Пламя пяти сердец

ГЛАВА 19

Клок грязного, дурно пахнущего меха, на который ее уложили, был слишком мал, и уже скоро Шербера промерзла до костей. Вокруг стояла кромешная тьма и было по-особому холодно — так, как может быть холодно только под землей, — и этот подземный холод заползал в нее, пробирая, и заставлял стучать зубами и дрожать.

Ее бросили в какой-то подвал. Ударили: быстро, сильно, чтобы сразу лишить чувств, стащили с нее теплый кофз и обувь, связали веревкой запястья и лодыжки и оставили одну в этом сыром месте, похожем на каменный мешок.

Больше не тронули и пальцем. Шербера знала: не тронут, потому что помнят о случившемся с Хесотзаном и не хотят повторить его судьбу. Но держать ее в холоде, темноте, связанной и почти не одетой они могли.

Они. Шербера заскрипела зубами.

Желтоглазая Дшееш, которую она спасла от насилия, и другой человек, мужчина, голос которого она слышала уже после удара и потому узнать не смогла. Люди и нелюди, которым Тэррик доверял и которые предали его доверие в миг, когда до решающей битвы остался лишь взмах меча.

Шербера надеялась, что вспомнит, чей это был голос. Это будет горькое воспоминание, но она обязательно вспомнит, а пока... ей надо придумать, как выбраться отсюда.

Пальцы скользнули по мокрой веревке, потянули, дернули, но узел был завязан воином — и завязан надежно. И все же она ковыряла его, пока руки не заныли, и бросила попытки, чтобы передохнуть и попробовать еще раз снова.

И снова.

И снова, пока не поняла, что дрожит от холода, и пальцы уже отказываются слушаться и почти не гнутся.

— Проклятье Инифри! — прорычала Шербера совсем как Фир, и будто в ответ на эти слова откуда-то совсем рядом донесся приглушенный стон.

На какое-то мгновение страх потряс ее до самых костей.

Она слышала легенды о хищной, опасной земле, погребающей заживо тех, кто нарушил ее покой. «Чарозем» называли эту землю маги. Земля с зубами, земля, которая ест людей и нелюдей, говорили о ней книги, которые читала им Афалия много дней назад. В далеких краях властители не гнушались пытать чароземом преступивших закон. Сажали их в глубокие ямы, полные костей предшественников, и оставляли так на день, на два, на целую луну Шеле или Ширу — и запертый во тьме, полной человеческих голосов и злой магии, преступник сходил с ума и начинать грызть землю и себя.

А стоило чарозему почуять живую кровь, он тоже отращивал зубы.

Если это он, то ей никогда не выбраться отсюда. Шербера приготовилась умереть, глядя смерти в черные глаза, но стон почти сразу же снова повторился, и теперь она услышала в нем человеческий голос. А когда тьму разрезал взволнованный, испуганный шепот, она уже знала, что с ней говорит не магия, а обычный смертный. Такой же, как она.

— Займир!..

Нет, не такой же. Такая же. Шербера едва удержалась от изумленного вскрика.

— Волета?

— Шербера?.. — В темноте, где-то у самой земли, раздался тихий шорох и новый стон. — Шербера, это ты?

— Это я.

— О, Инифри! — воскликнула Волета с облегчением в голосе, которое тут же сменилось отчаянием. — О, Инифри, это не сон! Мне на самом деле не приснилось!.. Не пинайся, дитя, мне и так сейчас нелегко.

Представив, сколько времени говорящая с ней беременная женщина провела на земле, в холоде и без сознания, Шербера содрогнулась.

— Ты не ранена?

— Нет, но я лежу на какой-то тряпке и... у меня руки и ноги связаны!..— Волета натужно замычала, видимо, пытаясь подняться, но почти сразу сдалась. — Нет, я даже сесть не могу из-за живота. А ты?

— Я тоже связана, но сижу, — сказала Шербера, с новыми силами пытаясь распутать веревку и терпя неудачу. — Проклятье Инифри! Воины восходного войска знают, как завязывать узлы!

Ее уже трясло от холода и все сильнее хотелось сжаться в комок, обхватив себя руками... и руки все сильнее ныли, предупреждая, что еще немного — и пальцы вовсе откажутся сгибаться.

— Я попробую подползти к тебе, — сказала она, вытягивая ноги в промокших настопниках перед собой и упираясь пятками в мокрый каменный пол. — Будет теплее, если мы будем вдвоем... И сможем попробовать развязаться, пока совсем не замерзли. Ты только говори, чтобы я слышала твой голос. Здесь ничего не видно.

— Я тут, лежу у самой стены, — сказала Волета, и Шербера повернулась на ее голос и снова уперлась пятками в пол, чтобы попробовать подтянуть себя в ее сторону. — О, Инифри, нам надо выбираться отсюда, как можно скорее! Нас наверняка убьют, чтобы исполнить это проклятое пророчество!

— Глупцы, — сквозь зубы проговорила Шербера, усилием заставляя себя подтянуться к пяткам и снова выставляя их вперед. — Ты уже не акрай, а мой господин Прэйир сам поклялся убить меня, если придется. Ты видела их лица, Волета? Ты знаешь их имена?

— Нет... — прошептала Волета. — Они подослали ко мне одного из постельных мальчишек, сразу после того, как я вышла вечером из целительского дома. Он сказал, чтобы я сейчас же шла с ним, потому что господин собирает всех акраяр, как собирал до этого воинов. Что он хочет поговорить и с нами перед битвой... — Она помолчала. — Как же я глупа, Шербера. Мне нужно было сказать Займиру или попросить кого-то из акраяр. Он с ума сойдет, когда узнает, что я исчезла.

Шербера вытянула ноги в последний раз, и они уперлись в мягкий округлый живот. Будто в ответ на прикосновение холодных ног ребенок толкнулся — и охватившая ее ярость стала такой сильной, что она едва не решила, что на нее нахлынул карос.

— Я попробую тебя развязать, — сказала она. — А потом помогу сесть и притащу тот мех, на котором лежала. Он дурно пахнет и совсем тонкий, но тебе и твоему ребенку нужно тепло.

Шербера все еще безуспешно пыталась развязать влажную от сырости веревку онемевшими пальцами, когда скрип железа и глухой стук камня нарушил тишину, и большой круглый проход появился в стене, чтобы впустить в их тюрьму двоих мужчин с факелами, за которыми шел третий.

Она закрыла глаза, пряча их от яркого света, но не издала ни звука и не пошевелилась. Волета тоже, и только когда шаги приблизились, и пламя факела стало ярче и теплее, Шербера открыла глаза и уставилась ими в до боли знакомое лицо склонившегося над ней мужчины.

— Ты очнулась, акрай, — сказал Займир, отдавая факел стоящему позади него воину, и воспоминание о его голосе, пусть и запоздало, но все-таки к ней пришло. — И добралась до моей Волеты. Быстро.

Он едко рассмеялся и выпрямился.

— Хотя вы, акраяр, быстры в таких делах.

— Господин!.. — начала Волета, пытаясь развернуться к факелам лицом, когда он отступил и положил на пол то, что Шербера изначально приняла за мешок. — Разве ты не пришел спасти нас?

— Тебе лучше молчать, моя акрай, — сказал Займир с усмешкой, в которой была видна смерть. — Ты попала сюда из-за этой рыжей суки. Но сумеешь выбраться очень быстро, если будешь делать так, как я скажу. — Он обернулся через плечо к молча замершим позади мужчинам. — Оттащите ее прочь и приготовьте.

Шерберу подхватили под мышки и поволокли в другой угол. Она успела разглядеть лежащую на боку бледную Волету — а потом ее швырнули на землю лицом к стене, и она упала, приложившись щекой к грязному полу. Краем глаза она заметила, как тусклым светом блеснули в руках воинов афатры, но Шербера могла коситься на них сколько угодно: она не справилась бы с мужчинами, даже если бы не была связана.

Их было трое. Она одна.

— Не умоляй его, Волета, — проговорила она громко. — И не верь.

— ...Не верь — и останешься здесь до конца битвы, моя акрай. — Займир понизил голос. — А я совсем не хочу, чтобы нашему ребенку навредил холод.

Шербера не видела ничего, кроме освещенной пламенем факелов каменной стены с потеками влаги, но по ней плясали тени — и тени были страшны.

— Как ты мог так поступить с женщиной, которая носит твоего ребенка, Займир? — спросила она, глядя на эти тени и пытаясь их разгадать. — Как ты мог так опозорить своего господина и людей, которые вверили тебе свои жизни? Ты — подлец и трус, а не славный воин. Инифри пинком вышвырнет тебя из своей колесницы, когда ты сдохнешь.

Она знала, что выводит его из себя, и что попытки воззвать к совести предателя тщетны с самого начала. Но тьма, глянувшая из глаз Займира, была такой черной, что заставила ее задрожать.

Она боялась за Волету. За ее ребенка. Она боялась того, на что готов этот рослый сильный воин ради цели, которую надеется достичь.

Она испугалась и молчания, которое последовало за ее словами, и не зря — по каменному полу простучала короткая россыпь шагов, а потом Волета закричала, и в воздухе повис запах свежей крови.

Они развернули их лицом к лицу, так, чтобы каждая могла видеть и осознавать, что происходит с другой. Поставили на колени. Разрезали узлы, стягивающие руки и ноги, и позволили размять затекшие запястья.

Шерберу подготовили. Разрезали ее одежду сверху донизу и обнажили, и снова связали ей руки, но на этот раз спереди и слабо, так, что она поняла: это ненадолго. Ненадолго, потому что совсем скоро ее снова развяжут... и она как будто уже начала догадываться, зачем.

Порез на плече Волеты был глубок — афатр не умел резать иначе — и все еще текущая кровь казалась черной на ее бледной коже.

Шербера знала, что это предупреждение; знала, для кого. Там, где две акраяр смогли бы выжить, даже если бы их изрезали на кусочки, тот третий, чья жизнь еще даже не началась, умрет, стоит лишь его коснуться.

Волета смотрела на своего предателя-господина с презрением и ненавистью. И если бы они были в этом темном подземелье только вдвоем... Шербера не сомневалась: они бы умерли, не издав ни звука и не закрыв глаз.

Но ребенок все менял.

Для всех.

Займиру не было нужды говорить что-либо еще: он просто обхватил рукой шею своей акрай, а лезвием меча надавил на ее живот. Шербера сжала зубы и тоже молча по знаку одного из воинов поднялась.

Перед ними открыли дверь и вывели в длинный подземный коридор, закончившийся лестницей. Еще один коридор, но уже над землей и гораздо более теплый, привел их к большой комнате с кроватью и узким окном за толстой железной решеткой.

За окном было утро, заметила Шербера. Они провели в подземелье уже целую ночь.

Горел очаг, на столе у окна стоял кувшин с водой и лежали лепешки и длинные полосы сушеной водорости. Неужели они думали покормить их? Шербера покосилась на Волету, но та смотрела прямо перед собой, вздернув голову, и будто ничего не замечала.

— Сядь, — Займир толкнул свою акрай к стулу. — Погрейся.

И как только она это сделала, он сразу же встал позади и обвил рукой ее шею.

— А ты... если ты попытаешься выкинуть хоть что-нибудь, я вскрою ей чрево и выпущу ребенка на свет. — Займир убедился, что Шербера поняла, чуть надавив и заставив Волету вскрикнуть. — Не шути, акрай. Я сделаю это, клянусь именем Инифри.

— Я знаю, — сказала она.

— Если знаешь, тогда не задерживайся, — сказал один из воинов, снова развязывая ей руки и подталкивая в другой угол комнаты, где стоял таз с водой. — Вот вода. Вот тряпка. Ты должна помыться до прихода господина.

Шербера шагнула к тазу, но не раньше, чем расправила плечи. Ей было не впервой мыться при других мужчинах — ее первые господа часто не утруждали себя тем, чтобы выйти из палатки, пока она смывала с себя их семя. Так что она сняла настопники, оставшись босиком, и взяла в руки тряпку.

Позволив себе отрешиться от того, что происходило с ее телом, как это было всегда, Шербера смыла с себя грязь подземелья. Мужчины смотрели на нее. Она не торопилась. Может, даже, тянула время, отчаянно пытаясь найти путь к спасению... и понимая, что даже при самой большой удаче отсюда из них двоих выйдет живой только одна.

Волета молчала в руках своего господина. Похоже, она думала о том же.

— Ложись на постель, акрай, — бросил Займир, когда она, задумавшись, застыла с тряпкой в руке.

— Я еще не закончила.

— Не испытывай мое терпение. Ложись.

Шербера вздернула голову, но заставила себя подчиниться и села на кровать. Постель была чистой. Она была чистой. Все сходилось.

— Позволь Волете поесть и попить, — сказала она. — Ты похитил ее вчера. За окном — новый день.

Займир засмеялся.

— Ты сидишь перед нами голая, но печешься о другой акрай. И даже не спросишь о себе?

— Ты собираешься овладеть мной, — сказала Шербера. — Или ты, или другой воин, который сейчас сюда придет. Я не стану сопротивляться, потому что тогда вы убьете Волету. О чем мне же у тебя спрашивать?

Его лицо стало каменным от ее дерзости.

— Ты все еще сидишь, акрай. Ложись и молчи, пока тебе не разрешат.

Взглядом попросив Волету быть храброй, Шербера сделала, как он велел.

Она лежала недолго, но Волета все-таки успела поесть — Шербера услышала, как Займир разрешил ей — и попить. И она тоже не говорила, как будто приказ молчать был отдан им обеим. Наконец, открылась дверь, и в комнату кто-то вошел. Шербера не повела и ухом и все так же лежала и молчала, глядя в потолок, — и Волета молчала и ни звуком, ни словом не дала понять, что удивлена.

— Вы приготовили ее.

Если чужой фрейле ожидал, что Шербера ахнет или еще как-то выдаст свои чувства, он в ожиданиях обманулся. Она лишь уставилась в его лицо, когда он склонился над ней, и окатила его презрением, заставив чуть заметно сжать слишком тонкие для человека губы.

— Шербера, — он произносил ее имя правильно. — Акрай, умеющая обращаться с мечом, акрай, умеющая использовать магию, женщина, любовь к которой лишила моего брата благоразумия.

Это был не вопрос, так что она не ответила.

— Ты слишком сильна и неукротима, чтобы служить только одному, — сказал он, скользя взглядом по ее телу и снова возвращаясь к лицу. — И твоя змеиная магия. Она могла бы пригодиться и мне тоже. Жаль, что Тэррик не отдал мне тебя по-хорошему.

— И поэтому ты решил взять меня насильно, — не выдержала она.

— Не насильно. — Чужой фрейле прищурился, став почти уродливым. — Ты ведь не будешь сопротивляться, а значит, у Инифри не будет повода для гнева. Она свяжет нас.

— У тебя уже есть акрай.

— Законы Инифри не запрещают иметь двоих.

— Но запрещают господам акрай причинять друг другу вред, — сказала Шербера спокойно. — Ты ведь этого хочешь, так? И ты ведь знаешь, что без клятвы Тэррик или кто угодно из моих господ убьет тебя сразу же, как узнает о том, что ты сотворил.

— Конечно, — сказал он, легко кивнув. — А еще я знаю, что так я смогу убить тебя и не быть проклятым Инифри. Как и другие господа, которые убьют своих акраяр в первый день битвы, чтобы исполнить пророчество.

И снова они ждали от них чувств, вскриков удивления и страха — и не дождались.

— Почему именно в первый день?

Чужой фрейле выпрямился, чтобы повернуться к Волете, которая задала вопрос.

— Ты должна добавлять «господин», когда обращаешься к фрейле.

— Ты не мой фрейле, — сказала она четко. — Я не стану.

Шербера сжалась на постели, понимая, что за такими словами неизбежно последует наказание, но фрейле махнул рукой, останавливая Займира:

— Нет. Не трогай ее сейчас. Помни: ты причиняешь ей боль, только если мне отказывается подчиниться Шербера.

Он пожал плечами и все же дал им ответ, которого они ждали, одновременно развязывая завязки сараби и ставя колено на постель возле головы Шерберы:

— Перед последней битвой Инифри захочет большой жертвы. Зачем оставлять убийство акраяр на потом, если мы можем отдать вас матери мертвых сразу? Зачем рисковать исходом войны из-за кучки женщин, которые уже выполнили свое предназначение? Мы отдадим вас и покажем этим, что помним слова богини и готовы закончить эту долгую войну.

Фрейле посмотрел на Шерберу и улыбнулся ей.

— Ваше время подходит к концу, Шербера. Инифри сама так решила, когда дала магам пророчество. Мы просто выполним ее условие.

— Но ведь Волета уже не акрай, — возразила она. — Она беременна, и в ней уже нет магии, разве ты не видишь?.. Порежь меня так, как порезал ее Займир, и кровь остановится сразу. А ее рана еще кровоточит.

— Если так, и если ты права, то пусть Инифри решит, нужна ей эта жизнь или нет. — И, словно не сказав только что страшного богохульства, фрейле склонился над ней. — А теперь клянись.

Он положил руку Шербере на голову и заставил ее произнести слова клятвы, которую в последний раз она давала Хесотзану, опутывая их обоих первой непрочной сетью магии слов.

— Магия, данная мне Инифри, будет твоей до самой последней капли. Я буду идти за тобой в каждую битву. Я буду защищать себя для тебя, и я останусь с тобой до твоего последнего вдоха или до своего, если он наступит раньше.

— Я, Сэррет, связываю тебя этой клятвой, — сказал фрейле, когда она договорила, и она покорно закончила:

— Я, Шербера, связываю тебя.

А потом ее новый господин взобрался на нее и коленом раздвинул ей ноги. Он был тверд, но откуда-то она знала, что твердость эта не настоящая. Может быть, это маги дали ему какие-то травы, может, он выпил какой-то порошок из тех, что нашел Олдин...

Ее поразили собственные мысли. Она думала, что будет бояться неизбежной боли... но не чувствовала ничего, кроме желания побыстрее со всем покончить.

Шербера знала: Займир и остальные следят за ней и ждут. Так что она расслабила ноги и даже не поморщилась, когда фрейле вошел в нее, растягивая, бесцеремонно вторгаясь. Если она начнет сопротивляться, Волета умрет, это она знала. Не раньше, чем наружу вырвется тот самый керпереш, который погубил Хесотзана, но умрет, унеся с собой и другую маленькую жизнь, а Шербера... нет, она не была готова к такой жертве.

Пусть Займир и оказался предателем, но ее господа — нет, и Шербера точно знала, что они ее найдут. А значит, она должна оставаться живой до этого момента, как и Волета.

Так что она просто лежала и ждала.

Долго ждала, пока дыхание фрейле становилось все тяжелее, движения — все быстрее, и наконец дождалась, пока он подался вперед, чтобы навалиться на нее, и его бедра яростно задергались в последних толчках перед экстазом.

В каком-то бессмысленном порыве Шербера взмолилась к Инифри, прося ее не принимать эту клятву. Но золотистые искры уже плясали перед ее глазами, и когда фрейле зарычал и застыл в ней, наполняя ее своим семенем, все вокруг вспыхнуло ярким светом.

Мать мертвых редко слушала женщин. В этот раз тоже было так.

Тонкая острая стрела с привязанной к ней золотисто-зеленой нитью вонзилась в ее сердце, прошила его насквозь и вышла из спины, чтобы обвиться вокруг фрейле и тоже его пронзить, — и он вскрикнул и выгнулся, когда нить дернула их друг к другу.

Золотая и зеленая. Шербера застонала. Золотая и зеленая — и это значило, что и змеиная магия приняла эту клятву тоже и тоже признала фрейле своим.

Ведь акрай не сопротивлялась.

Ведь господин не пытался ее убить.

Вокруг нее вихрями закружились образы людей и нелюдей в зеленой и золотой дымке; Шербера увидела Дшееш, вдруг мелькнул перед ней бывший любовник Олдина Велавир, затанцевали водоворотом другие лица... будто чья-то память, будто какой-то знак, будто послание от одного разума другому, послание, которое она — еще немного! — и сумеет прочитать. Она потянулась за этими образами, попыталась схватить их призрачными зелеными пальцами, удержать, чтобы понять, зачем и кто их ей посылает, но они растаяли и пропали в воздухе, снова вернув ее в постель.

— Твоя акрай свободна, Займир, — все еще тяжело дыша, проговорил ее новый господин, и с отвращением Шербера почувствовала, как его мягкая плоть в ней снова наливается силой. — Уведи ее отсюда. Теперь она мне не нужна.

Послание, подумала Шербера, когда фрейле задвигался в ней снова, и люди и нелюди почти сразу вернулись: образы, которые змеиная магия помогала ей видеть в сердце своего нового господина, образы, подобные тем, что видел в ее сердце и Номариам, когда был с ней...

Ах, если бы она только сумела понять, удержать, коснуться...

Змея.

Дшееш.

Змея.

Займир.

Змея.

Воин, который в тот вечер должен был стоять у нее на страже.

Змея, обвивающая этих и других воинов и магов кольцами, текущая от одного к другому, оставляющая на них свой блестящий зеленый след...

И вдруг она поняла.