Память сердца

Василий Найдаков

На съемках картины «Весна Бурятии» мне помогали многие: первый секретарь обкома Модогоев, второй секретарь, по идеологии – Бадиев, завотделом сельского хозяйства Раднев, секретари райкомов, члены правительства, директор Института общественных наук Найдаков. А вспоминаются сейчас только встречи с Модогоевым да Найдаковым, хотя я чрезвычайно признателен и Радневу, свозившему меня в Саяны, горы удивительной красоты (с Радневым на вертолете мы полосовали республику вдоль и поперек в поисках героя фильма). Кстати, кандидат философских наук (по правде, уже и не помню – философских или филологических?) искусствовед Найдаков был нам представлен как еще одна неоспоримая кандидатура для съемок.

Так вот, встреча с первым секретарем обкома. Как и кто ее организовал, не помню, но было это во время одной из наших командировок в Москву, в период съемок фильма «Весна Бурятии». Пригласили нас в гостиницу «Россия», главную тогда московскую гостиницу с видом на Кремль.

Но прежде несколько слов о статусе первого секретаря обкома. Современной молодежи вряд ли понятно, что это за должность. Попробую объяснить: это не губернатор и даже не президент республики – их должности ограничены Законодательным собранием, представителями президента страны по субъектам федерации, контролем прокуратуры, налоговой инспекции, – да мало ли чем! А первый секретарь обкома – царь и бог! Выше нет никого, это главное лицо во всей республике! Кстати сказать, в многонациональном Советском Союзе не так много было известно о Бурятской респулике. Как, смеясь, мне рассказывал искусствовед Василий Церенович Найдаков, на посланную на рассмотрение в Москву докторскую диссертацию по теме «Бурятский фольклор» высокие умы от научных инстанций ответили, что «не рассматривают зарубежные работы»! Смешно, но Бурятию они приняли за Монголию!..

Бурятия. Какая это сказочная, самобытная страна на берегу уникального озера Байкал! Экзотическая. С удивительно красивыми пейзажами. С редкими растениями и животными. И буряты – народ экзотический, не похожий ни на якутов, ни на ненцев, вообще ни на какой-либо из народов Севера. Лица смуглые, глаза узкие, раскосые. Горожане в столице Улан-Удэ одеты по последней моде. Говорят на чистейшем русском языке, хотя бурятский – на слух – язык очень трудный, гортанный какой-то. Как, помню, залихватски пошутил Найдаков: «Акцент мы оставили грузинам!..»

А какие там дороги! Удивительно! Кажется, ни в одной из республик Советского Союза я не видел таких дорог: широкие, с ровным, плотным асфальтовым покрытием. Придорожные барьеры, столбики, перекрытия мостов, дорожные знаки и указатели – все свежевыкрашенно, радуя глаз, мелькает разными цветами. И у каждого населенного пункта – деревушки, хуторка, поселка – обязательно телефон-автомат. И это в шестидесятых годах, за многие тысячи километров от столицы. Куда там нашему Подмосковью!..

Так вот, пригласил нас к себе в гостиницу «Россия» первый секретарь обкома Модогоев. Речь должна была пойти о съемках нового фильма – к юбилею республики, его готовились отпраздновать в следующем году.

Пришли мы с Ларой. В дверях нас встретил второй секретарь Бадиев (с ним по вопросам съемок мы виделись уже не раз еще в Улан-Удэ), провел нас в гостиную. Модогоев, широколицый, грузный (внешность его нам была хорошо известна по многочисленным портретам на улицах бурятской столицы), улыбаясь, привстал, широким жестом пригласил садиться. Номер был обставлен по моде того времени – низкий журнальный столик, низкие кресла, тумбочки. Все расселись. Не помню, с чего начался разговор, какими фразами мы обменялись, но вдруг Модогоев тяжело выкарабкался из своего низкого кресла и, повернувшись к нам тыльной частью, принялся копаться в низенькой тумбочке… И вот парадокс! Парадокс ли, причуды памяти или это та самая неожиданная художественная деталь, которая бросается в глаза человеку творческому и до времени хранится в его памяти, чтобы потом неожиданно всплыть, обрасти деталями, превращаясь в образ?.. Судите и рядите, как хотите! Но теперь память подкидывает мне такую картинку: тучный хозяин номера, всесильный властелин Бурятии, раскорячившись и выставив перед нами свою необъятную задницу, пыхтя, долго-долго шарит в маленькой тумбочке. Представляете себе этот кадр?..

Покопавшись, Модогоев извлек из тумбочки бутылку вина. Мы выпили за знакомство, за будущие творческие успехи на ниве прославления Бурятии. Вино было сладкое и довольно крепкое. Помнится, хозяин с гордостью сообщил, что привез его из-за границы…

Кстати сказать, эта высокая аудиенция нам во многом помогла, как-то сразу сдвинулись и динамично закрутились все шестеренки наших организационных дел. Поясню только на одном примере.

Литературным сценарием были предусмотрены съемки редчайших музейных экспонатов – старинных бурханов (уникальные иконы, писанные на шелке специально приготовленными красками, стойкими и яркими, замешанными на печени байкальского осетра); съемки ритуальных масок – удивительно выразительных по мимическому рисунку и раскраске. Помню, они меня поразили своей живописностью куда более, чем маски африканские. Уже представлялось, в какой восторг приведут зарубежного зрителя подобные кадры, ведь за границей еще менее, чем у нас, знают о Бурятии, стране с древними тибетскими и буддийскими традициями.

Так-то так, но в разрешении на эти съемки нам категорически отказали. Мы в дирекцию музея – отказ! Мы в Министерство культуры – отказ, это де предметы религиозного культа и пропагандировать их на весь мир мы не позволим. Ни райком, ни обком помочь нам не брались…

А после встречи с Модогоевым все решилось как-то само собой, хотя, естественно, я ему ни на что не жаловался и словом не обмолвился об этих наших проблемах.

И какие же добротные получились эпизоды с масками. Они выстроились как-то неожиданно смело, профессионально, пластически интересно. Решение пришло по наитию – в процессе монтажа. Поясню…

Снимали эпизод с Василием Найдаковым. Наш новоявленный герой, уважаемый директор солидного Института общественных наук, идет с тяжелым портфелем по улице Улан-Удэ после работы, в костюме, несмотря на жаркий день, и беседует с представителем съемочной группы. Отвечая на вопросы Лары (специально – по режиссерскому замыслу), Василий Церенович принялся рассказывать ей о ритуальных масках. Все длиннее фразы, все быстрее жестикуляция… Найдаков так увлекся темой, что забылся. Ему мешал портфель. Прислонив его к электрическому столбу, он размахивал руками, живописал всем лицом. Приседал, устремлялся вперед – ну прямо хотел взлететь!.. Наблюдать за ним было чрезвычайно интересно – творческий человек, увлекающийся, эмоциональный. И мы наблюдали – с противоположной стороны улицы скрытой камерой!

Портфель явно мешал нашему искусствоведу. Явно. Он сковывал его движения. Все чаще Найдаков ставил его на землю, продолжая активно жестикулировать… А потом, в монтаже, родилась идея контрапунктом врезать в эту монтажную фразу кадры отснятых масок! И получилось!..

Найдаков рассказывает. Увлеченно, гордясь национальными традициями, торопясь передать как можно больше информации – живо, в красках… И вдруг – маска! Грозная, с всклокоченными седыми прядями… Или другая – черная зловещая, с хищным оскалом… Найдаков чуть задумался, улыбнулся… И маска ухмыляется – хитро, лукаво…

Василий Церенович так увлекался, что уходил довольно далеко от оставленного на тротуаре портфеля. И, вдруг опомнившись, бросался бегом назад – совсем как школьник. Он и был молод – наш искусствовед – не более сорока. Густые черные волосы, живая добрая улыбка, быстрые порывистые жесты. Хитроумный проницательный взор. Как человек образованный, умный, тонкий, он был начисто свободен от наносной шелухи условностей, какой-либо скованности. Абсолютно самодостаточный, «человек – сам в себе». Уверенно чувствующий себя в любой ситуации и в то же время – увлекающийся, порывистый. Он из тех людей, о которых говорят – «на всякого мудреца довольно простоты».

Да, перейдя рубеж необходимости согласования кандидатур героев фильма с Бурятским обкомом КПСС, мы даже вроде бы смирились. Много ездили по Бурятии, много сняли: сюжет о балерине, народной артистке СССР, новеллу о молодом многообещающем инженере-физике. Страна, «куда никогда не дойдет цивилизация», как категорично заявлял забытый всеми европейский ученый, имела блистательную балерину, успешно развивала современную науку, участвуя на равных в международных симпозиумах. Лариса Сахьянова – выдающееся явление не только национальной бурятской культуры, но и в целом – советской. Народная артистка СССР, она танцевала все ведущие партии в прекрасном современном Театре оперы и балета Улан-Удэ. Имея представление об уровне танцевальной школы на примере великой Плисецкой и опыт съемок с Катаняном, мы приложили все усилия, чтобы показать достижения балета в далекой Бурятии.

Уже после завершения фильма, через год, а может, и более, Найдаков, будучи в Москве, заезжал ко мне домой. Рассматривая мою библиотеку (книг уже тогда у меня было довольно много и размещались они на большом открытом стеллаже, который я сам и смастерил), гость извлек томик Омара Хайяма:

– Как же я хотел иметь Хайяма! Ты не представляешь! Все-таки в Москве, видимо, проще достать. Вон и Хэмингуэй, четырехтомник новый, уже есть у тебя!.. Какая библиотека у тебя, в двух комнатах не умещается!.. Хайямчик, – он нежно погладил обложку рукой, – обожаю! Я украду его у вас!

Посмеялись.

– Не боишься, что уведу?..

Я с удивлением посмотрел на него.

Сели за стол, который, расстаравшись, накрыла Лара (времена-то были весьма и весьма непростые, достать что-либо вкусненькое для гостя было почти невозможно). Приятных воспоминаний хватило надолго, засиделись допоздна…

Спустя какое-то время обратился я зачем-то к книжному стеллажу. Глядь, – а Хайяма-то нет! Искал, искал – нет, и всё!..

Василий Церенович, плут, признайся, неужели и впрямь ты увел моего Хайяма?!

Я тогда не принял всерьез его реплику. А после отъезда, оказалось, украл-таки, сукин сын!.. Ну да ладно, человек он хороший. Пусть будет ему на пользу. Я сам виноват. Он предупредил, – и мне надо было решить, что делать. Подарить!..