Пламя пяти сердец

ГЛАВА 10

Из воды поднималось нечто огромное.

Оргосард, река-жизнь, река-смерть, дающая и отбирающая, колыхалась и ходила огромными, от берега до берега волнами ростом с человека. Волны закручивались. Пенились золотистыми гребешками, схлестывались, обдавая брызгами лица воинов, стоящих у кромки воды с оскаленными и готовыми к бою мечами.

— Маги! — разнесся над войском голос фрейле, и новая вспышка фиолетового света озарила ночь, заставляя костры затрещать, побелеть и взметнуться столбами огня ввысь, освещая поле боя и превращая темную ночь в поздний вечер.

— Каросы каросе!

Но они уже были наготове. Стояли у берега, не отводя от бушующей воды взгляда, рычали, готовые спустить свой гнев с поводка, пока земля под ними шевелилась и перекатывалась водорослями, ползущими из реки на берег армией зеленых скользких змей.

Афатры взлетали в воздух и опускались, когда водоросли обвивали чью-то ногу, и зеленые ошметки летели во все стороны, но, казалось, у этого зеленого, мокрого и холодного, как утопленник, змеиного войска, был свой путь.

Оно кого-то искало.

Фир оглянулся на костры, возле которых, поднятые тризимом, уже собирались воины, и подумал о Шербере, которая окажется в самой гуще боя считанные мгновения спустя, но мысль эта скользнула лишь в его голове, не коснувшись сердца.

Он уже жил боем, и только ярость и желание убить имели сейчас для него значение, и пламя Инифри горело в его сердце, заставляя зверя вставать на задние лапы, скаля острые зубы и громко рыча.

— Щит!

Фиолетовая вспышка скользнула по водорослям, заставляя их затрещать и задымиться подобно мокрому полену, брошенному в костер.

— Каросы каросе!

Фир сжал одной рукой меч, а другой — топор, готовясь сражаться не на жизнь, а на смерть.

Волны отхлынули от берега, и из воды в ночную тень, с которой за их спинами неистово сражались костры, вылезла рука с перепонками между тремя кожистыми пальцами.

Увидев ее, драконы и змеелюди закричали.

***

— Хирииши Амаш! Хирииши Амаш!

Крик разнесся над войском, наполняя воздух страхом и болью, и драконы разом издали боевой клич и камнями упали вниз. Из пастей вырвалось пламя, ударило в лапы — десятки лап-рук, выползающих из воды, хватающихся за берег, поднимающих с мутного дна Оргосарда уродливое тело той, чье имя вызывало у народа Иссу страдания.

— Амаш! Хирииши Амаш!

Номариам знал это имя. В сказках, которые рассказывали желтолицые люди в городе, в снах, которые навевало ему родство их магии, это имя звучало так часто, что его было невозможно забыть.

Хирииши Шмису Амаш. Безглазая дочь, многорукая, многозубая, рожденная из яйца Хвостатой матери, которое та однажды подбросила женщине народа Иссу в наказание за то, что город не принес ей хорошую жертву.

В то Цветение, гласили легенды, река Оргосард пересохла. Яйца, которые откладывали в песок женщины, тоже высохли вместе с задохнувшимися в толстой скорлупе слабыми детьми, и город не смог отдать Хвостатой матери столько, сколько она просила.

Хирииши наказала их, и наказание это было жестоким.

Та женщина, Лавиш, высидела яйцо Хвостатой матери вместе со своими яйцами и радовалась рожденному детенышу, как своему. Но когда Шмису Амаш вылупилась и открыла в первый раз рот, то сначала проглотила Лавиш, затем съела своих братьев и сестер, а потом направилась к Иссу, чтобы поживиться тем, что отыщется там. Маги города призвали драконов, но даже они не смогли справиться с пожирающей все и вся на своем пути безглазой дочерью Хирииши. Ее зубы жевали, ее руки хватали, а ее кожа оказалась непробиваемой для пламени драконов и магии змей.

Спустя пять дней люди Иссу взмолились о милости.

Спустя еще день — долгий день, полный страданий и смертей — Хирииши попросила принести ей в жертву дракона, молодого, сильного, с горячей кровью и пламенем в глазах. На следующую после жертвоприношения ночь она прогнала свою прожорливую дочь к устью Оргосарда, где постоянно появлялась новая жизнь, и Шмису Амаш с тех пор жила там, питаясь тем, что рождалось в стоячих мутных водах реки.

Раз в пять дюжин Цветений должны были приносить жители Иссу жертву Хвостатой матери. Раз в пять дюжин Цветений вспоминала Шмису Амаш о береге своего рождения и начинала свое путешествие к Иссу, и если Хвостатая мать не возвращала ее обратно, безглазая дочь выползала из воды и ела все, до чего могли дотянуться ее руки и зубы.

И тогда город Иссу лишался еще одного дракона.

— Каросы каросе! — раздался совсем рядом клич Тэррика, мгновенно подхватываемый ведущими, и Номариам, оглядевшись, увидел фрейле почти рядом.

В пляске теней и света их взгляды скрестились, и каждый прочел в них то, о чем думал сам.

Обманутая однажды смерть вернулась за тем, кого они вырвали из ее цепких рук. И теперь она не уйдет так просто.

— Держись дальше от боя! — крикнул Номариам, бросаясь вперед, но он знал, что Тэррик его не послушает и не повернет назад, хоть и знает, что битва эта может стать для него последней.

Если он умрет сегодня, умрет с поднятым мечом и ясным взглядом.

***

— Шербера. — Олдину пришлось встряхнуть ее за плечи, чтобы она пришла в себя и оторвала взгляд от места, где в толпе послышался голос Тэррика. На лице ее плясали огни, в глазах стоял ужас; она схватилась за Олдина так, как испуганный ребенок хватается за мать: крепко, до боли, не осознавая.

Ему нужно было увести ее отсюда, пока вокруг не воцарился настоящий хаос. Олдин чувствовал, как крадется, течет мимо воинов чужая сила, как поднимает то и дело невидимую голову на невидимой шее и пытливо вглядывается в лица, ища нужное ей лицо. Вспышка фиолетовой магии отвлекла ее, но ненадолго.

— Шерб, идем же!

— Олдин. — Шербера закашлялась, прижала руку ко рту, растерянно огляделась вокруг, будто проснувшись. — Олдин, ты это чувствуешь? Ты узнал, ты узнал ее?

— Да. Она вернулась за Тэрриком. Нам пора идти. — Олдин сжал ее запястья, чувствуя болезненный жар кожи, и потянул за собой, и Шербера сделала несколько шагов, подчиняясь, но вдруг остановилась, понимая, что идут они не к Тэррику, а прочь от битвы.

— Куда ты меня ведешь?

— В целительскую палатку.

Она замотала головой:

— Мы должны быть с Тэрриком! Мы должны помочь!

— С ним Прэйир и все восходное войско. С ним Номариам и Фир, — сказал Олдин терпеливо и добавил уже мягче, видя, как она напугана и растеряна: — И он не позволит нам помочь, ты же знаешь. Это его битва, Шерб. Только его.

Он увидел, как на лице Шерберы растерянность сменяется упрямством, решимостью, беспомощностью, светлой, ничем не прикрытой любовью... А потом она кивнула и сдалась.

Она понимала, что Олдин прав.

Она знала, что могла слышать голос Тэррика сейчас в самый последний раз — и знала, что он не примет от них помощи в борьбе против силы, которая пришла за ним.

Это будет его бой, и только его.

Шербера крепко сжала руку Олдина, и он, тот, чье сердце тоже томилось от страха за человека, которого он любил, потому что смерть сегодня могла прийти и за ним, повел ее в палатку.

***

Драконы один за другим пролетели перед ними вдоль реки, направляя пламя на холодную мокрую кожу выбирающейся на берег Шмису Амаш, и волна наполненного удушливым смрадом пара поднялась от нее и разошлась в стороны, заставив ближайших воинов закашлять, а тех, чьи желудки оказались послабее — опорожнить их себе под ноги.

Безглазая дочь подняла к ночному небу свою плоскую голову с пастью, усеянной острыми зубами, и тонко завизжала.

— Осторожнее!

Огромные лапы замолотили по мокрой земле, и края обрыва, у которого собрались воины с оружием наготове, стали осыпаться.

— Назад, назад!

Ноги скользили в грязи, водоросли опутывали их и мешали двигаться... Громкий всплеск возвестил о том, что где-то рядом в воду упал большой кусок земли. Следом за всплеском раздался крик упавшего в воду человека.

На глазах Номариама одна из лап что-то ухватила в темной воде, крепко сжала... Шмису Амаш получила свою первую жертву.

— Отступайте от воды! Назад, назад! — кричали с одного конца.

— Каросы каросе! Морда! Славные воины! Рубите лапы этой твари! — слышалось на другом.

— Кмисса Шмису Амаш! Ашхат, кмисса Шмису Амаш! — раздавали команды ведущие ящеролюдей.

Длинное тело все выползало и выползало из воды, заставляя войско отступать. Номариам насчитал дюжину лап, сбился со счета, насчитал еще дюжину, снова сбился... Бледно-зеленая кожа Шмису Амаш матово мерцала, откликаясь на витающую вокруг магию. Плоская голова поднялась над землей на короткой шее, покрытой прочной чешуей, и по телу прошла волна мерцания. Длинный веслообразный хвост показался из воды и с силой хлестнул по земле, взбивая пену, и короткий визг снова пронесся над головами воинов.

С непостижимой быстротой Шмису Амаш бросилась в самую гущу войска.

Челюсти с острыми зубами вырывали куски мяса. Хвост сбивал с ног, отшвыривал людей друг на друга, и ряды каросов каросе вскоре смешались с рядами магов и воинов в полнейшем беспорядке. Лапы-руки хватали людей и нелюдей и тащили в рот, воины рубили, резали, кололи — но острейшие топоры и мечи-афатры не могли проткнуть кожу этой огромной многолапой ящерицы и добраться до плоти.

— Цельтесь в живот! — искаженным от страха голосом выкрикнул кто-то из змеелюдей.

Но Шмису Амаш вовсе не собиралась ложиться брюхом кверху.

Ящерица упрямо ползла вперед, оставляя после себя кричащих окровавленных воинов с оторванными руками и ногами, перекушенных пополам или надкушенных и отброшенных прочь.

Люди фрейле нападали и отскакивали, пытаясь не попасть под удар лапы и одновременно не запутаться в водорослях, то и дело вылезающих из-под земли; драконы беспомощно летали над ними, боясь задеть своих огнем, и только желтоглазые жители Иссу с отвагой и безрассудством, которые привели Номариама в восхищение, раз за разом бросались по команде Харзаса вперед, пытаясь достать брюхо ящерицы, когда она сама приподнималась для очередного броска.

И гибли.

Номариам рубил по лапам, по пальцам с острыми когтями — и они поддавались, но лап было слишком много, и Шмису Амаш была слишком быстра. Его магия тоже не могла пробить этот панцирь, и змея — сотни змей, выпущенных желтоглазыми магами, метались вокруг ящерицы, бессильно шипя.

Но Шмису Амаш не обращала на них внимания. Упрямая и быстрая, она шла к одной лишь ей ведомой цели в сердце боя, и спустя мгновение, когда ящерица снова яростно и тонко завизжала, Номариам понял, что цель свою она нашла.

***

Тэррик стоял, подняв меч и словно не замечая предупреждающих криков воинов и того, что этот огромный крокодил-переросток с сотней лап, Шмису Амаш, как называли ее желтоглазые люди и книги легенд Побережья, которые он прочитал, несется прямо на него.

Это была дочь Инифри. Это была сама Инифри, и, похоже, она решила завершить то, что начала в том темном и пустом смертном сне, из которого его вытащили Шербера, Олдин и Номариам.

Он раньше думал, что, может быть, так будет лучше. Возможно, его народу на самом деле лучше исчезнуть с лица земли, сгинуть, сметенным волной Океана, дарующей жизнь и смерть — думал, и не искал смерти на поле боя, но и не бежал от нее и всегда смотрел ей прямо в глаза.

Вот только теперь у него была Шербера, а значит, был смысл бороться... и, если не выйдет, остаться храбрым во имя своего народа до самого конца.

— Иди сюда! — услышал он свой собственный громкий и твердый голос, и ноги слово сами собой сделали несколько решительных шагов вперед. — Давай, безглазый крокодил, я здесь! Я тебя не боюсь!

Шмису Амаш завизжала и ринулась к нему, разбрасывая в стороны всех, кто попадался ей на пути.

***

Прэйир был где-то у тяжелого хвоста, Олдин мелькнул перед ним в окружении лекарок, утаскивающих кого-то громко кричащего в целительскую палатку, рычал в толпе воинов разъяренный Фир...

У Номариама была только одна возможность и только один шанс спасти Тэррика от неминуемой гибели. Он мог — он знал это с самого начала, и с самого же начала знал, что смерть, которая пришла за Тэрриком, с радостью возьмет взамен одного из тех, кто попытался ее обмануть.

Не Олдина, ибо тот слишком молод.

Не Шерберу, ибо она еще была нужна Инифри.

Его.

Огромный черный жеребец Фира фыркнул рядом, и на мгновение, всего на мгновение Номариам закрыл глаза, когда почувствовал на своем плече невидимую руку матери мертвых.

В ремя пришло. Страшная горячая рана распустилась цветком на его коже там, где богиня коснулась его ладонью, и он едва сдержал рвущийся с губ крик.

— Иди, сын, — сказала Инифри, и голос ее был ласков и нежен, и боль и страх сразу же ушли, сменившись спокойствием и умиротворением. — Твоя Миннаиль ждет тебя уже так долго.

Бой вокруг вдруг стал замирать, затихать вдали, становиться тягучим, как вода Оргосарда, и движения ящерицы, до этого резкие и зачастую неуловимые взглядом, тоже стали текучими и предсказуемыми.

Номариам вспрыгнул на широкую спину коня и легко тронул его пятками. Ветер взметнул его волосы, когда Пармен сорвался с места и одним мощным скачком догнал ползущую к Тэррику Шмису Амаш. Они перегородили путь ящерице еще через два мгновения, а на третье Номариам, маг-луна, маг-яд, яд-магия, обернулся змеей и бросился вперед и обвился вокруг чешуйчатого тела дочери Инифри, вонзая огромные ядовитые зубы ей в мягкую белую грудь.

Боль была везде.

Сотня рук обвила его, сотни когтей рвали его беззащитную плоть, но Номариам стискивал зубы все крепче и выпускал в тело Шмису Амаш все больше и больше яда — все, что у него было, все, что он мог отдать.

Сильнее.

Сильнее.

В голове темнело. Сердце билось где-то в ушах, кровь текла из ран, но Номариам сжимал кольца вокруг тела визжащей и бьющейся ящерицы и челюсти на ее груди.

Сильнее.

Сильнее.

С громким хлопком что-то лопнуло у Шмису Амаш внутри, и волна холода пробрала их обоих до костей.

Номариам уже был готов сдаться, когда безглазую ящерицу пронзила первая судорога. За ней тяжелой волной пришла вторая, а потом третья — и вот уже огромные лапы в последний раз сжались и обмякли, огромная голова свисла набок и зеленая ядовитая слюна потекла из нее на землю.

Тело еще раз дернулось и затихло, но Номариам дождался, когда подскакавший к нему Тэррик мечом рассечет брюхо мертвой дочери Инифри и выпустит на землю ее длинные грязно-зеленые кишки, и только тогда позволил себе разжать кольца и упасть на землю.