Отряд К10

Глава 2 Послушница и кардинал

Ашанти умерла родами. — Голос послушницы был тих, а водянисто — светлые глаза опущены к полу, но острый слух и большой опыт матушку Войцех ни разу не подводили. Холод в её голосе мог превратить в сосульку даже жарко натопленную печь.

— Съешь лимон, дочь моя, чтоб рожа не была такая довольная. Да если бы ты прошла постриг, то я сразу б распорядилась отсыпать тебе плетей. — Монахиня чуть скривилась. — Зависть к самой красивой, бессмысленная гордыня, низкое злорадство, просто глупость и бессмысленное вожделение к тем чертам, которых у тебя нет и коих тебе, видимо, не обрести. Все в трёх коротких словах.

Пожилая, крепкая женщина во власянице, подпоясанной простой веревкой, покачала головой.

Послушница съежилась, боясь даже вздохнуть.

— Что с ребёнком? — Крупные черты лица матушки, обрамлённые монашеским чепцом, чуть смягчились. Самую малость.

— Девочка. Здоровая. — Пролепетала та как можно тише. — Она… просила назвать её Карминой…

— Красивое имя для принесшей в обитель смерть, пусть и не по своей воле. — Матушка сузила глаза. — Я сама ею займусь. — Удивительно легкой для своих размеров и возраста походкой она двинулась к дверям, так что послушница едва успела убраться с её пути.

— И повелел Бог-Император, и стало так. — Рыжый локон упрямо торчал из под чепца. На этот раз сзади, где его, конечно, никак было не увидеть.

Матушка Войцех, наблюдающая за занятиями богословия, чуть дернула уголком рта, что должно было обозначать ироничную улыбку. Она помнила отчаянно вопящий свёрток в монастырском госпитале. Неловкую малышку делающую первые шаги… И вот, считай она выросла. Время думать, как быть дальше.

Что ж, память хорошая, голос приятный — быть ей начётчицей. А главное — это даст ей возможность учится дальше.

Чуть склонив голову, будто в ознаменование принятого решения, матушка скрылась в боковом проходе.

— Труд мортификатора непрост и уважаем. — Кастелян Шорр, седой, желчный старик, глядел на молоденькую послушницу с обычным для него кислым выражением лица. — Смерть есть важнейшая часть служения Императору, а потому правильное исполнение всех связанных с ней обрядов требует высочайшего внимания и ответственности. — Он скривился еще сильнее. Хотя это казалось просто физически невозможным.

— И почему ты, едва окончив схолу, пусть и в числе лучших, считаешь себя достойной учится этому важнейшему ремеслу?

Быстрый взгляд из-под чепца зелёной молнией пробежал по лицу кастеляна.

Девушка нерешительным движением поправила рыжий локон, тонкие пальцы переплелись, затем раскрылись, как будто случайно касаясь бёдер, удивительно туго обтянутых тканью казалось бы простой, подпоясанной вервием, робы.

— Я не только прилежна в учении, святой отец, но и не чураюсь всякой работы во славу дела Его. — Она бросила искоса взгляд на священника и, кажется от волнения, облизала губы. — К примеру, я могла бы регулярно помогать Вам во всех хозяйственных расчётах. — Девица потупилась. — Есть у меня и иные помыслы об этом, однако, поймите правильно, отче, я готова их раскрыть лишь… на исповеди. — Вздох, чем-то похожий на стон сорвался с её губ, а руки коснулись высокой груди, формируя аквилу.

Выражение лица кастеляна не изменилось ни на йоту, но что-то в интонациях голоса…сильно изменилось.

— Конечно, дочь моя. Мотивы личной веры есть наиболее важное, что ведет человека к свету нашего Бога-Императора…

Две фигуры неспешно двинулись к исповедальне. Портьера на стене слегка шевельнулась, будто сдвинутая слабым сквозняком из открытой двери.

Из-под плотной медицинской шапочки мортификатора выбивался одинокий рыжий локон, будто подсвеченный солнечным лучом, заглянувшим в холодный каменный подвал сквозь маленькое окошко под самым потолком.

Тонкие пальцы в черных перчатках вынули из вскрытой груди сердце, положили на весы.

— Двести восемьдесят семь граммов. — Заскрипело автоперо по длинному свитку. — Без видимых особенностей.

Девушка положила орган в лоток и отправилась к изголовью секционного стола. Быстрый взмах ампутационного ножа, легкое движение руки отодвинуло скальп, обнажая кости черепа. Раздался визг дисковой пилы.

Тяжелая дверь морга медленно, с натужным скрипом распахнулась. Среднего роста мужчина, с чуть испуганным лицом, сделал осторожный шаг внутрь и солнечный луч отразился от золочёных символов веры на его одеяниях. Он откашлялся.

— Кармина.

Тишина была ответом. Быстрые пальцы уверенно нарезали извлечённый из черепной коробки мозг на тонкие полоски.

— Послушница Ковальски! — Попытка добавить металла в голос. Слабая, слабая попытка. Кажется, под маской она улыбалась.

— Кали! — Вот тут она дёрнулась. Медленно подняла глаза.

Взгляд… не обещал хорошего.

Затем потупился, руки сложились в аквилу, и мортификатор склонилась перед святым отцом. На четко отмеренный градус.

— Отче Клаус. — Высокий голос звенел серебряным колокольчиком. — Я безгранично счастлива, что Вы почтили визитом мою скромную обитель.

Тот оглянулся в коридор, вытягивая шею, чтобы заглянуть как можно дальше и с натугой прикрыл за собой дверь. Со щелчком стал на место небольшой засов.

— Давай вот без этого. — Он еще раз нервно оглянулся на прикрытую дверь и подошел ближе. Взгляд бегал, священник нервно сплетал и расплетал пальцы. — Кастелян Шорр не против. Старый сушёный хер. Матушка Войцех… — Он замялся. — Ну, тут понятно.

— А ты… — Рыжая отложила инструмент и пошла ему навстречу. — Тоже будешь за меня.

Её рука легла сильно ниже, чем нужно было для братских объятий служителей Экклезиархии. Клаус подавился очередной фразой и густо покраснел.

— За включение скромной, пусть и очень способной новопостриженной монахини в свиту кардинала

Его глаза расширились, а дыхание остановилось, когда рыжая бестия преклонила колени, глядя снизу вверх блестящими, ярко-зелеными глазами, лишь на мгновение затенёнными чем-то, мелькнувшим в световом окошке под потолком.

Это был неофициальный приём.

Никакой кричащей роскоши. Несколько херувимов, распевающих псалмы, вторящие им в унисон мальчишки — певчие. Все, как на подбор, очень симпатичные. — Отметила Кали, потупив взор шествующая к восседающему в окружении приближенных служителей и ворохе роскошных золотых одеяний, кардиналу.

Весьма тучный и улыбчивый, монсеньор Урбино раскинул руки, как будто готовый обнять впервые представленную ему сестру. Однако, в крайней точке траектории он отвлекся на несколько секунд, чтобы потрепать по щеке ближайшего мальчика, а лишь затем протянул увенчанную многочисленными перстнями конечность вперёд.

Преклонившая колени Кармина с выражением крайнего почтения на лице поцеловала печать Экклезиархии на самом крупном из ювелирных украшений и осталась так стоять, потупив взор.

— Вижу, вижу тебя чадо моё. — Голос кардинала оказался удивительно высок, несмотря на тучное сложение. — Все как говорили мои верные слуги.

Стоящие одесную от церковного иерарха матушка Войцех, кастелян Шорр и отец Клаус почтительно склонились.

— Да… — Кардинал вновь радушно улыбнулся. — И впрямь умна, старательна, набожна и самоотверженна в служении нашему Богу — Императору и матери — Экклезиархии.

— А, как говорят иные мои слуги… — Левая рука его указала на сухонькую фигуру в робе с капюшоном, так тихо и ненавязчиво устроившуюся ошую от трона, что кажется только после указующего жеста её заметили присутствующие. — … ещё и широко мыслящая и умеющая находить общий язык с сёстрами и братьями своими во служении господу нашему.

Его интонации кажется почти не изменились. Однако в воздухе повеяло ледяной крошкой, несомой ветром с самых вершин заснеженных гор.

Кардинал воздел очи и руки горе.

— Достойны ли мы такого безграничного счастья? Лицезреть столь многообещающего человека в нашей свите? Безусловно! — Он со значением покивал головой, склонил голову, а затем назидательно поднял палец. — Однако, есть, есть в благословенном Империуме и те люди, кого даже я готов считать более достойными служителями нашего Бога — Императора, нежели любой, да-да, любой член Экклезиархии…

Висела звенящая тишина. Кали и свита кардинала замерли, чувствуя, как формальная казалось бы процедура представления и одобрения нового члена свиты превращается… в нечто иное.

И вдруг, тишину разрезал звук шагов. Бритый налысо темноглазый мужчина, с резкимим чертами и с татуировкой в виде аквилы на лице шёл через зал. Подвес на его груди, искусно выполненный в форме стилизованной I,мелодично звенел в такт.

Остановился на шаг позади коленопреклонённой послушницы.

— Возрадуемся же братья и сёстры! Представитель священного Ордоса Инквизиции посетил нас, чтобы отобрать достойнейшего слугу для борьбы с порождениями тьмы и неверия! И нам воистину есть кому поручить эту святую миссию!

Кали плотно сжала кулаки и зубы, до боли, до дрожи. Разжала, проглотив побежавшие из губы солёные, с металлическим привкусом капли.

Кардинал коснулся её подбородка, приподнимая лицо вверх и глядя девушке в глаза с искренней отеческой улыбкой.

— Благословляю тебя на служение, дочь моя.

— Благодарю Вас за доверие, монсеньор. — Рассыпался серебром под церковными сводами звонкий голос. Она сложила аквилу, поклонилась и сделала шаг назад, оказавшись рядом с агентом Золотого Трона.

Из под капюшона фигуры ошую от кардинала на мгновение блеснули водянистые светлые глаза.