Пламя пяти сердец

ГЛАВА 1

— Тебе стоит расшить рубицу, — сказала Шербера Волете, помогая ей завязать шнурки теплого кофза — плаща с меховой подбивкой. — Она слишком сильно натягивается на животе и задирается. Ты можешь простудиться. И тебе бы лучше ездить с нами, а не рядом с Займиром. Что, если кто-то толкнет тебя и сбросит с лошади во время нападения? Ты об этом думаешь?

Но Волета только улыбнулась и погладила свой заметно округлившийся живот.

— Инифри не хочет, чтобы мы сражались. Нам уже давно не попадаются ни темволд, ни зеленокожие, разве ты не видишь? Идут Холода, и зеленокожие умрут, а когда придет новая Жизнь, на берег выйдет новый разумный народ. Инифри дала мне знак. Мой ребенок станет первым ребенком мира. Мать мертвых сохранит нас.

Волета в последнее время говорила много и так уверенно, что ее слушали. Вот и теперь женщины собрались вокруг нее и слушали, как она рассказывает о смерти, которая ждет зеленокожих в Холода — ведь они не знают огня, а темволд уже боятся их и не верят им настолько, чтобы пустить их под свою крышу, — и кивали, соглашаясь.

И Шербере хотелось предостеречь их от этого опасного врага — надежды, которая заставляла воинов выигрывать битвы в своем разуме, даже не начиная, а акрай — заводить посреди войны детей, — но знала, что ее не послушают.

Но вдруг неправа именно она?

Пока они шли по долине спокойно. Закончилась луна Шеле и началась Шира, и землю покрыл тонким слоем снег, а зеленокожих все не было видно, и маги, ощупывающие воздух и землю вокруг денно и нощно, уверяли, что не чувствуют их даже вдалеке.

Совсем скоро их догнала и побежала рядом небольшая речка, совсем мелкая, перемерзающая по ночам до самого дна, и такая узенькая, что ее могла бы перепрыгнуть и Шербера. Было трудно поверить в то, что эта речушка — исток огромной, сильной, как славный воин, реки Оргосард, чья ширина в устье была такой, что там можно было утопить целый город. Оргосард начинался высоко в горах и спускался в долину, чтобы, постепенно наполняясь мощью и глубиной, вобрать в себя силы сотни мелких речушек, омыть стены мертвого города фрейле и унестись к Океану. Ближе к устью в Оргосарде начинала появляться дикая жизнь, и вот тут следовало быть осторожнее, чтобы не попасться на зуб речным гадам, выбирающимся на берег за добычей.

Оргосард был выбран Тэрриком не случайно. Это был ориентир, водораздел между пустыней и густонаселенным Побережьем, и глубокий тыл врага, вышедшего из Океана и сейчас бегущего к нему обратно, растеряв магию, единство и силы.

Вдоль реки было много деревушек, когда-то полных людей и скота. Теперь войско встречали пустые дома и улицы, и немногочисленные жители, с любопытством и страхом взирающие на тех, кто должен очистить их землю от зеленой заразы. Они были первыми, а это значило, что южное войско, если от него что-то осталось, до Оргосарда так и не добралось. Тэррик оставлял для них вести, отмечая путь, но сбиться с дороги, идущей параллельно реке, было бы тяжело.

— Будь проклят этот холод! — ведущий под уздцы коня воин рявкнул так, что конь дернулся и едва не сбил Шерберу с ног. Ей пришлось почти прыгнуть в повозку, чтобы не попасть под копыта, но воин не обратил внимания. — Нам нужно было захватить город, который мы отдали темволд, и остаться там. Мы могли бы развести огонь и погреться под крышей, поесть горячую похлебку и забраться с женщиной под теплое одеяло, а теперь идем по холодной земле под холодным ветром, а наши лошади едят водорость и рыпь!

«Люди, между прочим, тоже ее едят», — подумала Шербера, закутываясь в кофз и выдыхая в воздух облачко пара.

Водорость росла в незамерзающей воде у самых берегов, была сытной и не требовала огня, чтобы ее приготовить. На вкус — кожаный сапог, но после нее еще долго не хотелось есть и сил было много. Рыпь, мелкие черви, которых маги вызывали из-под земли, водились у реки в изобилии. Их варили на костре как для людей, так и для лошадей, добавляя в бульон все, что придет в голову, начиная от вина и заканчивая кислыми стеблями суповицы.

Шербера слышала, что в землях, далеких от Побережья, лошади не могут накапливать в своих телах воду для долгих переходов, не едят червей и убегают от дикой жизни, стоит ей показать зубы. Но их лошади были другими. Выносливыми. Смелыми. Гордыми. Жестокими к врагам и преданными друзьям.

Она заметила черный бок огромного Пармена чуть поодаль и улыбнулась, вспомнив свой страх перед ним в день, когда Фир только их познакомил.

Теперь она его не боялась.

Как не боялась и Прэйира, огромного воина восходного войска, ставшего одним из ее господ и завладевшего ее сердцем.

На следующий день после их разговора Шербера пришла на урок в обычное время. Она сделала вид, что не слышала слов о том, что если уйдет, уроки для нее окончены, а Прэйир сделал вид, что этого не говорил — и их обоих это устроило. Он сказал ей, что с мечом пока покончено, и ей нужно тренировать свое слабое тело, и довел ее до изнеможения тренировками на ловкость и быстроту.

Но он сказал ей: «Не так отвратительно, как обычно, акрай». Сквозь зубы, сведя брови, но сказал, а это что-то да значило.

В ту ночь, засыпая уже рядом с Тэрриком, Шербера долго ворочалась, с трудом удерживаясь от вскриков. Ей было больно, тело ломило, но она знала, что это хорошая боль. Эта боль означала успех, она означала, что ее тело меняется и приспосабливается, становится выносливее и быстрее.

На следующее утро и еще несколько дней подряд Шербера едва могла поднять афатр, и Прэйир колол ее насмешками, доводя до бессильной ярости и заставляя рычать не хуже Фира и осыпать его проклятьями, правда, последнее — только про себя. Не сразу Шербера поняла, что он провоцировал ее намеренно, чтобы заставить сражаться, несмотря на боль, чтобы научить ее использовать и эту боль себе на пользу.

С каждым днем боль становилась все слабее.

С каждым днем Шербера становилась все сильнее.

С каждым днем разговоры Волеты становились все громче и ей верили все больше, и воины с трепетом втягивали ноздрями воздух, пытаясь уловить в нем соленое дыхание пока еще очень далекого Океана, и говорили о городах, Жизни и покое, как будто забыв о том, что враг еще жив и вовсе не готов сдаваться.

Им скоро напомнили.

***

В конце третьего в эту луну перехода они наткнулись на разрушенную и разграбленную зеленокожими деревню. Их встретили тишина и смерть, наполовину выгрызенные тела лошадей, вмерзшие в снег, разрубленные от паха до шеи мужчины, женщины, лежащие в луже крови прямо на пороге собственного дома. Метель еще не успела замести следы страшной бойни, которая случилась совсем недавно, и Шербера слышала, как рыдают женщины, вынося из домов тела детей с перекушенными шеями и размозженными головами.

Инифри словно решила напомнить им о том, что война еще не кончилась, и по Побережью все еще ходит враг. Даже Волета притихла и не открывала рта более, чем положено, и только прятала лицо у своего Займира на груди, жалобно всхлипывая и пытаясь эти всхлипы подавить.

Воинам удалось отыскать единственного выжившего — мальчика-подростка, которого ударили по голове и, как видно, приняли за мертвого, пока он лежал без чувств, и только поэтому не добили.

Он рассказал страшное.

Войско Тэррика опоздало всего на день. Еще вчера женщины этой деревни укладывали детей спать, пока мужчины пили вино и говорили о близкой победе, забыв о том, что нужно выставить дозор и глядеть, постоянно глядеть вокруг, в серебристую ночь, которая так обманчиво тиха в самом начале Холодов.

Зеленокожие и темволд пришли вместе. Они появились словно из ниоткуда и стерли деревню с лица земли, прежде чем пьяные мужчины успели схватиться за оружие, а женщины — убежать. Зеленокожие не щадили никого, и темволд не пытались их сдерживать, творя зверства наравне со своими цепными собаками, но потом, когда с жителями деревни было покончено, зеленые твари обернулись против своих предводителей и убили и их тоже.

Они съели все, что смогли съесть, а потом бросили то, что не уместилось в их животах, и ушли вдоль реки тем же огромным сплошным потоком, что и пришли, оставив после себя агонию и мучительную смерть.

Такова была война.

Акраяр наравне с остальными работали до самой Белой Матери, вытаскивая из домов тела одних людей и откапывая из снега других. Священный костер, разведенный посреди деревни, должен будет гореть всю ночь, принимая плоть тех, кто погиб из-за собственной беспечности. И они и раньше видели такую бессмысленную жестокость — это было в духе зеленокожих, такова была их природа, но сегодня, и это чувствовали все, это был знак богини, ее наказание за излишнюю самоуверенность и легкость, с которой они говорили о конце того, что еще не собиралось кончаться.

Шербера не знала, сколько стоит так, глядя в пляшущий огонь, и думает о том, а что смогла бы сделать она сама, оказавшись здесь, держа в руке меч, готовая защищать тех, кто не умел защищаться. Не знала, сколько стоят так другие, заворожено глядя в пламя и слушая песню снега и огня. На мгновение ей показалось, что в треске пламени и в шепоте ветра она слышит разносящиеся в воздухе предсмертные крики.

Чувствует носом запах теплой крови на снегу.

Ощущает, как по телу ползет ледяным червем, готовым впиться в шею, страх.

— Шербера. — Она вздрогнула, услышав голос, но не обернулась. — Начинается метель. Идем.

Номариам накинул на ее припорошенные снегом волосы капюшон плаща, и Шербера запахнулась плотнее, чувствуя, что ее бьет дрожь, и, кивнув, пошла за ним. Они отошли от костра и направились вниз по улице, неосознанно обходя лужи замершей крови на снегу. Удушливый запах горящих тел преследовал их, забиваясь в ноздри, но ни один не обращал внимания. Это было напоминание.

— Мы все были слишком самонадеянны, — проговорила Шербера тихо, как будто мертвые могли услышать ее и возразить. — Инифри наказала нас — мы не успели. Инифри наказала этих людей — они были беззаботны и забыли о защите и не выставили дозор. Но мы ведь победим, Номариам? — В ее голосе звучала мольба. — Мы ведь должны победить, так сказала сама Инифри.

Номариам был единственным, с кем она могла показать свою неуверенность и слабость, единственным, с кем ей по-настоящему хотелось быть слабой, покорной, податливой — и не стыдиться и не бояться этого. Если кто и мог успокоить ее тревогу сейчас, то только он. Но его следующие слова поразили ее.

— Мы все это чувствуем, Шербера, — сказал он тоже тихо, но твердо.

— Это?..

— Да. Это, — подтвердил он. — Крики. Запах. Страх. Вы не воспринимаете ее так явно, но мы, маги, уже узнали ее и дали ей имя. Сила. Чужая сила, с которой мы не встречались прежде.

Он замолчал. Шербера все сильнее куталась в плащ, но это не помогало. Номариам говорил ей, что голоса, запах и страх — это вовсе не коварство ее женского разума, что что-то действительно присутствует здесь, на этой земле.

Что-то чужое.

Что-то враждебное.

Что-то...

— Она везде, Шербера. В воздухе, которым мы дышим. В снеге, который тает под нашими ногами. В огне, на который ты смотришь. Я чувствую ее как покалывание сотни иголок на коже. Словно кто-то ощупывает нас, оглядывает, присматривается к нам. Выбирает.

— Выбирает? — еле выговорила она.

Номариам остановился, Шербера тоже. Он повернулся к ней лицом и положил руки ей на плечи, и только тогда, под защитой его сильной магии и сильных рук, она почувствовала себя немного спокойнее. Но только немного.

— Грядет время смерти, Шербера, — сказал он просто, и глаза его блеснули серебром. — Зеленокожие стекаются к Оргосарду, их влечет сюда, потому что отсюда, из этого устья две Жизни назад они и выбрались на берег. Но им не вернуться обратно в Океан, а когда они это поймут, Холода уже войдут в полную силу, и у них останется только один выход.

— Города.

— Города, — кивнул Номариам.

Перед ее мысленным взором возникла картина: зеленое дикое море, зажатое между Океаном, который никогда не принимает выброшенных на берег детей обратно, Холодами, которые убивают все, что не знает огня и не имеет крыши над головой, и объединенным войском Побережья, готовым идти до конца и сражаться до самого последнего живого воина.

— Это будет великое сражение, Шербера, — сказал Номариам, глядя куда-то сквозь нее. — Многие не выживут. Многие погибнут: воины, акрай, маги, фрейле... Мы все можем погибнуть, если так того захочет Инифри. Возможно, нам и вправду лучше переждать Холода за городскими стенами, набраться сил, дождаться оттепели.

Поэтому Тэррик и так легко отдал город изгнания темволд. Потому что он знал — потерять людей там значит уменьшить шансы на победу здесь, потому что он понимал, что та битва — лишь одна из многих, и только грядущая станет последней битвой, которая и решит исход войны.

— Тэррик не станет прятаться в городах, пока зеленокожие вырезают целые деревни, — сказала она уверенно.

— Ему не придется долго прятаться, если он умрет, — сказал он, и они оба вздрогнули, когда слово упало между ними тяжелым камнем.

Смерть. Слово, которое так часто звучит во время войны и воспринимаемое как должное, пока это не касается того, кто тебе дорог.

— Ты не можешь знать этого наверняка, — сказала она твердо, но Номариам только крепче сжал ее плечи.

— Ты знаешь, что я бы не стал говорить об этом зря, — сказал он. — Травы Олдина и магия не всесильны, Шербера, а Тэррик — не бессмертный. Это может случиться не завтра и не через несколько дней, но я хочу, чтобы ты знала. То, что мы чувствуем вокруг — эта смерть. И если она выберет его, ни ты, ни я не сможем сделать ничего.

Она вспомнила свой разговор с Прэйиром. Его обманчиво равнодушные слова о том, что она предназначена в жены Тэррику, и все они, даже Фир, просто отойдут в сторону, когда настанет время. Почти вырванное силой полупризнание о том, что он хочет ее, пусть она слаба и умерла бы в его мире, где выживают только сильные.

Но хотели они ее или нет, не имело значения. Постельных девок тоже хотят, их тоже целуют в губы, которые до этого целовали другие, с ними тоже получают наслаждение, заставляющее рычать и шептать нежности, но далеко не каждую оставляют в своей постели, когда приходит рассвет, и безумие ночи уходит прочь.

Но она не привыкла переживать и терзаться из-за того, что еще не случилось. И она не станет бегать вокруг с причитаниями и ждать.

— Как мы можем помочь ему? — спросила она Номариама.

— Эта сила сильнее меня. Сильнее всех магов войска вместе взятых, — сказал он задумчиво. — Но если мы не сможем справиться с ней, мы можем попробовать ее обмануть.

Тяжелые змеиные кольца обвили Шерберу и призрачная змея положила свою огромную плоскую голову ей на плечо. Ей показалось, что и глаза Номариама пожелтели, а зрачки стали узкими, как у создания, которым была его магия.

— Но это может убить и его, и нас с тобой, — прошипела змея ей на ухо.

О, она даже не сомневалась, что будет непросто.