Пламя пяти сердец

ГЛАВА 27

Тэррик знал, что этот миг когда-нибудь настает. Он был готов к нему с самого первого дня битвы, и знал, что должен сделать все возможное, чтобы сохранить свой народ.

Свой дом.

Женщину, которая станет матерью его детей.

Он знал, что воины и маги собирались прийти к нему за советом и просьбой, и мерил шагами пустую комнату, понимая, что будет вынужден дать самый очевидный ответ. Он не мог бы даже попросить об отсрочке: спустя всего лишь немного времени после отбоя, когда измученные воины объединенного войска добрались до города и, поев, улеглись в постель, дозорные маги снова затрубили тризим.

Зеленокожие не стали дожидаться утра и дневного света. В темноте, которую прорезал лишь тонкий острый серп новорожденной золотой луны, они бросились в атаку всей своей воскресшей толпой — и на полпути к ним присоединилось подкрепление из живой силы.

Свежее.

Ни разу не умиравшее.

Готовое сражаться целую ночь и новый день и еще много ночей и дней подкрепление, в котором на каждого воина города приходилось по сто зеленокожих выродков Океана.

— Господин, господин! — неслись к Тэррику с докладом дозорные, пока он сам несся на Пармене к стене. — Мы отступаем, мы вынуждены отступить!

— Все за городские стены! — отдавал он приказы прямо на скаку. — Запереть ворота, готовиться для противостояния осаде!

И, преградив дорогу другому близкому, бегущему в целительский дом:

— Найди старшего мага Харзаса. Пусть готовит все для жертвоприношения Инифри.

Первое сражение у стен Стохолмия было отчаянным и кровопролитным. Отряды прикрытия ценой своей жизни защитили магов и воинов, отступивших в город. Они встали щитом у ворот, чтобы дать им закрыться, а врагу — не позволить прорваться внутрь, и умерли там же, разорванные на части, обагрив своей кровью захлопнувшиеся перед носом зеленокожих огромные створки.

Громкий общий стон защитников города, наблюдавших за этой битвой со стен, расколол небо погребальным плачем. Он смешался с ревом драконов, носящихся над полем битвы взад и вперед, поливающих огнем вражеское войско, сжигающих дотла тех, кто восстал из мертвых и тех, кто все еще оставался только живым.

— О Инифри! Это же Бруссак! А это Шейшен! Это же наши воины, наши погибшие вчера люди! — в ужасе кричали со стен.

— Они вернулись из мертвых!

— Они сражаются на стороне врага!

И они вправду сражались. Одетые в окровавленную одежду, покрытые собственными внутренностями, с оторванными руками и обезображенными укусами лицами вместе с войском зеленокожих и темволд к городу подошли его собственные мертвецы. Волна испуганных людей отхлынула со стен подобно отливу, и только окрики ведущих заставили многих опомниться и вернуться.

— Катапульты! — Горящие ядра катапульт вылетели навстречу врагу и упали в гуще войска, сея хаос и смерть.

— Лучники! — Дождь отравленных и обычных стрел накрыл осаждающих.

— Не тратьте время на яд, он не помогает! — крикнул Тэррик помощникам, прибежавшим к стене с охапками стрел. — Нужны еще стрелы. И огонь! Нам нужен огонь!

Зеленокожие несли длинные лестницы, но драконы почти тут же прошлись по ним пламенем и превратили их в пылающие деревяшки. С тараном, который стали собирать под стенами города темволд, было сложнее. Маги вражеского войска столпились вокруг него и накрыли фиолетовым куполом защиты — сотня магов, и уставших магов постоянно сменяли другие.

— Если он соберут таран, они пробьют ворота, и тогда нам несдобровать, — сказал Тэррику Нерпер, глядя вместе с ним со стены на освещенный факелами круг у тарана. В круге сновали, перетаскивая тяжелые бревна, собирающие таран темволд. — Господин, что нам делать?

Тэррик повернулся к своему верному слуге и положил руку ему на плечо, прежде чем ответить.

— Удерживайте город. А мы принесем Инифри жертву и исполним пророчество, чтобы его спасти.

Харзас приготовил все быстро. Ночь была в самом разгаре, а они уже встретились все вместе в амфитеатре — в доме без крыши, но со стенами с вырезанными в них сиденьями, который раньше служил местом проведения соревнований и праздников, а сейчас стал просто стенами и просто домом. Каменные ступени театра давно обкрошились, одна стена провалилась внутрь, но оставшаяся часть была по-прежнему величественной и впечатляла.

Небо будто слилось с тьмой вокруг, и лишь факелы в руках близких, окруживших место сбора кареем, разгоняли эту тьму.

В этой тьме были ясно слышны звуки сражения, идущего у городских стен.

Ведущие разных воинств переступили порог театра первыми. Змеемаги, измотанные постоянным напряжением сил, ставшие почти бледно-серого цвета от усталости, шли следом. Старик — предводитель Жужжащего народа, мужчина с птичьей головой и растрепанными перьями сложенных за спиной темных крыльев, предводительница женщин-кобылиц с глазами, в которых плавали лунно-желтые серпы зрачков — все они пришли сюда, чтобы стать свидетелями исполнения пророчества.

Акраяр восходного войска должны были умереть, чтобы все выжили.

Магические сосуды нужно было разбить — и тогда все силы, которые в них скопились, вырвутся наружу и вольются в мечи, луки и тела. И только тогда победа в войне станет возможной. Только с этой силой — потому что именно для этого мига и этого дня и копили ее в себе хрупкие и такие прочные тела этих отмеченных Инифри женщин.

Тэррик неподвижно стоял на холодном ветру посреди ограниченной каменным кольцом арены, встречая пришедших. Два близких с факелами и оружием стояли по бокам. Шербера стояла рядом. Когда первые люди остановились напротив своего господина, она протянула руку и взяла Тэррика за руку.

Как подруга или жена.

Как источник его силы — маг или воин, которому он доверит собственную жизнь.

Каждый, кто вошел в театр, заметил это, и змеемаги склонили головы в знак приветствия, признавая магию акрай фрейле, как магию равной. Что увидели остальные, что почувствовали — Тэррик не знал, но ему было достаточно внимания змей.

Они должны были говорить сегодня о том последнем видении, которое дала Инифри.

— Приветствую вас, — сказал Тэррик громко, когда все собрались, и ветер, будто услышавший команду пес, вдруг унялся и улегся возле его ног.

Собравшиеся зашевелились и запереглядывались.

Тэррик продолжал:

— Люди и нелюди, летающие и ползающие, носящиеся на крыльях и поющие, терзающие землю копытами и жгущие ее огнем, на земле моих предков я приветствую вас!

Последние слова он почти пропел на наречии змей, и громкий рев драконицы, вылетевшей из-за стен театра и закружившей над ними, был ему ответом.

Тэррик знал, какое впечатление это произведет — на всех, кроме Харзаса, у которого он учился говорить по-змеиному, и который воздел руки в небо и повторил его слова-песню:

— Приветствуем, приветствуем тебя, о господин!

И вслед за ним тонкие шелестящие голоса женщин-змей взметнулись поземкой по замершим камням арены, подхватив:

— Приветствуем!

— Вы хотите убить всех наших акраяр, — сказал Тэррик совсем обычно, когда голоса затихли. — Как вы хотите убить их?

Воины и маги стали переглядываться между собой и беспокойно вопрошать. Они пришли сюда, чтобы уговаривать и, возможно, спорить, но фрейле уже согласен? Или это какая-то хитрость, и их господин просто хочет сбить их с толку?

Драконица пролетела над головами, выдохнув во тьму неба пламя. Воины переглядывались, но никто не решался начать.

— Магические сосуды нужно разбить, как и гласит пророчество, — сказал Тэррик, и рука Шерберы, лежащая в его руке, дрогнула от этих слов.

Он порадовался, что она не видит его глаз. Если бы она их увидела, она никогда бы больше не поверила в то, что он любит ее.

— Только когда мы освободим наших акраяр от ноши, которую они несут, Инифри дарует нам победу, — сказал Тэррик негромко, и шепот и голоса тут же стихли. — Ведь так гласит пророчество, верно, маг Харзас?

Харзас вышел вперед и неторопливо прошествовал к Тэррику, остановившись в трех шагах. Его одежды были торжественны и тонки, и походка не утратила легкость, хоть Тэррик и знал, что маг уже тоже выбился их сил. Но он не зря все эти дни говорил с ним о том видении, которое дала Инифри им и Шербере. Змеи тоже знали, что этот день наступит, и они дрожали и трепетали еще больше него из-за жертвы, которую ждала Инифри.

— Пророчество гласит, что акраяр должны умереть, — сказал Харзас четко. — Хвостатая мать хочет, чтобы мы принесли их в жертву всех разом, в одном месте и в одно время, которая богиня выбрала для нас.

— Инифри сказала тебе, где это место? — спросил Тэррик твердо.

— Да, — отвечал Харзас звучным и сильным голосом. — Это место — здесь.

— Инифри сказала тебе, когда это время?

— Да, — отвечал Харзас все так же звучно и сильно. — Это время — сейчас.

И, будто дождавшись этих слов, в середине арены стали зажигаться факелы.

Один, два, десяток факелов, которые держали в руках воины и маги фрейле, окружившие безмолвных и покорных женщин-акраяр.

Те, кто ждал исполнения предсказания, вот-вот должны были получить его. Шербера видела жалость на лицах, но эта жалость не была настолько сильной, чтобы его остановить. Город был наполнен криками гнева и боли. Зеленокожие были уже у стен, и кто знает, сколько времени им потребуется, чтобы взять эти стены.

Их было много, сказал Тэррик ей, когда вел сюда. Так много, что смогут сложить из тел своих живых и неживых мертвецов ступени и взобраться сюда прямо по ним, и хлынуть в город, как вода, не сломавшая, но перелившаяся через плотину.

А еще он сказал довериться ему и Харзасу и встать рядом с женщинами, которых змеемаг опоил зельем — и которые покорятся всему, что скажет им господин их господ Тэррик, потому что не будут чувствовать страха.

Только Шербере Харзас не предложил это зелье. Тэррик сказал, змеи уверены в том, что через Шерберу богиня и начнет говорить с остальными. Ее разум должен быть чист, а сердце — крепко, пусть даже и будет оно колотиться от страха.

— Помнишь ту ночь, когда ты спасла меня, Чербер? — спросил Тэррик, наблюдая за тем, как она одевается, сидя на постели. — Помнишь ту смерть, который ты отдала меня, чтобы забрать обратно?

— Да, — сказала Шербера.

— Это было в пророчестве, о котором рассказал мне вчера Харзас. Помнишь, что мы делаем, чтобы освободить погибших воинов от магии, которая в них осталась?

— Мы сжигаем их, — сказала она, но не стала спрашивать, было ли это в пророчестве. Она помнила: было.

— Ты должна довериться мне, Чербер, — сказал Тэррик. — Если ты не поверишь мне, ничего не выйдет.

— Но почему? — удивилась она.

Он приблизился, положил руку ей на голову и скользнул вниз, пропуская меж пальцев пряди коротких рыжих волос.

— Твоя магия поведет магию остальных акраяр за собой. Ты должна позволить ей это. Помнишь, как в тот день, когда она вырвалась и убила Хесотзана? Если не ты не поверишь мне и не позволишь магии освободиться, она вырвется на свободу и убьет нас всех. Змей. Воинов. Возможно, даже драконов, потому что ты соберешь в себе магию всех акраяр, собранную ими за все время этой войны.

— Это тоже было в пророчестве, которое рассказал тебе Харзас? — спросила она все же, и Тэррик кивнул.

— И в пророчестве птиц и вервес. И в пророчестве каждого народа, который пришел сюда, чтобы сразиться с зеленокожими вместе с нами. Они все видели огонь и смерть в этом огне. И только от вас зависит, будет ли после этой смерти жизнь. Мы сделаем то, что сделала однажды со мной ты, Чербер: мы отдадим вас смерти и вернем обратно, но ты должна нам это позволить. Ты знаешь, что это возможно, Чербер. И ты видела, на что способна твоя магия, когда ей кажется, что тебя нужно защитить. Инифри показала нам путь. Нам осталось только пройти его.

Инифри показала им путь, сказал Тэррик.

Неужели все, что происходило с ними до этого, было частью ее плана? Неужели та страшная рана Тэррика, смерть Номариама, смерть Хесотзана и ее, Шерберы проклятье, убившее предателей в один день — звенья невидимой оку цепи, которая тянется от самой их встречи и до сегодняшнего дня, часть замысла богини, которая будто забавляясь, то и дело подводит их к краю и дергает за эту цепь, не давая свалиться в бездну?

А что будет с ними завтра, когда этот путь закончится, и они больше не будут нужны Инифри?

— Чербер.

Шербера знала, что Тэррик угадал ее мысли, но все равно не ответила, когда он ее позвал.

— Когда я вернусь с края бездны, я уже не буду акрай, — сказала она, глядя все так же перед собой, но на последних словах не выдержала и, замедлив шаг, поглядела в его лицо. — И клятва, данная вам, уже потеряет свою силу.

— Да, — сказал Тэррик. — Так и будет.

— И что это будет значить для меня? — спросила она.

Его лицо, треугольное лицо, выражением которого он так хорошо владел, совсем не изменилось.

— Ты будешь вольна остаться со мной или уйти с тем, кого выберешь сама.

Он знает о Прэйире, поняла она. Он знает о Прэйире, а еще он помнит о том, что если она, Шербера, уйдет от него, то вместе с ней уйдет надежда на возрождение его рода... и все же Тэррик отпускал ее.

Прямо сейчас он отпускал ее, потому что любил.

Его слова продолжали звучать в голове Шерберы, пока она шла к остальным акраяр мимо шеренги воинов и магов, неотрывно наблюдавших за нею. Мужчины, стоявшие рядом с акраяр, были их спутниками. Шербера заняла свое место чуть впереди — и почти тут же из тени на ступенях показались и ее мужчины.

Покрытый засохшей кровью Фир, чей отряд одним из первых встретился сегодня с жизнеедами.

Олдин, чьи белые одежды были сегодня особенно белыми и едва ли не светились в темноте.

Прэйир — он, сыпля ругательствами, заставил Тэррика вызвать четверых воинов с носилками и принести себя сюда, и теперь встал рядом с ней, хоть и едва держался на ногах.

Они все помнили о том, что город окружен и в это самое время люди на его стенах отдают свои жизни за то, чтобы его удержать. Медлить было нельзя. Тэррик кивнул Харзасу, и рука об руку они прошествовали к центру арены, где выстроились акраяр.

Женщина и ее мужчины.

Женщина и ее мужчины.

Около шести десятков женщин, так их осталось мало к концу этого дня и войны. Волета, положившая руку на свой выпуклый живот, стояла рядом, и у Шерберы заколотилось сердце от мысли о том, что — если Тэррик и Харзас ошиблись — сегодня произойдет то, что по счастливой случайности не произошло тогда в подземелье.

Но ребенок переживет эту войну, говорила ей во тьме темная тьма. Разве Шербера не помнит?

Но ей все равно было страшно.

Мужчины с факелами стали расходиться широким кругом, как только фрейле и змеемаг подошли ближе. Вскоре — слишком скоро для акраяр, но бесконечно медленно для людей на стенах — их окружил круг пламени, устремленного в небо, огненное кольцо, видное даже из повозки Инифри, катящейся по мягкой синеве ночи.

Голоса женщин-змей, бывшие доселе почти неслышными, стали громче, ниже, глубже, приветствуя богиню, которая вот-вот натянет вожжи своей колесницы, чтобы посмотреть на жертву, которую ей принесут... и словно услышав их, из-за стен дома, со стен города стало доноситься другое пение, мрачное, сильное, полное гнева пение воинов, вышедших на смертный бой.

— Морозным утром, в руке сжимая

Дитя огня,

Я выйду в поле, туда, где битва

Зовет меня.

Я местью полон; здесь брат мой ранен

И конь мой пал.

Мой меч сломался,

Рази точнее, афатр-кинжал!..

Мой дом остался в краю далеком

И мать моя.

Я выйду в поле, туда, где битва

Зовет меня.

Не плачь, подруга, пусть сын не плачет,

Вернусь я к вам.

Мечи и стрелы дадут сегодня

Отпор врагам.

Пусть завтра снова тризим раздастся

В начале дня,

Я выйду в поле туда, где битва

Зовет меня.

(прим. — первая строчка песни намеренно целиком повторяет строчку красивой и мрачной эпической англосаксонской поэмы «Беовульф»).

Женщины пели песню на своем, змеином языке, и она странно переплеталась с песней воинов, и будто поднималась вместе с ней все выше и выше и выше...

Шербера подняла голову и увидела, как над ними, прямо над домом, в котором они сейчас находились, кружат драконы. Все одиннадцать оставшихся в живых, включая маленькую свирепую драконицу, и ее рев тоже вплел в эту песню свой мотив.

— Разбей магический сосуд! — вдруг запела одна из женщин-змей, перекрывая своим чистым и высоким голосом пение подруг. — Зажги огонь! Разбей магический сосуд! Зажги огонь!

И прямо на глазах Шерберы драконы стали опускаться ниже.

Еще ниже — широкими кругами, опустив головы и глядя прямо на стоящих под ними акраяр, — и Шербера почувствовала, как зарождается и нарастает в ней откуда-то знакомое ощущение внутреннего жара...

Огня.

Нестерпимого, сжигающего внутренности пламени.

Она вдруг ясно осознала, что и это ощущение тоже помнит: тогда, в самый первый раз, когда она увидела драконов, в день, когда они были призваны и согласились подчиняться Тэррику, тогда, когда женщины вот так же с болью в высоких голосах пели песню, а Номариам, крепко держа ее, Шерберу, за руку, вплел в эту песню ее имя.

И это тоже было не случайно.

И это тоже имело смысл, потому что сейчас драконы смотрели прямо на нее и будто видели только ее.

— Разойдитесь! — раздался голос Тэррика, и мужчины с факелами подчинились.

Круг света отодвинулся от Шерберы и остальных неподвижно стоящих акраяр дальше, но темнее не стало — пламя, которое начали выдыхать драконы, то и дело разрезало мрак теплыми вспышками.

Женщины продолжали петь.

Громкий удар сотряс землю и стены вокруг, и стук покатившихся с полуразрушенных ступеней камней прозвучал будто топот сотен ног.

«Они достроили таран, — подумалось Шербере. — Темволд и зеленокожие достроили таран и нанесли первый удар по воротам».

Она бы подумала что-то еще, если бы успела, но в этот самый миг, мгновение спустя после того, как не менее громкий крик, последовавший за ударом, возвестил о том, что ее догадка была верной, драконы сделали последний круг над акраяр и, наклонив головы, низвергли на них пламя.

Шербера увидела, как загорается на ней одежда, как прилипает она к коже, как покрывается язвами-ожогами тело. Она поднесла к лицу руки — и плоть на них почернела и обуглилась до костей, и плоть стоящих рядом девушек тоже чернела и обугливалась, падая горящими каплями на каменный пол. Не было ни боли, ни жара: только огонь и умирающая плоть, и живые мертвецы вокруг — они сами, акраяр, ставшими такими по воле Инифри.

Шербера перевела взгляд на Волету — обнаженную, объятую огнем, с пылающими волосами, выгоревшими дотла грудями и нежно-розовым, живым животом, в котором лежал не тронутый огнем ребенок. Сквозь огонь и запах гари Волета посмотрела на Шерберу и улыбнулась сожженными сухими губами, а потом воздела руки ввысь, будто приветствуя всех, кто стоял и летал вокруг.

И прямо на глазах ее раны стали исцеляться.

Ее волосы отросли и густой темной волной спустились по обнаженным плечам.

Кожа потемнела, как будто от яркого солнца, став почти цвета дерева, из которого был изготовлен стол в длинном доме.

Где-то далеко Шербера услышала еще один удар, от которого сотряслась земля, и поняла, что таран снова врезался в ворота, но теперь это уже не имело значения.

Потому что теперь с ними, в этом пламени и в этом доме, была она.