Пламя пяти сердец

ГЛАВА 29

Инифри исчезла так же быстро и внезапно, как появилась — и железный меч вместе с ней. Перед Шерберой оказалась испуганная Волета с прижатыми к животу руками и приоткрытым в непрозвучавшем крике ртом, а еще через мгновение погасло и пламя, оставив их обнаженными посреди арены — и совершенно невредимыми. Только обгоревшая одежда, валявшаяся бесформенными клочьями на полу, говорила о том, что здесь все-таки было пламя. Исчезли даже драконы. Шербера услышала их рев, слившийся с ревом рванувших в атаку воинов, но восприняла его только ухом, но не разумом.

Она все еще не понимала, что именно произошло. Но зато понимала другое.

Бормоча что-то о том, что слишком часто его акрай оказывается посреди Холодов совершенно голой, ее завернул в свой кофз Прэйир. У Шерберы не хватило сил и решимости его поправить и сказать, что она больше не акрай.

Она больше не чувствовала в себе магии, ни обычной, ни змеиной.

Вся магия, что была у нее и других акраяр внутри, вышла наружу, когда они разбили сосуды и зажгли огонь.

Она была в воздухе. Вокруг. Под ними и над ними.

Но больше не в них.

Все четыре дня до победы магия висела над ними, наполняя силами и даруя исцеление от ран, такое, которое могла бы даровать сила тысячи акраяр.

Мальчишки, обожженные смолой, уже к утру сняли с себя сгоревшую кожу и побежали догонять ушедший от стен бой. В тот же день, изумив лекарей, встали на ноги все раненые воины и маги, даже те, кого уже считали безнадежными — и они тоже взяли в руки оружие и отправились добивать врага в этой уже по-настоящему последней битве.

Прэйир отправился догонять зеленокожих вместе с ними. Шербера осталась помогать Олдину и другим женщинам — и ждать возвращения мужчин.

Они встретили победителей у широко раскрытых ворот, криками и песнями, в которых не было ни слова о смерти. Змеедевы снова танцевали в своих тонких одеждах и, казалось, совсем не чувствовали холода, птицы гремели железными перьями, вервес и драконы носились над городом с радостными криками.

Шербера стояла, держа Олдина за руку, и вглядывалась в толпу проходящих мимо воинов, выискивая в ней знакомые лица. Она увидела Тэррика первым и рванула к нему, но он уже сам спрыгивал с Пармена и быстрым шагом сквозь расступающийся перед ним люд шел к ним.

— Чербер. — Он только на мгновение остановился, чтобы окинуть взглядом ее наряд: красное платье под распахнутым кофзом, то самое, что он подарил ей в день, когда выбрал своей акрай, а потом оторвал ее от земли и поцеловал. — Чербер, любовь моя, война кончилась, наступил мир!

Она гладила его по волосам и плакала от радости, пока он покрывал поцелуями ее лицо и говорил слова, которые так много значили для них обоих и для всего Побережья.

— Скажи, — проговорил он глухо, задыхаясь от нахлынувших чувств так же, как она, и крепко прижимаясь губами к ее лбу. — Скажи, Чербер, ты останешься со мной, ты станешь моей женой?

— Да, — сказала она просто, и он снова поцеловал ее и целовал так долго, что вокруг стали раздаваться по-доброму насмешливые окрики и шутки.

Фир и Прэйир появились почти одновременно с разных сторон, и Шербера засмеялась, когда первый поднял ее в воздух и закружил, тоже ликующе смеясь, и прижалась ко второму с громко бьющимся сердцем, когда он заявил, что этим красным платьем она никого не обманет.

— Ты можешь сколько угодно наряжаться в эти тряпки и изображать слабую женщину, Шербера. У тебя взгляд того, кто защищает, а не того, кого нужно защищать.

Она гордо улыбнулась и схватила его за руку, следуя за идущей к главной площади толпой вместе с остальными мужчинами.

— Думаешь, мне надо было остаться в мужской одежде?

Фир, шедший рядом, ухмыльнулся, когда Прэйир буркнул «нет».

На главной площади для воинов были расставлены столы и горели ярким горячим пламенем вычищенные огневые ямы. Мясо, овощи, бульоны и всякая другая простая снедь была разложена по блюдам и разлита по чашам. В банях было много чистой воды и стоял жар, и желающие потянулись туда, чтобы смыть грязь и переодеться перед праздником, который начался у ворот и теперь перемещался сюда.

Фрейле и его самые близкие воины пировали в большом зале длинного дома, но и здесь яства были простыми, а вино — точно так же разбавленным, как и снаружи.

Впереди ждали долгие Холода. Люди Побережья должны были отметить великую победу, но лицо фрейле всегда было обращено вперед. Он всегда думал о будущем.

Шербера была усажена по правую руку от Тэррика во главе стола. По левую сидел верный Нерпер, и, обычно немногословный, сегодня он разливался соловьем, расхваливая доблесть воинов и радуясь победе. С Шерберой рядом сидел смывший боевую раскраску Фир, а чуть дальше сели Прэйир и Олдин, взгляд которого она ловила на себе сегодня все чаще.

Он не говорил, что уйдет сразу же после победы, и Шербера надеялась побыть с ним еще немного, но сердце ее знало: сколько бы времени она с ним ни провела, этого будет мало, чтобы его отпустить.

— Что ты видел, когда нас коснулся огонь? — спросила она Фира, чтобы отвлечься от грустных мыслей.

Он как раз накладывал на свое блюдо мясо, но отложил двузубец, чтобы повернуться к ней с выражением удивления на лице:

— Коснулся огонь?

— Огонь, — повторила Шербера уже не так уверенно, потому что получала такой ответ не в первый раз. Но до этого она спрашивала только бывших акраяр, и все они отвечали, что не видели и не помнят ничего с момента, как мужчины встали в круг и змеемаги запели свою песню. Но неужели ничего не видели и стоявшие за кругом мужчины? — Когда нас опалили огнем драконы. Что ты видел?

Фир продолжал смотреть на нее, когда ответил, и ответил он, тщательно подбирая слова.

— Драконы не касались вас огнем, Шербера. Змеемаги допели песню. Вас накрыл холодный белый свет, он был очень яркий и на мгновение мы все прикрыли глаза. А когда открыли, услышав треск ломающихся ворот, вы уже стояли без одежды. Вот и все.

Разочарование захлестнуло ее.

— И ты не видел... — Шербера запнулась, замолчала и, зачерпнув на кусок лепешки теплую кикру — тушеные в горшочке мелкорубленые овощи с мясом, — сунула ее в рот.

— Что я не видел? — спросил Фир, прищурившись и подозрительно на нее глядя. — Что видела ты?

— Ты останешься в городе, Фир? — спросил его Тэррик, будто почувствовав ее колебания, и Шербера не ответила, почему-то испытав облегчение оттого, что ее прервали. — С наступлением Жизни многие намерены уйти, и я не стану никого удерживать. Я знаю, в пустыне у тебя был дом. У многих далеко остались дома, в которые они хотели бы вернуться.

Фир вытер губы куском лепешки, прежде чем ответить.

— Я не покину город, если его не покинет Шербера.

— Ты не сможешь стать ее мужем, — сказал Тэррик, чуть наклонившись, чтобы лучше видеть его лицо. — Я беру ее.

— Я не глуп, фрейле, — спокойно сказал Фир, — и я знаю, что ты уже спросил у нее и что она тебе ответила. Я остаюсь здесь. Пустынники недолго живут без своих избранных. Их звери умирают, а следом и они.

— Господин, — Шербера обратилась с Тэррику, как к фрейле, а не как к мужчине, который владел ею, — неужели ничего нельзя сделать? Неужели, чтобы быть с Фиром, мне придется нарушать данную тебе брачную клятву и каждый раз навлекать на себя гнев Инифри?

Тэррик помолчал, оглядывая столы с веселящимися людьми за ними.

— Сразу несколько воинов сегодня обратились ко мне с просьбой разрешить для бывших акраяр двух и больше мужей, — сказал он наконец негромко, так, чтобы слышали только они. — Многие хотят остаться со своими женщинами, воспитывать своих детей, все вместе учить их держать мечи или использовать магию.

Фир и Шербера слушали.

— Акраяр изменили многое для Побережья, — продолжил Тэррик задумчиво, — многим спасли жизнь, многим дали надежду. Уверен, никто не будет против, если я дам им что-то взамен. Что-то, что отняла у них война. Милость, которую они заслужили, храня для нас магию и спасая наши жизни.

Он погладил своими пальцами пальцы Шерберы, лежащие в его руке, и чуть заметно улыбнулся, заметив, как заблестели ее глаза.

— Я хочу, чтобы в них перестали видеть бессловесных и покорных исполнительниц воли Инифри. Я дам им право самим выбирать друзей и мужей. Право говорить «нет» и соглашаться по велению сердца, а не долга.

— Ты правитель и вождь, фрейле, но ты не сможешь менять традиции других народов, — сказал Фир.

Тэррик кивнул.

— Ты прав. Я не могу менять обычаи других народов, и я не стану этого делать. Но в моем городе акраяр смогут сами решать свою судьбу. И если они решат уйти — что ж, это будет их выбор.

Им всем показалось такое решение справедливым.

Шербера сидела меж своих мужчин, ела, смеялась и чувствовала себя счастливой. Она увидела, как Олдина позвала какая-то лекарка, почти невидимкой скользнувшая вдоль стены, и он ушел за ней. На его место, ближе к Прэйиру, сел какой-то славный воин, и они разговорились о чем-то своем. Она не заметила, как они покинули зал.

Вскоре Тэррика стали звать громкие голоса с улицы, и он ушел туда, чтобы провести какое-то время с народом. Фир отравился с ним. Каросы каросе сегодня пили совсем мало вина или вовсе не пили, и должны были поддерживать в городе порядок: не допускать драк, защищать женщин, с которыми многие воины после возлияний могут стать совсем бесцеремонны.

Шербера вернулась к себе. Она не ждала сегодня Прэйира, но была более чем удивлена, когда нашла его у себя на постели, сидящего и глядящего прямо на дверь, через которую она вошла.

Свет очага плясал на его лице, делая грубые черты еще грубее. Шербера закрыла за собой дверь, подошла к огню и протянула руки, хоть они и не замерзли. Прэйир наблюдал за ней и молчал, как всегда, не торопясь открыть свои намерения.

— Я думала, ты вернешься в зал, — сказала она наконец, и Прэйир поднялся с постели и сделал к ней шаг. Его глаза под нависшими густыми бровями казались сейчас необыкновенно глубоки.

— Желтоглазые сказали, через три дня сюда снова придет большая буря, — сказал он вместо ответа. — Драконы улетят уже завтра днем, чтобы ее опередить. Падальщики — утром, как только взойдет солнце.

— Ты говорил со змеемагами? — удивилась она. — Ты же их ненавидишь.

— Да, — признал он. — Но мне нужны были их знания, а не их расположение. Они мне их дали.

— Значит, Инифри дала нам передышку после победы, но она заканчивается, — сказал Шербера, обхватив себя руками. — Ворота как раз успеют поставить на место. А потом городу останется только укрыться в домах и ждать прихода Жизни. Припасов у нас много, стены крепки. Мы дождемся.

— Буря придет с восхода, — сказал Прэйир. — Если отправиться в путь утром, можно успеть. Отряд выходит в путь на рассвете, сразу как Белая Мать уведет с небосклона своих детей.

— Но зачем куда-то уходить? — сказала она. — Зеленокожих больше нет, как и темволд. Тэррик остается здесь. Войско тоже.

— Да, — кивнул он, — но мы с тобой уходим, Шербера. За два дня мы вместе с отрядом переберемся через холмы, а там буря уже не сможет нам помешать. Мы дойдем до Кевельхира через дюжину дней, отряд идет туда. Переждем бурю с ними и отправимся дальше, в степь. Я слышал, степнякам давно не дают покоя волкозы; можно будет наняться в охранный пост.

— Охранный... — Шербера вдруг запнулась. — Мы с тобой?

Повисла тишина.

— Я ухожу, Шербера, — сказал он. — Я воин, и теперь, когда война закончилась, мне нечего здесь делать. Я не смогу целыми днями пить вино и радоваться победе, я не рожден для сытой и мирной жизни.

— Но ведь мы сражались именно ради этой мирной жизни, — сказала она.

Прэйир отмахнулся.

— Ты знаешь, о чем я.

Она знала.

— Если выйдем поутру, то доберемся до перевала к концу дня, — продолжил он. — Возьмем только самое необходимое. Запас еды, воду, сухую смену одежды. Мы оба умеем разжигать огонь в самую темную метель, мы оба не раз ночевали под открытым небом.

— Можно будет построить убежище из снега, если буря начнется раньше, — проговорила она, и глаза Прэйира блеснули удовлетворением.

— Буря может продлиться несколько дней. В убежище столько не просидишь, — сказал он. — Но я думаю, что мы успеем. Главное — не медлить. Поэтому сейчас мы оба должны лечь спать и хорошо отдохнуть.

— Ты сказал о буре Тэррику?

— Да, — кивнул он. — Но он уже знал. Этот желтоглазый Харзас предупредил его. Похоже, теперь у фрейле появился личный змеемаг.

— Да, — сказала Шербера. — Похоже. Я никуда не пойду, Прэйир.

Он посмотрел на нее так, будто не понял, что она сейчас сказала.

— Ты идешь со мной.

— Нет, — покачала она головой. — Я останусь здесь, с Тэрриком, Фиром и Олдином.

— Олдин ушел, Шербера. Он знает о буре и ушел, пока еще было светло, — сказал Прэйир просто, и она запнулась на вдохе, потому что дышать вдруг стало больно.

Нет, Шербера понимала, что сделал Олдин и зачем. Он решил избавить себя и ее от прощания, которое было мучительным для них обоих и которого было не избежать. Он сделал свой выбор так же, как сейчас делала свой выбор она, говоря мужчине, которого полюбила всем сердцем, что останется с другим... которого любила по-другому, но не меньше, и с Фиром, который тоже сделал свой выбор.

Но все же...

— Я согласилась стать женой Тэррика, — сказала она. — И Фира.

— И? — уточнил он.

— Да. И. Мы дадим клятвы завтра. Тогда же, когда Тэррик скажет, что акраяр... бывшие акраяр этого города теперь могут брать себе нескольких мужей, если того пожелают.

— Брать нескольких мужей? — Прэйир искренне рассмеялся. — Твой фрейле, похоже, возомнил себя правителем всех народов Берега. Я слышал, что степняки могут брать несколько жен, но наши законы позволяют одного мужа и одну жену.

— Тэррик не будет менять ваши законы, — сказала она. — Он изменит только законы города, которым правит. И если кто-то решит уйти — что ж, — повторила она слышанные недавно слова, — это будет его выбор.

— Но не твой.

— Если я уйду с тобой, я не смогу стать женой Тэррика и Фира. Так что да. Это не мой выбор.

— Ты изменилась, — сказал он без малейшего удивления в голосе.

— Все изменилось, Прэйир, — проговорила она, осознавая как никогда правоту этих слов.

Прэйир вперил взгляд в ее лицо, и следующие слова его были правдивы, как их победа.

— Но ведь ты уже выбрала меня, Шербера, — сказал он. — Ты ходила за мной по пятам, ты сама ложилась в мою постель, ты упрямо доказывала, что твое место — рядом со мной, и что ты можешь быть так же сильна, как женщины моего народа, о которых я тебе говорил. Ты выбрала меня сама, и все же теперь, когда я прошу тебя занять то место, которого ты так долго добивалась, ты говоришь мне, что остаешься здесь.

Ее сердце рванулось из груди так сильно, что едва не убило ее. Шербера могла только догадываться, чего ему стоило сказать это все сейчас, когда она дала ему понять, что остается здесь, а не идет с ним.

Но все действительно изменилось. И если он этого не примет, если не поймет, значит, так тому и быть.

— Мое сердце принадлежит тебе, — проговорила она, с трудом заставляя слова пробираться сквозь сжавшееся от чувств горло. — Но я останусь здесь.

Его глаза были как зеркало, и в них отражалась только она.

— Почему? Из-за детей, которых ты можешь родить фрейле? — Он пожал плечами. — Мне все равно, что ты не сможешь их родить от меня. Клянусь Инифри, Шербера. Я не одержим сыновьями.

— Я остаюсь, потому что я люблю Тэррика, — сказала она, и вдруг, не выдержав, расплакалась, как слабая женщина, которых Прэйир так ненавидел. — Не потому что я — единственная женщина, которая может родить ему ребенка, а потому что я хочу быть с ним и с Фиром...

— Я могу не вернуться, — жестоко сказал Прэйир. — Я могу встретить кого-то в своей родной земле и остаться там. Другую женщину, у которой я буду единственным мужем. Женщину, которая сможет родить мне детей.

— Ты можешь, — сказала она, и хоть по лицу текли слезы, голос был спокоен.

И вот тут он сорвался, зарычал, рявкнул:

— Или ты собираешься сама, или завтра я связываю тебя по рукам и ногам и тащу за собой на волокуше до самого перевала!

Прэйир прошел мимо нее широкими шагами и хлопнул дверью так, что она задрожала. Шербера повернулась к креслу, возле которого стояла, вцепилась в спинку и стояла так, позволяя теплу очага осушать слезы, пока не услышала, как он вернулся.

На этот раз дверь закрылась тихо.

— Хотел бы я хоть раз разозлиться на тебя и тут же не пожалеть об этом.

— Я знала, что ты передумаешь, — сказала она, намеренно не поддаваясь.

Шербера развернулась к Прэйиру лицом, когда он приблизился и, задрав голову, посмотрела прямо в его глаза. Он мог рычать и рявкать сколько угодно; он уже знал ее и знал, насколько она может быть упряма. И в этот раз ее упрямство значило больше, чем его.

— Я остаюсь здесь, — сказала она, протягивая руку, чтобы положить ее Прэйиру на шею, туда, где под теплой кожей бился пульс. — И ты остаешься со мной.

— Ты не слышала, что я сказал? — спросил он, все еще артачась. — Ты идешь со мной. Завтра на рассвете.

— Ты остаешься.

Он вздернул брови и склонил голову, будто чтобы видеть ее лучше. Если мгновение назад в глазах Прэйира плясала ярость, то теперь его будто даже забавляло происходящее.

— Как ты намерена заставить меня? У тебя больше нет магии. Будешь угрожать мечом? Свяжешь меня, пока я буду спать?

— Нет, — сказала она спокойно. — Но ты сказал, что твое сердце принадлежит мне. Значит, оно останется со мной, а вместе с ним и ты тоже.

— Я не говорил про сердце, — заметил он сердито.

Шербера улыбнулась.

— Ты всегда добиваешься своего, — сказал он. — Я не встречал еще такой женщины, как ты.

— Тебе не обязательно искать крови для своего меча где-то далеко, — сказала она. — Океан две Жизни выбрасывал из себя только зеленокожих. Теперь нас может ждать что-то другое. Кто знает, может оказаться, что городу придется защищать себя от еще одной дочери Инифри?

— Номариам не меньше нас всех вложил в эту победу, — сказал Прэйир, и она кивнула, почувствовав в груди знакомую тупую боль. — Я остаюсь, Шербера, но только для того, чтобы убедиться, что никаких чудовищ Океан больше не родит. А там мы посмотрим.

Его слова никого не обманули, но она была рада.

В его глазах была вся правда, и Шербере ее хватило с лихвой.