По образу и подобию (СИ)

Глава 21. Дорога в Ленинград. Детский дом

Ашхабад,

7 октября 1948 года

Маленькая глупая девочка не могла знать, что в эту ночь на Земле произошло мощное землетрясение, похоронившее под руинами десятки тысяч жителей южного города. Дома, сложенные из необожжённых кирпичей, развалились за считанные минуты. Вместе со стенами обрушились потолки, которые многие годы наращивали глиняным раствором. Эриния кинулась в неизвестность и оказалась зажатой в тесном пространстве. Она не знала, что всего несколько буковых досок столешницы спасают ее от метрового слоя глины над головой. Но зато сразу поняла, что здесь практически нечем дышать.

В эту ночь сотни обреченных погибнуть под завалами жителей города были спасены, оказавшись в Аримании. Оле Петровой тоже повезло. Она не задохнулась, а впала в некое оцепенение. И это настоящее чудо, что ее маленькая жизнь не оборвалась за те долгие часы, которые она провела под завалом.

Голоса становились все громче, отзываясь болью в висках. «Живая!», — раздалось где-то совсем рядом. Девочка вдохнула и закашлялась, пыль была повсюду.

— В лазарет, быстро!

Ее несли, потом положили. Среди множества звуков в памяти отозвался один смутно знакомый… машина. Так шумят большие грузовые машины. Пол, на котором она лежала, мелко дрожал, ее куда-то везли.

Оля разлепила глаза. Высоко над нею синее небо, облака.

Машина остановилась, замолчала. Всех стали выгружать. Мужчина с грязным лицом, в пыльной одежде, нес ее на руках, потом снова положил, почему-то на землю.

Оле здесь не нравилось. В воздухе стоял ужасный запах, в голове шумело. Какие-то голоса просили о помощи, стонали. И это не было кошмарным сном.

Она должна было уйти отсюда как можно скорее. Туфли все еще были крепко зажаты в руках.

Девочка поднялась, обулась.

Из-за тумана в голове было очень трудно разобраться, куда идти.

Оля стала пробираться между беспомощно лежащими людьми. Почему-то было трудно удерживать равновесие, она чуть не упала несколько раз.

— Ты куда? — остановила ее какая-то женщина.

— Мне надо в Ленинград, — ответила Оля.

— Далековато. Ты чья будешь, родители где работают?

— Я из Ленинграда.

— Здесь у родственников жила? Есть кому тебя забрать?

— Нет, мне надо в Ленинград.

— Понятно. Хоть имя помнишь? Как зовут тебя?

— Петрова Оля, Невская, десять, Ленинград.

— Хорошо. Голова болит? Посмотри на меня.

Женщина потрогала голову Оли, заставила посмотреть во все стороны, ощупала руки и ноги. Потом стала спрашивать, где болит.

— Нигде не болит, — на всякий случай ответила Оля.

Другая женщина крикнула:

— Валь, ты там что застряла? Не управляемся. Пусть ее в детдом везут, там разберутся.

— Знаю я, как они там разберутся, — ответила та, что разговаривала с Олей.

Потом снова обратилась к Оле:

— Странная ты какая-то. Но по одежде вижу, что не из простых. Давай-ка я тебя в милицию отведу. Пусть разбираются.

От слова "милиция" Оле сделалось совсем нехорошо на душе. Может, что-то в глубине памяти отозвалось. Или просто не понравился тон говорившей, было в нем что-то настораживающее.

— Нет, не надо, пожалуйста, — ответила Оля.

Она посмотрела женщине в глаза и попросила:

— Пожалуйста, помогите мне попасть в Ленинград.

— Вот же, — женщина поморщилась, словно от боли.

А потом взяла Олю за руку и повела куда-то.

У края навеса закончили погрузку в машину тяжелораненых.

— Слушай, Петрович, что хочешь делай, а увези ребенка отсюда. У нее шок, помнит только, что из Ленинграда, адрес назвала. Она и правда не местная, посмотри на нее. Может в гости приехала. Отправь ее самолетом до Ташкента. Там уже разберутся.

— Валентина, не выдумывай, видишь, кого везу?

— Ну ты что, не человек, что ли?

— Валентина, не задерживай.

Но Валентина не отступалась.

Мужчина посмотрел на девочку красными воспаленными глазами.

— Как зовут-то?

— Оля Петрова. Помогите, пожалуйста. Меня мама ждет.

— О как. Ладно, поехали, Оля Петрова. Залезай в кабину.

Потом Оля долго летела на самолёте до города Ташкента. Там ее передали милиции, так положено. Мужчина с толстым лицом аккуратно записал на бумагу адрес Оли в Ленинграде, а потом сказал, что сначала надо отправить запрос. А Олю временно разместят в детском доме.

Название места, где ей предстоит немного пожить, заинтересовало Олю. Но она никак не ожидала, что попадёт в мрачный серый дом, где на нее уставятся с любопытством десятки глаз. И что все дети в этом доме будут одеты в плохую одежду, а головы их и вовсе окажутся с щетинистым ежиком волос или даже совсем лысые.

— Пока мы ищем твоих родителей, ты поживешь здесь.

Милиционер, который ее привел, повернулся и ушел.

— Я не хочу здесь, я хочу домой, к маме.

— Каждый раз одно и то же, — недовольно проговорил директор детского дома, — что за работа у меня такая.

А потом обратился к подошедшей девушке:

— Юлдуз, принимай новенькую. Из Ашхабада. Волосы состричь, одежду продезинфицировать. У них там сейчас не дай Бог что творится. Чего угодно можно ожидать. Беда.

Олю отвели в небольшую комнату, велели сесть на стул в центре.

Когда упала на пол первая прядь, Оля попыталась убежать, но крепкие пальцы больно сжали плечо.

— Сиди не дергайся, — грозно прикрикнули на нее.

Оля не ожидала такого обращения. Она притихла и с ужасом наблюдала, как волосы падают и падают вниз. Когда все закончилось, ей разрешили посмотреться в маленькое зеркальце. Огромные глаза, торчащие уши и лысина. Теперь Оля стала такая же, как и все здесь. Потрогала голову, заплакала.

— Нюни не распускай, здесь этого не любят, — девушка крепко взяла ее за руку и отвела в другую комнату.

Оле было стыдно, но ее заставили раздеться и встать под струи теплой воды. Мыться надо было коричневым мылом с невкусным запахом. Потом дали маленькое серое полотенце и одежду. Такую же как у всех здесь.

Потом отвели в большую заставленную кроватями комнату, показали на ту, что в самом углу, далеко от света.

— Днем на кровати не сидеть. Эта тумбочка твоя. В тумбочке должен быть порядок, хранить продукты запрещено. Если опоздаешь на ужин, останешься голодной. На кухне еду не клянчить. Чужого не брать, с крысами у нас разговор короткий. Уроки делать в учебной комнате.

Оля стояла у серой кровати и не знала, что ей теперь делать.

— Меня зовут Галия, а тебя? — к ней подошла худенькая девочка.

— Оля. Как уйти отсюда? Где выход?

— Да ты не переживай, тут нормально, — посочувствовала Галия, — я сначала месяц проплакала с непривычки, а теперь уже ничего, привыкла.

Олю это нисколько не устраивало. Она поджала губы и демонстративно отошла к окну. С большого дерева во дворе облетали желтые листья. Получается, что в один день Оля из весны перенеслась в осень.

— Я тут ненадолго. Скоро из Ленинграда приедет мама и заберет меня.

— Пусть так и будет, — согласилась Галия, — пойдем на ужин.

Ташкент,

9 октября 1948 года

— На краю деревни стоит новая избушка, — учительница Ксения Михайловна показывает голосом, что предложение закончено.

Затем неспешно продолжает:

— В этой избушке живут дедушка Петр Семенович и бабушка Наталья Сергеевна.

Класс пишет диктант. Поскрипывают перья, ученики старательно выводят слова. Слышно, как жужжит и бьется в окно муха, но на нее никто не обращает внимания. Оля сидит перед чистым листом бумаги и не знает, как выполнять задание.

— Петрова, ты почему не пишешь? — строго спрашивает Ксения Михайловна.

— Я не умею.

По классу прошел смешок.

— Тишина! — произносит учительница.

Класс замолкает, но все повернулись к Оле.

— После уроков подойдешь ко мне, — назидательно говорит Ксения Михайловна.

От ее тона холодеет внутри.

Диктант продолжается. Не зная, что делать, Оля пишет по памяти большое ариманское стихотворение про лес и дом на его окраине. Эту чудесную сказку Элоя любила читать ей перед сном. Вдруг сидящая рядом девочка толкает под локоть, на листе расплывается большая жирная клякса. «Детдомовская», — презрительно шепчет соседка по парте и показывает язык. Оля не успевает ответить, как та тянет руку и говорит:

— Ксения Михайловна, а новенькая рисует какие-то каракули, целый лист испортила.

Учительница подходит, забирает выданную в начале урока самосшитую тетрадь и недовольно кладет себе на стол. Затем продолжает диктовать. Класс старательно выводит буквы, а Оля сидит, опустив голову. "Скоро приедет мама и заберет меня", — тоскливо думает Оля, рассматривая наплыв краски на поверхности стола.

Когда уроки закончились, Оля нашла Ксению Михайловну в учительской комнате. Строгая наставница смерила ее взглядом, взяла тетрадку с учебником и провела в опустевший класс.

Оля стояла у учительского стола и безнадежно смотрела на непонятный текст в учебнике.

— Ты совсем не знаешь букв, — проговорила Ксения Михайловна, — скажи, где ты училась?

— В школе, потом дома, — призналась Оля, — учителя ко мне приходили домой.

— Хорошо. А чему тебя учили? Расскажи.

Холодный тон Ксении Михайловны пугал, мысли Оли начали путаться. Она еще слишком плохо знала русский язык и не смогла бы рассказать, какие предметы успешно освоила. Потому просто молчала, опустив глаза.

— Хорошо. Что это? — спросила Ксения Михайловна, открыв тетрадь с Олиными записями.

На странице красовалась жирная клякса.

— Это нечаянно получилось, она меня толкнула.

— Я спрашиваю, что это за значки? Ты сама это придумала?

От Ксении Михайловны исходило такое давление, что впору было расплакаться от бессилия.

— Нет, — пролепетала Оля, — это ариманский, сказка про домик в лесу.

— Германский? — переспросила Ксения Михайловна, и ее тон не сулил ничего хорошего.

— Нет, ариманский, — Оля осознала, как беспомощно и глупо выглядит в глазах строгой наставницы.

— Что это за язык такой? Никогда не слышала. Где ты ему научилась?

— Это в другом мире, я там… — начала было Оля и запнулась.

Ксения Михайловна смотрела на нее так, что Оля тут же пожалела о сказанном.

— В каком другом мире? Ты можешь все мне рассказать, не бойся, — голос Ксении Михайловны стал вдруг мягким и тягучим, как мед.

— Я… Меня…

Сердце Оли готово было выскочить. В глазах потемнело, к горлу подступила тошнота.

— Кажется, я все поняла, — ласково проговорила Ксения Михайловна, — не переживай, Олечка, я позабочусь о тебе. А теперь беги к своим, тебя, наверное, уже потеряли.

В тот же день после уроков был назначен малый педагогический совет. Помимо прочих вопросов учителя разбирали отстающих. Взяла слово и Ксения Михайловна.

— Дорогие коллеги, мне кажется, произошла большая ошибка. Ученица 4 «б» класса Петрова Оля не должна учиться в общеобразовательной школе. Как нам известно, все документы девочки утеряны. Оле десять лет, но она не знает своего дня рождения, не умеет ни читать, ни писать. Уровень ее речевого развития остановился на уровне пятилетнего ребенка. Кроме того, девочка живет в своем выдуманном мире, сегодня она утверждала, что знает стихотворение на несуществующем языке и даже пыталась его зачитать. Видимо, это все последствия шока, пережитого ребенком. Возможно, девочка была вывезена из блокадного Ленинграда в возрасте пяти лет и с тех пор практически остановилась в развитии. В любом случае, этот ребенок не способен осилить учебную программу общеобразовательной школы. Ходатайствую о переведении ученицы 4 «б» класса Петровой Оли в специальный психоневрологический интернат для детей, где ей окажут квалифицированную врачебную помощь.

Директор школы понимающе покачала головой.

— Спасибо, Ксения Михайловна. Коллеги, кто может добавить что-нибудь по этому вопросу?

Девочка была новенькой, ее никто не знал, да и авторитету коллеги доверяли.

— Раз возражений нет…

— Возражения есть.

Учительница русского языка и литературы старшего звена Вера Кирилловна сама была родом из Ленинграда. Хотя она не любила вспоминать прошлое, все знали, что Вера Кирилловна многое пережила во время блокады. И что у нее не осталось в Ленинграде ни дома, ни родственников, все смела война.

— Товарищи, мы не должны спешить с подобными решениями, — сказала Вера Кирилловна, — вы ведь понимаете, что судьба этой девочки очень сложная. Даже если психика ребенка и сохраняла себя, выдумывая добрый красивый мир, это еще не свидетельствует о психическом заболевании. Не каждый взрослый может принять те ужасы, что нам всем пришлось пережить. Давайте не будем строги к ребенку, которому кроме лишений войны выпало на долю еще и страшное землетрясение. Надо дать ребенку шанс. Думаю, стоит позаниматься с Олей дополнительно, подтянуть ее. Уверена, девочка сможет догнать сверстников в развитии и учебе.

Слова эти были восприняты по-разному. В результате по ходу обсуждения учительский коллектив разделился на две части. Одни утверждали, что если до сих пор развитие Петровой не выровнялось, значит, уже и не следует ожидать такового. Другим было жалко ребенка, потому они соглашались с мнением Веры Кирилловны. Но только заниматься с Петровой было некому, у всех хватало своих забот.

Так и получилось, что именно Вере Кирилловне решением малого педсовета поручили заботу о девочке.