От Рабле до Уэльбека

Феминистский дискурс в «Монахине» Дени Дидро

Феминизм имеет более трехсот толкований в литературе. Одним из общепринятых является определение феминизма как теории равенства полов, лежащей в основе движения женщин за освобождение. Иными словами, феминистки высказываются против угнетения женщин и превосходства мужчин в историческом прошлом и настоящем и пытаются осмыслить пути преодоления мужского превосходства над женщинами. Целью феминизма является выведение женской духовности из сферы молчания и призыв к изменению культуры и обновлению общества. С этой точки зрения феминизм рассматривает текст как языковую фиксацию различных форм социального и полового неравенства. Позже на основе феминизма развивается еще более продвинутая теория гендера.³⁶

В лингвистике дискурс трактуется как связный текст в совокупности с экстралингвистическими, прагматическими, социокультурными, психологическими и другими факторами; текст, взятый в событийном аспекте, речь, рассматриваемая как целенаправленное социальное действие, как компонент, участвующий во взаимодействии людей и механизмах их сознания.³⁷

В настоящей статье речь идет о феминистском дискурсе в книге Дени Дидро Монахиня. При жизни этот автор, как и Вольтер, выступал «во всех жанрах, кроме скучного». Он писал научные статьи для Энциклопедии наук, искусств и ремесел и редактировал чужие тексты. Его перу принадлежат точные определения таких понятий, как свобода, гражданин, государь, тиран, общество, искусство. В отличие от Вольтера он не был принят при дворе и не искал светских меценатов как Руссо. Его отношения с русским двором и Екатериной Второй — это отдельная история. Издавая «Энциклопедию» он часто говорил не я, а мы. За последним местоимением стоит его принадлежность к движению Просвещения с его непростой идеологией и весьма разнообразным дискурсом. Просветители были великодушны, эгоистичны, независимы, бесцеремонны. Они желали всеобщего счастья, но свое находили только лишь в долгих и обстоятельных беседах с интересными оппонентами.

Дидро— знаменитый автор сократических диалогов. Самый известный из них «Племянник Рамо». Но все прочие его произведения также диалогичны. Восемнадцатый век не придумал иронию, но ею с удовольствием пользовался. Реальность для писателя превращается в фантазийную экзотику. Они стараются раствориться в речи, в словах. Это им не всегда удается, и их герои звучат порой как ангажированные философы. Именно как умудренный мужчина-философ звучит повествователь в романе Монахиня. Это социально-психологическое произведение представляет нам некую Сюзанну Симонен. По замыслу она естественна и простодушна, от ее имени рассказывается история пребывания девушки в нескольких монастырях, в раннем детстве и в юные годы. Всеми силами и средствами письма Дидро хочет подчеркнуть в женщине ее естественное начало. Вот сестры подходят к ее кровати:

Quand elles s’approchent de mon lit, je me retourne de l’autre cote: que verrais-je en elles? Deux creatures en qui l’intelligence a eteint le sentiment de la nature.

Как только они приближались к моей постели, я тотчас же поворачивалась на другой бок: с кем я столкнусь, с двумя созданьями, в которых разум затмил чувство природы.³⁸

Оценки и суждения Сюзанны характеризуют ее, как человека, стоящего на определенных позициях фатальной непреодолимости природных задатков. Писателю 47 лет, когда он пишет это произведение. Его система социально-эстетических взглядов уже сложилась. Дидро идеализирует героев третьего сословия и сентиментальную дидактичность, звучащую в этом и других его произведениях. Многие современники нашли этот роман безнравственным. До начала XX века (пятидесятые годы) он был в списке запрещенных Ватиканом книг.

Законодатель вкусов и наставник детей монархов Лагарп верно ощутил Дидро как противника ряда церковных установлений, но и он нашел в Монахине несколько блестящих и трогательных страниц. Менее искушенные читатели-современники, когда им последовательно присылали отдельные части книги Монахиня принимали ее рассказы за неподдельные письма-рассказы и готовили деньги, чтобы девушку из монастыря освободить.

Этот момент хотелось бы специально подчеркнуть. В восемнадцатом веке значительное число произведений написано исключительно в эпистолярной форме, и даже те произведения, которые сочинены не в письмах, производят впечатление таковых. Дело не в том, что художественное произведение эпохи, желавшее произвести впечатление достоверности специально рубилось на куски и отдельные эпизоды обозначались точными датами. В жанре эпистолярного романа блистали многие женщины. Они проявляли ум, тонкость и чувствительность, анализируя свою любовь и запечатлевая эти анализы на бумаге, заставляя таким образом, себя слушать и слышать, Назовем несколько имен: Клодина де Тексен (1682–1749), Франсуаза де Графиньи (1695–1758); Мари-Жанна де Рикобони (1713–1792).³⁹

Жанна де Тексен держала свой салон. Среди ее друзей философ Мармонтель, писатель аббат Прево и другие. Ее светские, но очень духовные собрания называли заседаниями «бюро ума». В восемнадцатом веке салоны — это медиатор распространения литературы среди читателей. Конечно, к началу восемнадцатого столетия уже настало время относительно широкой публикации разнообразных книг. Издательства существуют, но существует и строгая цензура, поэтому книги чем-либо эту цензуру не устраивающие, авторы печатают в Швейцарии или Нидерландах. Все писатели, а среди них нет профессионалов, т. е авторов, живущих только за счет публикации своих книг, в основном. Это путешественники и космополиты. Пишущие в восемнадцатом веке французы часто— англофилы. В Англии уже давно проартикулировано то, что только собираются сформулировать французы. Их революция с ее сменой монархического дискурса на буржуазный уже в прошлом. Не приходится удивляться обилию книг и рукописей для домашнего пользования, для чтения в узком кругу, в первую очередь в салонах, где возможно и их обсуждение. Есть в Париже в этот период и литературное кафе «Прокоп», где собирается более демократическая аудитория. В кафе и салонах бывают иностранцы, с которыми иногда полемизируют, но чаще соглашаются. Именно в таких местах звучит свободная метафорическая речь, можно следить за блистательными поворотами беседы и игрой ума. Это особенный вид интеллектуальной коммуникации своего времени, своей эпохи. Дидро как мастер диалога владеет им безупречно.

Диалогическое произведение речи считается состоящим из одного текста, хотя оно неоднородно и состоит из чередующихся речевых произведений участников диалога таков, например, Племянник Рамо, временное единство которого остается под вопросом. У диалога нельзя оторвать одно речевое произведение, он будет неполным. Монахиня не написана в форме сократического диалога, где есть только два лица, но в ней много диалогов внутри, и она находится в постоянном диалоге с читателем.

Согласно типологии художественных текстов В. П. Белянина⁴⁰текст Монахини Дидро можно было бы отнести к так называемым простым или жестоким текстам. Поступки и мысли главной героини противопоставляются другим персонажам и их поведению, которые ей мешают. Семантика такого произведения определяется наличием оппозиции я и враг. Положительный герой в данном случае героиня характеризуется как простая обычная, а ее враги как знающие, наблюдающие, чужие. Простой — это человек искренний и простодушный, неглупый, хотя «академий не кончал». Это естественный человек.

С точки зрения риторики, речевое произведение Дидро принадлежит своему веку, противостоящему излишнему рационализму предшествующего. В мыслях своих люди этой эпохи, хотя и стремятся свои идеи сделать доступными большинству, существуют достаточно герметично, изолированно от широких масс. Салонный дух, политическая лексика, религиозные обряды и обряды франкмасонов, экспансия эзотерики последних — все это присутствует в их изложениях. Однако проза— это не сценическое произведение, вроде «Свадьбы Фигаро», например, которое пишется для того, чтобы завтра быть у всех на устах. Проза Дидро— это текст для размышления, часто пародия или парабола, то есть притча, назидание. Восемнадцатый век дидактичен. Он увещевает, заставляет задуматься над противостоянием порока и добродетели и над положением женщины также. И идеи эти пришли из английских романов Ричардсона и др., именно поэтому я называю дискурс романа Дидро Монахиня феминистским. Женщина, внутренний монолог которой имитирует Дидро, пытается отстоять свое право на жизнь, на возможность не быть отторгнутой тем миром, в котором ей судьбой назначено жить.

Итак речь Сюзанны Симонен — это не женская речь, это речь мужчины, имитирующего женское высказывание, именно поэтому писатель в соответствии с духом времени пускается в авантюру, которой является литературная игра. Сама по себе литературная мистификация — это существенная черта эпохи Просвещения. В романе мистифицируется все, что героиня видит вокруг себя и делается это ради произнесения высоких идей свободы, равенства и братства. В ход пускаются философия рационализма и относительности в этом мире всего и вся. Человек со старыми понятиями и представлениями о мировом порядке с удивлением узнает, что оказывается, знакомый ему язык обслуживает и новый миропорядок, однако у слов появляются новые оттенки значение.

Язык — пространство символического освоения мира. Субъект высказывания через свой язык переживает свое отношение к тем, кто рядом с ним, пользуясь тем же языком. Об этом эксплицитно говорит само словоупотребление. Извлекая из социальной общности свои личностные характеристики, он вкладывает самого себя в язык, лежащий в основе общности.

Присвоить тексту Автора (в данном случае, Сюзанне Симонен), по мнению Ролана Барта, значит наделить текст окончательным значением, замкнуть письмо, в то время как фокусом всего является Читатель (Просвещаемые), то пространство, где запечатлеваются все до единой цитаты, из которых слагается письмо, текст обретает единство не в происхождении своем, а в предназначении (рождение читателя приходится оплакивать смертью Автора.)⁴¹

Это парадоксальное суждение Ролана Барта сродни тем парадоксальным идеям, которые высказывал Дидро в Письме слепым, написанном в назидание для зрячих и в Парадоксе об актере, где он, в частности, говорил о диалоге «В великой комедии мира, к которой я всегда возвращаюсь, все горячие души занимают сцену, все гениальные сидят в партере. На сцене личность принимает некую вынужденную навязанную ей позу, Сидящий в партере вправе решать, верит он увиденному или нет»⁴².

Сценой, где мы наблюдаем застывшую жизнь, становится история Сюзанны Симонен, у которой были реальные прототипы. Гениальная личность, сидящая в партере— это художник-режиссер. Понятие автор романа всегда неоднозначно. В данном случае мы имеем в виду под этим именем автора произведения (реализовавшего свой замысел, сознательно выбравшего языковые и композиционные средства). Это первое. Но это также автор под маской героини, направляющий читателя в соответствии со своими стратегиями.

Восемнадцатый век имел очень большой вкус к маске, к обману, к мистификации. Он лгал, и эту ложь квалифицировали, как обман для приукрашивания текста, как обман из альтруизма, как попытку защитительной речи. Думается, Дидро хотел защитить женское сословие, поскольку знал его очень неплохо и на разных уровнях. Среди его корреспонденток и простые женщины и русская императрица и некая фам эмансипе София Волан, которой он лично адресовал не меньше полутысячи писем, беседы с которой были его жизненной необходимостью.⁴³ Об эмансипации в той или иной форме рассуждали многие его современники и Вольтер и Руссо и их младший собрат Бомарше. Женское сословие было в серьезном тупике, его надо было наградить даром речи, и Дидро одолжил свое драматическое высказывание от лица женщины Сюзанне Симонен, задуманной как типаж очень точно: простодушная девушка, хотя кругозор и чувствительность у нее сродни авторской.

Один из современников назвал Дидро человеком с наиболее организованным ходом мысли, головой неспособной реально представить, что он будет делать и что он хочет себе вообразить. Если иметь в виду его способность развивать любую тему, это верное замечание. Его сознание может каждую мысль вывернуть наизнанку. Он будет говорить таким образом, и так долго, как ему захочется, Рассказчица в «Монахине», например утверждает:

Je ne finirais point, je voulais suivre de vous les decrire (les bas-reliefs dont s’ornait dans son reve le piedestal du buste d’Horace)

Я никогда не закончу, я все время буду продолжать их описывать (барельефы, которые в ее мечтах украшали бюст Горация).⁴⁴

Для речи Дидро в целом характерно экспансивное ее построение, перечисление и собирание фактов, лексически выраженных весьма разнообразно. Если Дидро вписывается своим темпераментом, своими поворотами мысли в речь рассказчицы, то это в первую очередь видно в повторении используемых им глаголов. Это говорит просветитель со своими слушателями, читателями, современниками, потомками.

Сюзанна Симонен отрезана от мира стеной монастыря, в котором есть еще много других стен и стенок. Движение живых существ в материальном пространстве со множеством перегородок увидено писателем издалека как движение пчел в сотах, как это делает, например, в Англии в ту же эпоху Мандевиль Дидро не позволяет себе сравнения живых существ с пчелами, но то, что он видит и ощущает происходящее совершенно очевидно. Это совершенно очевидный взгляд сверху:

Le bruit montait a l’etage au-dessus,

Puis descendait a l’etage ci-dessous.

Шум начинался на верхнем этаже,

затем спускался этажом ниже.

При нарастающем волнении монахини, отказывающейся зайти в келью своей настоятельницы, мы читаем.

Les visites d’une cellule a l’autre se multiplie.

Число проходов монахинь из кельи в келью увеличавется.

Произведение Монахиня носит, если угодно, в сюжете печать серийности, повторения с разными поворотами и нюансами почти одинаковых сцен в женских монастырях. В жизни рассказчицы, в ее внутреннем монологе, они должны стать цепочкой убедительных фактов, которые должны ее подтолкнуть к философскому обобщению в характерном для Дидро ораторском стиле:

— Les convents sont-ils si essential a la construction d’un etat?

— Ne sentira-ton jamais la necessite de retrecir l’ouverture de ces gouffres ou l’espoir des races futures va se perdre?

— Нужны ли монастыри в построении Государства вообще?

— Почувствуют ли когда-нибудь необходимость в усеньшии этих бездонных пропастей, в которых будущее человечество способно затеряться?⁴⁵

И далее следует введение таких вопросительных слов, которые резко меняют регистр высказывания с житейской истории на философское умозаключение. Появляется вопросительная анафора, повторяющаяся шесть раз в чуть измененной форме.

Ou est que…

Ou est…

Ou sont…

Иными словами характер высказывания у Дидро характеризуется развитием вширь и тематической импровизацией, которая местами перестает имитировать женскую чувствительность и женское простодушие, но превращается в апологетику женской свободы,

Проницательная мысль Дидро утверждает себя через проверку отклонения от нормы. Так было в Письме слепым, Парадоксе об актере, Племяннике Рамо. И это не потому, что у него особенный вкус к патологическому, болезненному. Слепота, глухота, деформация телесного и косность ума интересуют его только потому, что исключения должны подтверждать правила. Исследование аномалий лучший путь к познанию нормального человеческого существа,

Племянника Рамо, замечательный сократический диалог о беседах философа с учителем музыки, некоторые критики называют Антимонахиней, поскольку в Монахине видно английское влияние романов Ричардсона (противопоставление добродетели героини порокам мира, жертвой которого она стала), а в диалоге с Рамо англофильства нет. В сократическом обмене репликами с Рамо у Дидро вялой позиции философа противопоставлена активная позиция самоутверждающегося музыканта, на пиру не столько разума, сколько консюмеризма. Раздваиваясь Дидро обозначил наступление нового века, в котором потребление будет играть первую скрипку.

Разведение и умножение себя — распространенная черта писателя, но в монологе Сюзанны Симонен в Монахине он не насилует себя. Ему близко течение ее мысли, он сочувствует ей, и привычным ему способом пытается отделить зерна от плевел, подлинное от неподлинного. Если воспользоваться определением романа, данным этому жанру Люсьеном Гольдманом.⁴⁶ Он считал, что романом может считаться не всегда удающаяся история поиска подлинных ценностей, в мире, где они исчезают.