романы «Смерть в рассрочку» и эссе «Меа culpa» и «Школа трупов».

Объявление второй мировой войны застает Селина в Сен-Жермен-ан-Ле, где он устраивается на работу судовым врачом. Дважды подбитое судно, на котором он плывет, терпит кораблекрушение, и Селин снова, будто с того света, возвращается в Париж.

Приняв участие в Исходе (бегство из Парижа) в 1940 году, Селин вместе со своими больными через некоторое время вновь возвращается в больницу и снова работает в диспансере. В годы войны опубликованы его книги «Les beaux draps» и «Guignol band 1,11». События своей жизни между 1944 и 1952 годом он описал в романах «Из замка в замок», «Север» и «Ригодон».

Изнуренный болезнями писатель умирает в 1961 году в Медоне, где он жил с 1952 года, не прерывая медицинской практики в больнице для бедных.

Последняя деталь немаловажна, так как в судьбе Селина-врача не последнюю роль сыграли его влиятельные и вельможные пациенты (Петен, маршал Ромниц, многочисленные бароны и князья). Попав в Виши, врач, прошедший школу первой мировой войны, занимается здоровьем всего посреднического правительства и так же, как все они, называется коллаборационистом. Но «коллабо» не начало его дурной репутации в общественном мнении. Когда Селин написал роман «Путешествие на край ночи» (1932) его обвиняли в антипатриотизме. Эльза Триоле и Луи Арагон сочли необходимым перевести эту книгу на русский язык, а голоса справа заявляли о глубоком нравственном падении начинающего писателя. В 1936 году Селин приезжает в Москву для оформления авторских прав на свою книгу, переведенную Триоле, но советская действительность производит на него удручающее впечатление, и он пишет памфлет «Меа culpa», сразу возвысивший его в антисоветских кругах.

Но о чем же идет речь в получившем столь противоречивые оценки «Путешествии на край ночи»? Рассказчик, некто Фердинанд Бардамю-двойник автора на дорогах первой мировой войны теряет всякие иллюзии о геройстве и патриотизме. В сознании его врезался образ скошенного снарядом старшего по званию офицера. С тех пор все мысли Бардамю были подчинены только одной задаче — выжить, остаться в живых, избегнуть абсурдной участи быть убитым. От размышлений сдаться в плен Бардамю теряет рассудок и становится непригодным к службе кавалериста.

Заметим сразу, что отношение Бардамю-Селина к войне мало чем отличается от приговора вынесенного ей писателями «потерянного поколения» — Барбюсом, Ремарком, Олдингтоном, Хемингуэем. Все они, как известно, в самых страшных красках рисовали сражения первой мировой и заклеймили ее «как грязную империалистическую бойню». Они же поставили вопрос о высокой цене отдельно взятой человеческой личности. Поиск источников и путей гуманизма в современном мире становится главной темой их творчества, хотя в целом оно окрашено в пессимистические тона. Мрачным и циническим кажется и дальнейшее творчество Селина.

Но сначала еще несколько слов о романе «Путешествие на край ночи». Фердинанд Бардамо, выйдя живым с полей сражения, испытывает неменьшие трудности в «мирной жизни». Попав в Камерун, он открывает для себя всю гнусность колониального режима и неблаговидную роль французов в этой стране, однако он не сочувствует и аборигенам. Моральные страдания героя довершает болезнь — сильнейшая тропическая лихорадка. Слегка оправившись от нее, Фердинанд Бардамю едет в Америку, полный надежд на новую цивилизацию. Там, работая в системе предприятий Форда, он постепенно познает, что есть «механический рай». Отдушиной, тихим островом в его блужданиях в США, становится проститутка, которая пытается создать ему тихое спокойное буржуазное существование, но он предпочитает вернуться в Париж, чтобы закончить медицинское образование.

Став врачом в предместье Парижа, Бардамю работает в маленькой больнице для бедных. Среди его пациентов — консьержки, лавочники, простые служащие. Поневоле он становится участником их мелких дрязг и забот. Судьба заставляет его делать выбор даже в тех случаях, которые к нему ровно никакого отношения не имеют, занять сторону невестки или тещи, отца или сына. Неоднократно он сталкивается с проявлениями низости человеческой натуры, не менее склонной к преступлениям в XX веке, чем во времена средневековья. Осознанием всего диапазона мерзостей окружающих человека кончается «Путешествие на край ночи».

По прочтении книги не создается впечатления, что она написана нарочито мрачно, что в ней специально сгущены черные краски. Естественность повествования, крайняя искренность рассказчика говорят в пользу писателя, использующего для выражения своих мыслей грубовато-простонародную и арготическую речь. По-своему Селин даже лукав, от отчаянья насмешлив и, разумеется, ищет новой веры на путях утраты всех существующих ценностей, ведь обесценены патриотизм, семья, любовь, наука, долг, честь, честность. В 1934 году вскоре после выхода «Путешествие на край ночи» Ив. Анисимов справедливо назвал этот роман «гигантской фреской» современной жизни во Франции, описанием всех ступеней капиталистического ада. Советский критик понял, что Селин не бытописатель, а «автор сумевший истерически прокричать свое несогласие со старой жизнью». Роман был хорошо принят в России, но впоследствии с выходом антикоммунистического манифеста писателя «Меа culpa», а в особенности после публикации антиеврейского памфлета «Безделушки для погрома» отношение к нему в СССР и среди левой интеллигенции во Франции переменилось. Ни в том, ни в другом памфлете у Селина не было рациональной аргументации, оба они состояли сплошь из эмоциональных выплесков, проводящих одну мысль: большевики и евреи дестабилизируют обстановку в Европе, провоцируют все беды человечества. После публикации еще одного эссе, разрабатывающего аналогичную проблематику, его стали считать своим человеком в среде «убежденных французов», т. е. националистов. В послевоенные годы Роже Нимье писал: «Мы не считаем, что Селин отвечает за появление концлагерей, но он выразил настроения, которые привели к появлению таких лагерей». В общественном мнении к новому облику писателя-антисемита, подверстали его прежний пацифизм и антипатриотизм, и его имидж на страницах разномастной прессы стал двоиться. «Этот писатель имеет болезненное влечение к смерти, — писала о нем, познакомившись со «Школой трупов» «Интернациональная литература».

Прошли тяжелые годы войны, настали новые времена, и в новых книгах Селина мы видим желание писателя осмыслить опыт сороковых. На темы военного времени им написаны романы «Из замка в замок», «Север», «Ригодон». Во всех трех книгах сходна канва событий: военные годы, работа врача коллаборациониста, его отъезд в Германию вместе с бегущими из Франции немцами. Наиболее выразительным в стилистическом отношении представляется роман «Из замка в замок» (1952). Автор как бы пытается записать обрывки внутреннего монолога, не всегда до конца оформленного словами. Назывные предложения, восклицания, удивления, отточия передают лихорадочное состояние больного, морально и физически сломленного автора: неутихающая подхваченная в Африке болезнь и надвигающаяся лавина пациентов, которая, кажется, готова его раздавить, как снежный ком, катящийся с горы. В этот период его больные — высшие чины в Вишистском правительстве и осевшие в Виши немцы.

Селину часто приходится иметь дело с владельцами оставленных замков— богатыми людьми, попавшими, на этот своеобразный курорт, но еще чаще он имеет дело с теми, кто занял опустевшие замки и особняки— временно проживающими среди роскоши богатства. Замки, о которых идет речь в настоящем романе, это скорее «воздушные замки», страшные и причудливые призраки, нависшие над Европой — Война, Нищета и Ненависть.

Общий тон писателя ворчливый. Все обращаются к нему, как к врачу и Учителю жизни, а он не знает, кого, как и с помощью чего можно вылечить и успокоить. Политика только возбуждает людей. Очень часто у него и его клиента полярные взгляды, поэтому есть темы, которых нужно избегать, но его постоянно возвращают к ним то с одной, то с другой стороны. Лучше всего он чувствует себя в обществе стареющих дам, он научился их обманывать, развлекать, утешать. Они могут быть привязчивы, назойливы, но вместе с тем их печали так понятны. С симпатией Селин рассказывает о своей пациентке мадам Нисуа, страдавшей, как он сам, болотной лихорадкой. Восхищение женской красотой и чарами молодости чувствуется при рассказе писателя о жене маршала Ромница урожденной арабке Айше и ее дочери Хильде, которую ему приходится «извлекать» из пьяных офицерских компаний. Сам маршал Ромниц, презревший расистские теории и женившийся на семитке, в беседах приятен и остроумен. Его физическая привлекательность и красота угасали на глазах у Селина; «Ромниц, — я уже говорил вам это, был гордым атлетом, не каким-нибудь там биндюжником, а статным олимпийским чемпионом, чемпионом по плаванью… и я видел, видел я, что от него осталось, от этого олимпийца: дряблые мускулы, искаженные черты лица, однако черты Дюрера, черты как бы выгравированные Дюрером, какая-то фюреровская твердость, совсем не отталкивающая, даже на смертном ложе он был дьявольски красив, взгляд немца, взгляд дога…». О «расовых» признаках Селин говорит без нажима и восхищения, лишь с иронией человека, которому пришлось перещупать и перемять сотни тел, сделать тысячу уколов, «заглянуть в сотни скрытых от чужих глаз отверстий». При этом Селина нельзя назвать циником, его наблюдения принадлежат перу гуманиста. Ему кажется, что человечество запуталось в какой-то нескончаемой и бессмысленной игре. Зная ужасы войны не понаслышке, пройдя «школу» войны, он в начале сороковых наблюдает за ней как врач, дававший клятву Гиппократа, отмечая ее трагикомические стороны.

Мужественные люди предстают перед ним без ауры своей храбрости, сиятельные вне блеска своей светской и мировой славы, реноме или слухов. Он видит Лаваля миротворцем и пацифистом, с трудом принимающим немецкое вторжение, Петена бонвиваном, рассказчиком анекдотов и трезвым политиком. Хитросплетения Большой Политической игры не очень были понятны даже этим людям, казалось, принявшим в ней непосредственное участие.

Известно, сколь строгому обращению подвергались те, кто зарекомендовал себя в годы войны коллаборационистом. Не избег этой участи и Селин. Когда-то расхваливавшие его Арагон, Триоле, Дюамель, Сартр ополчились на него в прессе с яростными, не совсем обоснованными нападками. Отсюда попытка ответить обидчикам на страницах романа: «Они забыли, как восторженно отзывались о «Путешествии на край ночи», во времена, когда госпожа Триолет и ее гастритик Лярангон переводили это «прекрасное произведение» на русский… что мне позволило отправиться в Россию! За собственные деньги, между прочим, совсем не за государственный счет, как Жид или Мальро и tutti quanti, всякие депутаты… так расставим же точки над и, я был бы сегодня там принят лучше, чем агент Тартр…, я бы заменил им Барбюса, а дальше все эти Кремли-дворцы, Крым-Кавказ, СССР раскрыл бы мне свои объятия, потому что я знаю, с какой стороны его следовало бы ухватить…». Цинизм писателя в отношении друзей России объясняется его неверием в то, что они всегда поступали бескорыстно и были бесконечно правдивы. Правда в отношении СССР у французских коммунистов прозвучала лишь после XX съезда КПСС в 1956 году, но еще долго Сартр (впоследствии к нему присоединился Арагон), полагали необходимым воздерживаться от фронтальной критики России, Гулага и ситуации в СССР, «чтобы не разочаровать Бийянкур», тем самым и они приняли участие в смене хрущевской оттепели временами застоя.

Оппозиция, в которой оказался Селин у себя в стране, воспринимается как незаслуженная, он не хочет быть черным вороном среди белых лебедей. Отринутый, он перечисляет недостатки упрекавших его писателей, давая понять интонациями и стилистикой своих замечаний, что жизнь сложнее, чем рисовали порой ее эти авторы родом из буржуазных семей, имевшие изначально твердую опору в жизни и средства к существованию. Звучат в книге и прямые выпады против Сартра, которого он обвиняет во всех смертных грехах и, в частности — в плагиатах. Но это замечание сродни другому его высказыванию: «Гитлер— английский шпион». Не исключено, что кто-то из немцев пустил эту «утку» в высших кругах, где бывал писатель в период неудач на русском фронте.

«Из замка в замок» — своеобразная исповедь обвиняемого в сознательном коллаборационизме. Сотрудничество с немцами под пером Селина не выглядит как акт трусости человека, любящего мирную сытую жизнь. Да, он лечит Петэна и его министров в Виши, а потом немцев в далеком Сигмарингене, но через его руки проходит и мирное население, а также сотни беженцев и пленные. Ему не удается укрыться в Дании, куда он попадает после войны, местные власти сажают его в тюрьму на два года, после чего он возвращается во Францию, где отныне уже среди его пациентов нет ни одного высокопоставленного мерзавца, есть только обычные негодяи. Позиция Селина, как литератора — это позиция среднего, можно сказать даже далекого от политики человека, рассказавшего всю правду про себя, выплеснувшего себя до донышка. Исповедь Селина говорит о том, сколь хрупка человеческая судьба, и невсегда возможно подходить к ней с однозначными мерками.

На эту же тему написан и другой важный послевоенный роман писателя «Север». Вынужденный эмигрировать из Франции вместе с немцами, Селин, его жена Лили и его друг актер Ле Виган оказываются в Германии незадолго до капитуляции. Немцы к ним относятся весьма настороженно: «Какие-то странные французы, и не пленные, и не враги!» Молодчики из Гитлерюгенда принимают их за десантников-парашютистов, зажиточные фермеры видят в них нахлебников, армейские чины заставляют Селина работать с перемещенными лицами приехавшими на работу в Германию. Но главное, вместе со всеми «эти французишки» не забывают отступать точнее «драпать из города в город, и замка в замок, наверное чтобы не оказаться в избе». Отношение к наступающим русским и России в книге сродни немецкому в эти дни, оно неприязненное. Пленные русские, работающие у немцев, отнюдь не героические, скорее рабские натуры. Русские, сбежавшие из России в революцию и двадцатые годы — нищие спекулянты, пытающиеся обмануть честных немцев. Но и сами немцы в целом предстают без всякой симпатии автора как галерея неприятных типов, отнюдь не проявляющих лучшие качества в момент приближающегося Конца. Селин представляет читателю полуразрушенный Берлин где по-прежнему можно встретить фанатиков Гитлера, а потом имение в Зорнофе, управляемое каким-то выжившим из ума стариком. Здесь Селину приходится заниматься польскими работницами, бывшими берлинскими и гамбургскими проститутками и оставшимися в живых немцами, пожилыми и полуинвалидами, изготовляющими гробы для солдатов рейха.

Жанр, в котором написано это произведение, можно назвать хроникой-летописью. Писатель стремится быть бесстрастным и явственно запечатлеть все круги Ада, в которые ему пришлось опуститься с супругой, близким другом и котом Бебером, принятым, как и они, за «французишку». Среди многочисленных героев Селина влиятельные и известные особы и совсем простые люди, которым был предложен идеал общественного устройства— империя с гегемонистскими устремлениями. Этому идеалу, как и всем прочим, суждено было рухнуть, но какие страшные последствия повлек он после попытки своего воплощения! И вот, что интересно, что особенно мучает писателя: что бы ни происходило с миром есть категория людей (промышленники, банкиры, правительства), которым всегда хорошо. «Для них, не без участия всегда существующего черного рынка, накрываются роскошные столы, раскупориваются марочные бутылки… Русские лагеря, каторга, Бухенвальд, атомные взрывы! Что им?! Меркурий все также спокоен. В его храме тихо… жизнь продолжается…» Селин буквально во всех своих романах касается вопроса об исключительных льготах сильных мира сего. Саму постановку этого вопроса лидеры справа и слева считают мещанской, мол писателя обуяла зависть. В действительности же Селина мучит другое. Те, кто находится в исключительных условиях, могут запросто вершить судьбы огромного множества людей и порою это выглядит следующим образом: «Доктор, скорее… прошу вас… этот вокзал ловушка для простаков… все эти, кто сейчас в поезде, подлежат уничтожению… они лишние… вы тоже лишний… и я лишний… — Откуда вы знаете?

Доктор, я объясню вам позже, сейчас нужно торопиться, сегодня ночью… Почему? — Потому, что у них нет больше места в лагерях… нет больше продуктов питания… и нельзя, чтобы это стало известно за пределами лагеря». Чудовищно!

Селин поставил перед своим современниками множество проблем, которые и по сей день неразрешимы. В семидесятые-восьмидесятые годы у него появилось немало подражателей, имитирующих манеру его высказывания и самый взгляд на события последней войны. Почему именно Селин стал образцом для подражания, своеобразным Учителем новых романистов? Видимо, потому что манера его письма столь же провокационна, сколь искренна. Писателю удалось увидеть тот срез человеческих отношений, который прежде, при отчетливом делении мира на красный и белый, черный и зеленый, ускользал от внимания не только критики, но и писателей, полагавших для себя возможным единственность суждения, мнение в последней инстанции.

Новый взгляд на Селина во Франции, вызванный многими причинами (возрождением неофашизма и восхождением «Новой правой» в том числе) как отголосок вызвал иное отношение к себе и у нас на родине (см. статью Вик. Ерофеева «Путешествие Селина на край ночи», Иностранная литература, 1986 г., № 11) «Селин — разорванная фигура, — пишет В. Ерофеев, стало быть уродливая. Нет надобности принижать его литературный талант ссылками на его одиозные памфлеты. Одна сторона не должна заслонять собой другую».