По образу и подобию (СИ)

Глава 23. Дневник Эринии Конерс (14–16 июня 1958 года)

Дневник Эринии Конерс

Ленинград, 14 июня 1958 года.

Никогда не думала, что Агнесса Ильинична может быть такой строгой. Обложила меня учебниками, каждые два часа экзаменует на изученную тему, грызу гранит науки с утра до позднего вечера с небольшими перерывами на нормальную еду. Кажется, догадываюсь, как ее муж профессором стал.

Сегодня за завтраком уже взмолилась, суббота все-таки, выходной. И вообще, есть другая на свете жизнь, не одной ведь учебой заниматься. Посмотрела на меня Агнесса Ильинична внимательно, да и согласилась.

— Мне, Олечка, тебя очень жалко, — говорит, — но еще жальче будет, если ты конкурса не выдержишь. В этот институт со всего Союза едут, а страна у нас огромная.

После таких слов мне самой захотелось в учебники нырнуть. Но Агнесса Ильинична перевела разговор на Карпенко. Вижу, болит у нее душа. А у меня, разве, не болит? Позавтракали, убрали со стола, подошли к зеркалу. Смотрит на меня Агнесса Ильинична, переживает, руки в замок сцепила. Я коснулась ладонью стекла и вспомнила в деталях калитку, у которой с Ромкой стояли. Легкий холодок, — и пустота за рукой, портал открылся.

В Тиильдере почти вечер, у нас такая разница, как если бы Аримания находилась где-нибудь в Австралии. Это мне Ромка рассказывал, вычислил каким-то образом. Хорошо, что зеркало до пола, удобно. Перешагнула, подала руку Агнессе Ильиничне. Вот мы рядом с домом Карпенко. Что плохо, совершенно забыла про зиму, в Ленинграде-то лето, да еще эта учеба. Зима в Аримании не так, чтобы совсем зима, но сегодня снежок нападал, холодно. Только не возвращаться ведь из-за этого. Не успела развеять портал, Агнесса Илинична уже на крыльце.

— Здесь они и живут?

Кивнула утвердительно. Думала, Агнесса Ильинична стучать будет для приличия, но нет. Так-то у нее все строго по правилам, но если особые обстоятельства, то можно и без правил. «Иногда полезно все упростить».

— Почему гостей не встречаете? — громко заявляет Агнесса Ильинична с порога.

В коридор выскакивает Егор Николаевич, одетый в линялые штаны и майку. Щетина на щеках. Его глаза расширяются то ли от того, что меня увидел, то ли из-за Агнессы Ильиничны.

— Егор, — удивленно протягивает Агнесса Ильинична, всем видом демонстрируя, что испытывает очень неприятный шок.

— Агнесса Ильинична?

Никогда не видела, чтобы Егор Николаевич краснел.

— Извините, — бросает быстро и исчезает в комнате.

А из столовой выходит Наташа. Глаза заплаканные. Так и замерла в дверях, увидев нас.

— Родная моя, — голос Агнессы Ильиничны дрогнул.

— Тетушка? — Наташа растерянно хлопает глазами.

Миг — и вот они крепко обнимаются.

— Не думала уже, что свидимся, — теперь и у Агнессы Ильиничны глаза на мокром месте.

— Что же мы тут, проходите, — Наташа ведет нас в столовую.

Начала суетиться, на стол накрывать. Да не столько накрывает, сколько разговоры разговаривает. Засыпала Агнессу Ильиничну вопросами про все на свете. И про магазины, и про политику, и про соседей каких-то. Я присела тихонько в сторонке, не мешаю.

— Все благодаря Олечке, — вспоминает про меня Агнесса Ильинична, — ой, а где Роман? Так хочу на него посмотреть, Олечка говорит, вырос просто красавец писаный.

— Ушел он от нас, — Наташа опустилась на стул.

— Как это ушел, куда? — заволновалась Агнесса Ильинична.

— На отдельную квартиру, самостоятельно жить теперь будет.

— Так это ведь прекрасно! Взрослый мужчина не должен жить с родителями, — рассудила Агнесса Ильинична.

Наташа глянула на меня и отвела взгляд.

— Поскандалили они сильно с Егором, сказал, что ноги его больше в нашем доме не будет. Что нет у него больше отца, — Наташа всхлипнула и уткнулась лицом в фартук.

— Ну это он зря так, конечно, — растерялась Агнесса Ильинична.

А потом посмотрела задумчиво на открытую в коридор дверь.

— Егор! Ты бы поздоровался хоть, что ли.

Вошел свежевыбритый и одетый с иголочки Егор Николаевич, неловко подобнял Агнессу Ильиничну. Тем временем Наташа пирог из духовки достала.

— Вот, испекла, надеялась, Рома придет. А потом думаю, кому. И тут вы. Значит, не зря старалась, — Наташа грустно улыбнулась.

Мне стало совсем неловко.

— Агнесса Ильинична, я его сейчас приведу, — говорю.

Вышла в коридор и сосредоточилась на Романе. Смотрю, сидит в какой-то комнате у окна, толстый справочник читает. Тихонечко подкрадываюсь.

— Ты чего это родителей обижаешь?

От неожиданности тот даже книгу выронил.

— Вернулась!

Схватил меня в охапку, сдавил так, что не вдохнуть.

— Больно же, — попыталась вырваться, но куда там.

— Я думал, ты навсегда ушла, да я… — прохрипел над ухом Ромка.

А потом замолчал. Так и стояли, только слышно было, как гулко бьется его сердце.

— Оль, не слушай моего батю, — прошептал, когда немного успокоился.

— Вот еще, я вообще никого не слушаю.

— Вот и правильно, — Ромка даже немного взбодрился.

Но рук не разжал, словно боялся, что сбегу.

— Я вот тут подумал, переезжай ко мне. Нет, правда, а чего тянуть? Хочешь, давай свадьбу сыграем. Знаешь, как мне без тебя плохо.

От такого заявления мое сердце тоже чуть не выскочило.

— Ром, давай не будем спешить. Твой отец ведь и правда в чем-то прав.

— Этот Ланаор играет с тобой как кот с мышью, Оль, зачем он тебе, — проговорил Ромка.

Спорить не хотелось, потому просто сменила тему.

— Там у вас дома Агнесса Ильинична, хочет тебя видеть. Пошли?

— Не понял, — Ромка расцепил руки и оторопело на меня уставился.

Смотрю на него, жду, когда дойдет.

— Так ты… в Ленинграде была, что ли? — наконец выдает догадливый.

После утвердительного кивка Ромка еще с минуту думал. Видимо, решал, сейчас начать допрос с пристрастием или на потом отложить.

— Ладно, позже расскажешь. Я мигом, только переоденусь.

Вот что значит военная выправка, не успела и глазом моргнуть, как мой летчик предстал при полном параде. Летная форма очень идет Ромке, я даже невольно залюбовалась. А еще подумала, что Агнессе Ильиничне точно понравится, каким он стал.

— А давай на машине поедем, — предложил этот подтянутый красавчик, — знаешь, хочется как-то по-человечески, что ли, не этими твоими антинаучными перемещениями.

От возмущения я даже слов не могла подобрать. Увидев выражение моего лица, Ромка спохватился:

— Оль, я не хотел тебя обидеть.

— Еще ведьмой назови, чего уж там, — выдавила я.

— Ну прости меня, дурака, я просто с тобой хочу подольше побыть, вот и ляпнул, — отчаянно взмолился Ромка.

А потом мы с ним целовались, забыв про все на свете.

— Переезжай ко мне, — шептал Ромка.

— Это не очень хорошая идея, у тебя могут быть проблемы.

— Да плевал я на все эти проблемы. И вообще, кому какое дело. Но в остальном, ты согласна?

Он выглядел таким счастливым. Как я могла отказать?

— Почему бы и нет, давай попробуем. Может, что и получится.

Машина долго кружила по освещенным фонарями улочкам Тиильдера, мы никуда не спешили, обсуждая наше будущее.

— Оль, а ты точно не передумаешь? — переспрашивал Ромка несколько раз.

— Уже начинаю сомневаться, — не выдержала я.

— Все-все-все, больше никаких глупых вопросов. Кстати, а ты у своих уже была?

Перед Конерсами мне было очень стыдно.

— Так давай сначала до твоих, — Ромка понимающе улыбнулся.

Это было правильным решением. В присутствии Ромки папа Виттио с мамой Элоей ругать меня сильно не стали, а после рассказа о Ленинграде и вовсе переполошились.

— А что как портал перестанет работать, пока ты там, ты ведь не сможешь вернуться, — запричитала мама Элоя.

— Теперь не перестанет, — уверенно ответила я.

— И все же будь осторожна, не бросай нас, — попросил папа Виттио.

— Ну что ты такое говоришь, я никогда вас не брошу.

Я была совершенно уверена в своем ответе, но родители, похоже, мне не очень поверили.

И только у Лин радостно блестели глаза:

— А можно мне с тобой? Покажешь свой мир?

— Даже не думай! — воскликнула мама Элоя.

Пришлось беспомощно развести руками, отчего Лин рассердилась и больше не сказала ни слова.

— Она даже меня с собой не зовет, — пожаловался Роман, желая как-то ее подбодрить.

Мы еще немного посидели и поехали к Карпенко.

Чем ближе был дом родителей, тем задумчивее он становился. От веселья не осталось и следа.

Подъехав к калитке, Ромка заглушил двигатель и замер, уставившись в одну точку. В гостиной ярко горели окна.

— Ром, ну ты чего? — трогаю его за плечо.

— Ладно, пошли.

Наш приезд никто не заметил. Из гостиной доносился застольный разговор.

— Товарища Сталина им тут не хватает, — рубанул кулаком по столу разгорячённый вином Егор Николаевич, только тарелки жалобно звякнули, — молодежь старших не уважает, чуть с горшка, а все туда же, мнят себя взрослыми. А сами пороху не нюхали, в окопах не сидели, траву не жрали. Смерти в лицо не смотрели. Что они знают о жизни?

— Ничего, Егорушка, ровным счетом ничего, — стала поддакивать Наташа, — да ты закусывай. У тебя желудок больной, разве можно так, натощак-то.

— Что-то Олечка с Романом не идут, — донесся голос Агнессы Ильиничны.

— Уже здесь, — Ромка потянул меня в освещенный проем.

— А вот и молодежь, легки на помине, — обрадованная Агнесса Ильинична поспешила нам навстречу, — Роман, тебя и в самом деле не узнать, вы только посмотрите, какой орел вымахал.

Родители Ромкины тоже оживились, нас усадили за стол, разговоры всякие пошли. Егор Николаевич кулаком по столу больше не стучал, только иногда поглядывал на Ромку с недовольством. Обсуждали международную обстановку обоих миров, пришли к выводу, что на нашей Земле дел еще невпроворот, в то время как здесь народ куда ближе продвинулся к светлому будущему.

Когда тема была исчерпана, затянул Егор Николаевич песню. Голос у него сильный, до мурашек. Наташа добавилась своим тонким голосочком, тут же Агнесса Ильинична ее поддержала. Послушали мы с Ромкой, послушали, да и улизнули потихоньку.

В коридоре большое зеркало.

— Хочешь по Ленинграду прогуляться?

— Спрашиваешь.

Открываю портал и шагаю в коридор Агнессы Ильиничны.

— Ты чего? Испугался, что ли?

— Оль, я не могу пройти, меня что-то не пускает

Это было странно. Я протянула руку.

— Держись за меня!

Но и эта попытка оказалась провальной, едва коснувшись портала, Ромка получил хороший ожег кисти.

Пришлось обезболить и ускорить регенерацию.

— Ром, как так?

— Обидно немного. Может, в Этиндер? — предложил он.

Но за окном была уже ночь, и как бы ни был хорош этот вечер, его пора было заканчивать.

— Поздно уже. Нам с Агнессой Ильиничной возвращаться пора.

— Останься. Ты ведь обещала.

— Ром, ну ведь не так все сразу. Давай не будем спешить. Я вернусь через неделю.

— Я понимаю, — сказал Рома и окончательно расстроился.

Ромкины родители никак не хотели отпускать Агнессу Ильиничну, кажется, не очень доверяли моей способности открывать портал. Но вот мы вернулись в Ленинград, и Агнесса Ильинична тихо сказала:

— Олечка, ты не представляешь, какую радость подарила мне сегодня.

— То ли еще будет, Агнесса Ильинична, все еще только начинается! — ляпнула я.

Хотя у нас было еще не так поздно, от выпитого Агнессу Ильиничну потянуло в сон.

Мне тоже ничего больше не хотелось делать, разве что записать подробно события дня в дневник. Заканчиваю и тоже постараюсь уснуть. Завтра будет тяжелый день, лучше, если получится выспаться.

P.S. Перед сном вспомнила, что мои ариманские записи так и остались в Башне лежать под подушкой, и что Ланаору ничего не стоит взять их и прочитать. Не доверяю ему больше.

Едва оказалась в комнате, рядом вспыхнул второй портал. Даже оборачиваться не стала, слишком много чести.

Молча забрала тетрадь, слышу:

— Я был не прав.

Удивил, так удивил. Просто гром среди ясного неба. Оборачиваюсь, смотрю на него.

— Я был не прав, — повторяет Ланаор.

Взгляд не отводит, смотрит прямо. А сам белый, что мел. Даже жалко его стало почему-то.

— Да слышу, — ответила с усмешкой, — знаешь, я сейчас в Ленинграде. Жаль, что ты не видел его тогда, после войны. Жаль, что не увидишь сейчас. Это самый красивый город на земле. Но грош цена была бы моему городу, если бы люди оставили руины, чтобы рыдать над ними. А погибло там столько, что тебе и не снилось.

И вернулась в Ленинград, крепко зажав тетрадь в руке.

Ненавижу его.

Ромка прав, мне надо держаться от Ланаора подальше. Мне никогда не излечить его душевных ран, потому лучше забыть и отпустить. А Ромка — он такой теплый, такой свой. И такой надежный.

Дневник Эринии Конерс

Ленинград, 15 июня 1958 года.

Сходили с Агнессой Ильиничной на только вышедший в прокат фильм «Идиот». Фильм снимали в Ленинграде, что особенно приятно.

Пошли на дневной сеанс. В Аримании кино пока еще нет, есть театр, и даже неплохой. Но Достоевского у нас нет точно. Сначала мне не очень понравилось, только это потому, что я ничего не поняла. Потом Агнесса Ильинична подробно объяснила, что и как. Оказалось все очень и очень несправедливо. А еще она посоветовала мне почитать книги Достоевского, только я, кажется, пока не готова. На что Агнесса Ильинична заявила, что советский человек не может считаться образованным, если не прочитал «Преступления и наказания», это классика.

Но мне и без этого теперь очень грустно, все время думаю про князя Мышкина. Особенно когда Агнесса Ильинична рассказала, чем закончится эта история. Если бы он оказался в Аримании, был бы счастлив? Вот в чем вопрос. Наверное, нет.

Очень понравился образ Настасьи Филипповны. Яркая, как Кармен. И погибает так же. Отвергнутый Хозе зарезал Кармен из ревности, бедную Настасью Филипповну зарезает Рогожин, тоже из ревности. Получается, быть роковой женщиной опасно для жизни.

— Агнесса Ильинична, — спрашиваю, — а к чему это мы с вами на такие истории ходим, где главных героинь убивают?

— Понимаешь, какое дело, Олечка, — вздыхает Агнесса Ильинична, — образ женщины-страдалицы прочно вошел в мир русской литературы. Если героиня не погибает от руки ревнивого мужа или любовника, она обязательно бросается в омут с обрыва, или под поезд, не выдержав гнета непримиримых противоречий.

— Но Ассоль… — потрясённо говорю я.

— Ассоль — это добрая сказка, не более того.

Наверное, у меня был совсем несчастный вид, потому Агнесса Ильинична решила меня подбодрить.

— Впрочем, Олечка, есть, конечно, и куда более мягкие развязки. Татьяна Ларина, например, просто выходит замуж за нелюбимого человека. Наташа Ростова находит свое счастье в рождении детей.

Представила, и еще хуже на душе стало.

— А бывают истории со счастливым концом, и чтобы не сказки? — спрашиваю.

Агнесса Ильинична надолго задумывается.

— Есть жанр так называемого дамского романа, где главная героиня обязательно обретает свое счастье в конце повествования. Но эта литература считается чем-то вроде второсортной, потому люди образованные такие книги если и читают, то не обсуждают.

Уже глубоко за полночь, а я все сижу и думаю, почему в этом мире женщину лишают права быть счастливой?

И не в моем ли происхождении причина того, что первая моя любовь оказалась такой несчастной. Я всего только хочу любить и быть любимой. Еле удержалась, чтобы не отправиться к Ромке. Но, нет. Пусть еще немного поскучает. Пока не время.

Дневник Эринии Конерс

Ленинград, 16 июня 1958 года.

Сегодня опять вернулась к учебе, весь день за книгами. К вечеру голова гудит. Пока конспектировала биологию, Агнесса Ильинична куда-то уходила. Пришла с неутешительными новостями: для поступления мне надо будет хорошенько подтянуться по литературе, есть особые требования к вступительному сочинению. Список рекомендованной литературы ужаснул. Но Агнесса Ильинична не растерялась и выбрала самое беспроигрышное. Это целая гора книг.

Я обязательно должна поступить.

К сожалению, на дневник пока нет ни времени, ни сил.

От написания конспектов на пальце мозоль.

Агнесса Ильинична приносит чай с конфетами, поддерживает, как может.

Поступлю.