По образу и подобию (СИ)

Глава 28. Дорога домой

Ташкент, декабрь 1948 года

Приближался Новый год. Оля уже успела догнать своих одноклассников в учебе, более того, по всем предметам кроме русского языка и литературы у нее выходили теперь оценки «отлично». С русским языком тоже все было неплохо, но Ксения Михайловна считала, что должно быть еще лучше, а потому ставила «удовлетворительно» за письменные работы. Вера Кирилловна при каждой новой «тройке» гладила Олю по голове и просила не расстраиваться. Сама она была очень довольна успехами своей подопечной и нисколько этого не скрывала.

Учеба давалась Оле легко благодаря хорошей памяти и еще одной удивительной способности. С некоторых пор она начала замечать, что слышит мысли других людей. Как именно это получается, Оля еще не разобралась, но научилась использовать этот неожиданный дар в учебе. Например, когда учитель что-то спрашивал, можно было подслушать, о чем думает самый лучший ученик, и опередить его, ответив учителю. Как правило, Олю после ответа хвалили и ставили в журнал хорошую оценку.

Мама все не приезжала, и это очень огорчало. Несколько раз Оля пыталась услышать мамин голос в шуме людских голосов, которые иногда врывались в ее голову. Но ничего не получалось. То ли потому, что мама слишком далеко, то ли потому, что Оля забыла, как звучит ее голос, и просто не может узнать его среди других.

Зато теперь Оля знала, где находится Ленинград, и как до него можно доехать.

Все вокруг готовились к большому местному празднику, наступлению нового года. В Аримании новый год празднуют позже, но готовятся к нему так же заранее. Девочки из ее комнаты по вечерам красили бумагу и потом клеили из нее украшения на елку, Оля тоже склеила бумажный фонарик, получилось неплохо. А для себя решила, что если мама не может приехать, значит, надо ехать самой. И было бы совершенно здорово открыть двери и войти в свою квартиру на праздник. Мама сразу обрадуется. Может быть, вернулся и папа, и он тоже обрадуется. Теперь Оля не могла думать ни о чем другом, как об этой поездке.

— Вера Кирилловна, я сегодня с классом ходила в кино, сказку показывали. Там один дядечка сказал, что больше отца с матерью надо любить родную землю.

— Так оно и есть, Олечка, — улыбнулась Вера Кирилловна.

Она уже проверила Олино домашнее задание и теперь накрывала на стол. Перед тем, как возвращать в детский дом, она всегда кормила Олю ужином.

— Тогда почему вы здесь живете, а не в Ленинграде?

Вера Кирилловна задумалась. Она молча нарезала хлеб, разлила горячий суп по тарелкам.

— Садись, Олечка, сегодня супчик очень вкусный получился, из тушенки, да еще с домашней лапшой.

— И все-таки, Вера Кирилловна? — Оле очень хотелось услышать ответ на свой вопрос.

— Не знаю, милая. Там все теперь другое, другие люди. Дома нашего нет, что-то новое построят. Да и родных никого нет. А здесь я уже прижилась, работа, знакомые.

Раньше родных у Веры Кирилловны было много, это Оля знала. Над кроватью учительницы висело несколько фотокарточек, она часто на них смотрела. Вера Кирилловна говорила, что так легче, будто они все живые и рядом с нею. А одна фотография даже стояла на комоде. На ней был сын Веры Кирилловны.

— Да ты ешь, давай, скоро идти уже пора.

Оля послушно хлебала вкусный суп, но все же у нее сегодня было очень много вопросов.

— Вера Кирилловна, а это правда, что если бы вы не стали со мной заниматься, меня бы в больницу отправили?

— Кто тебе такое сказал? — Вера Кирилловна нахмурилась.

— Да в классе болтают. А что там в этой больнице?

— Ничего хорошего, Олечка. Ты хлебушек бери, кушай.

Оля потянулась за хлебом и с удовольствием откусила кусочек воздушной выпечки. Было очень странно, что Вера Кирилловна так бережно брала в руки фотографию, а сама не ехала к сыну, и даже не интересовалась, как он. В один день Оля тоже взяла его карточку и отчетливо увидела этого человека сидящим на стуле у зарешеченного окна. Войдя в комнату, Вера Кирилловна немного рассердилась и попросила никогда не трогать ее вещи. Тогда Оля вернула карточку на место, решив в другое время расспросить подробнее. Но теперь она собиралась уезжать, значит, это время пришло.

— Если в больнице ничего хорошего, получается, вашему сыну сейчас плохо?

Рука Веры Кирилловны дрогнула, она положила ложку.

— Да что на тебя сегодня такое нашло, Олечка? Что за вопросы?

Оле стало неловко. И правда, зачем она огорчает учительницу?

— Простите, просто подумалось.

— Мой сын погиб, Олечка, — тихо проговорила Вера Кирилловна.

— Нет, он сейчас в больнице, я видела.

— В какой больнице? Не говори глупостей.

Хоть учительница и начала сердиться, Оля решила настоять на своем.

— Вера Кирилловна, это не глупости. Помните, я без спроса вязла его карточку? Тогда я увидела вашего сына в больнице, только я не знаю, как это получилось. Он сидел у окна. И рядом были другие люди.

Вера Кирилловна сильно занервничала.

— Господи милосердный, неужели… А почему же ты мне сразу ничего не сказала?… Но… — Вера Кирилловна подскочила, схватила с комода фотографию и сунула ее в руки Оле.

— Деточка, скажи, ты еще это видишь? Ты что-то видишь?

Оля посмотрела на лицо мужчины на фотографии и снова увидела ту же больничную палату.

— Он в палате, из которой почти не выходит. Он ничего не помнит. В этой комнате живут несколько человек, здесь почти как у нас в детском доме, только все взрослые. На окнах решетки, я сначала даже думала, что это тоже детский дом, но потом поняла, что нет. Такое называется больницей, здесь лечат больных. Ваш сын тоже болен, у него голова плохо соображает. Это потому, что его сильно ударило по голове. Но это пройдет. Ему просто надо увидеть кого-то из его прошлой жизни, он сразу все вспомнит. Мне так кажется.

— Господь милосердный, пусть так и будет, — со слезами прошептала Вера Кирилловна.

Она крепко сжала Олины руки.

— Умоляю, скажи, где он?

Но на этот вопрос Оля не могла ответить. Только учительница уже не отступалась. В дело пошел даже старенький атлас. Глядя на названия городов, Оля ткнула пальцем в тот, что показался ей подходящим.

— Ты уверена? Скажи еще что-нибудь?

Но Оле нечего было сказать. Разве что…

— Он не совсем такой, как на фотографии. Белые волосы и руки дрожат. Его называют Иваном, потому что никто не знает настоящего имени.

Вера Кирилловна засуетилась.

— Спасибо, Олечка. Решено. Так. Я завтра же выезжаю. Даже если все не так. Я должна. Я должна обязательно поехать и все сама узнать!

Потом она посмотрела на Олю:

— Хотела тебе на новый год подарок подарить, но, видимо, лучше сегодня. Вот, держи!

Учительница достала из шкафа плюшевого медведя.

— Спасибо! — Оля обрадовалась.

Ей уже очень давно никто ничего не дарил.

— Возьмите меня с собой, — попросила Оля.

— Да кто же разрешит, Олечка! За тебя сейчас государство отвечает, спасибо, хоть разрешили на занятия забирать. Но ты не переживай, я быстро вернусь. И, знаешь, я тебя все-таки удочерю. Только сначала…

Вера Кирилловна запнулась, но Оле и так все было понятно. Учительница не поможет сбежать. Конечно, она знала, что так и будет, но вдруг? Чуда не произошло. Значит, придется действовать самой.

Ближайший поезд на Ленинград должен был отправляться ночью. Денег на билет у Оли не было, но зато она смогла раздобыть свои документы. По запросу из Ленинграда прислали копию ее свидетельства о рождении, которую передали директору детского дома. В свидетельстве было написано, как звали Олиных папу и маму, а так же ее дата рождения, восемнадцатое мая тысяча девятьсот тридцать восьмого года. И была еще одна бумага. Тогда директор пригласил Олю и рассказал, что числилась она погибшей, как и родители. И очень хорошо, что это оказалось не так, что ее смогли эвакуировать. Он даже показал присланные документы. Сказал, что отдаст их, когда Оля вырастет и придет время покинуть детский дом. Но Оля не собиралась ждать так долго. Как и не собиралась верить в то, что ее родителей больше нет. Потому незадолго до отъезда она попросила директора вернуть ей свидетельство о рождении. Сначала он отказывался, а потом подошел к шкафу и достал нужную ей бумагу. Понимая, что могут быть неприятности, Оля подумала тогда, что было бы хорошо, если бы директор забыл про этот случай. И, кажется, он на самом деле забыл, потому что когда увидел ее другой раз, ни о чем не спрашивал.

В этот вечер, распрощавшись с Верой Кирилловной, Оля прошла в свою комнату и постаралась вести себя как обычно. А когда все заснули, тихонько выбралась из мрачного дома и пошла на железнодорожный вокзал. Вера Кирилловна сшила ей теплое пальто из раздобытой солдатской шинели, и оно очень выручало сейчас, спасая от промозглого холодного ветра. А вот платок на голове сильно продувал, но надо было потерпеть. В здании вокзала было тоже холодно. Изучив расписание, Оля увидела, что поезд на Ленинград будет отправляться совсем скоро. В зале ожидания было много народа, она подсела к большой семье и стала спокойно ждать. Когда объявили прибытие, люди зашевелились, все поспешили на перрон. Оля старалась держаться в толпе, чтобы не привлекать внимания милиционеров, дежуривших на вокзале. Подошел поезд, люди начали садиться в вагоны. «Ваши билеты?» — говорила каждому женщина у входа, рядом с которым остановилась Оля. Постояв в сторонке, Оля нарочно подошла последней и пояснила, что ее мама уже села, билеты у нее, а сама она замешкалась немного и отстала. Проводница ловко подсадила девочку и стала закрывать двери.

Оля шла по вагону, размышляя, кто бы мог побыть немного ее мамой. И только в самом конце вагона нашла подходящую женщину, которая была одна. Женщина размещала свои сумки под скамейкой.

— Тетенька, вы до Ленинграда? — спросила Оля.

— Да, а тебе это зачем, девочка?

— Мы же вместе едем!

Женщина удивленно на нее посмотрела.

— Вместе? Ничего не понимаю.

— Так вы же сами взяли меня из детского дома, сказали, что теперь я вам приемная дочка!

— Да? — женщина растерянно хлопала глазами.

— Ну конечно, вот и документы велели хранить, чтобы не потерялись. Смотрите, я ничего не потеряла! — Оля достала из кармашка пальто аккуратно сложенное свидетельство о рождении и протянула женщине.

Прочитав, та смутилась.

— Олечка, конечно, как же я так. Конечно.

Подошли другие пассажиры, муж с женой, оба запыхались тащить свои многочисленные котомки.

— Здесь свободно?

— Да, — ответила женщина.

— Вот и хорошо, а мы по ошибке не в свой вагон сели! Вот, пришлось переходить. Хорошо, что есть свободные места рядом. А вы с дочкой едете?

— Да, — улыбнулась женщина, — с Олечкой.

Они ехали несколько дней. Сначала Оле нравилось лежать на верхней полке и слушать стук колес и тихие беседы пассажиров, а еще смотреть в окно, за которым мелькали деревья, речки. «Какая большая земля», — думала Оля, глядя на бескрайние белые просторы за окном. На станциях тетя Валя выходила и вскоре возвращалась с горячими пирожками или котлетами. Женщина так заботилась о ней, что Оле стало немного стыдно. Но за те два месяца, что она прожила в детском доме, Эриния, а теперь Оля, многое успела понять. Например, то, что ты никому не нужен в этом мире, и должен сам брать все, что сможешь. Это говорили почти все дети. В Аримании было совсем не так, потому сначала Оля с удивлением привыкала к новым правилам, а сейчас только поступала по законам своего настоящего мира. Не произойдет ничего страшного, если тетя Валя будет думать, что Оля — ее приемная дочка.

Через три дня стук колес надоел, все разговоры взрослых пошли по третьему кругу, а окно начало затягивать морозным узором. Тогда Оля решила прогуляться по вагонам. Поезд оказался очень длинным. В каждом вагоне люди сидели или лежали, пили чай, жевали, разговаривали, курили, играли в карты, читали. Не сказать, чтобы все это было очень интересно, но хотя бы разнообразие. Только когда Оля вернулась, тетя Валя очень строго отчитала ее за прогулку. Оказывается, есть люди, которые воруют детей, и маленьким девочкам нельзя ходить без взрослых. Так что остаток пути Оле пришлось находиться при тете Вале. К счастью, еще через день их путешествие подошло к завершению.

Ленинград, декабрь 1948 года

Когда они вышли на перрон, тетя Валя крепко схватила Олю за руку.

— Олечка, это большой город, в нем легко потеряться. Держись рядом. Мы сейчас поедем домой, тебе у нас понравится. Правда, дядя Артур еще про тебя не знает, думаю, он не будет возражать, ведь ты такая хорошая девочка. Сейчас он в дальнем плавании, но должен скоро вернуться. Я напишу ему о тебе прямо сегодня.

Только Оля не хотела ехать к этой женщине. Сначала она пыталась объяснить, что на самом деле тетя Валя не забирала ее из детского дома. Но на все доводы тетя Валя только качала головой.

— Деточка, зачем ты это все сочиняешь? Уверяю, все будет хорошо. Ты просто слишком долго жила в детском доме, но не бойся, у нас тебя никто не обидит.

И тогда Оля просто сбежала. Подловив момент, когда тетя Валя замешкалась при посадке в такси. Это было совершенно нетрудно: тетя Валя начала спорить с другой женщиной, которая тоже хотела ехать на этой машине. Не желая уступать, тетя Валя на время забыла про Олю. Да и народа вокруг было много, все куда-то спешили, обвешавшись сумками и чемоданами. Незаметно Оля нырнула в этот поток. А еще повезло с тем, что именно в это время мимо проезжал трамвай, в который на бегу запрыгнул какой-то человек. В Ташкенте Вера Кирилловна показывала Оле трамвай, и даже получилось один раз на нем прокатиться. Теперь, метнувшись, Оля успела впрыгнуть в открытую дверь следом за тем человеком. Через большое окно увидела, как тетя Валя продолжает ругаться за место в машине. Потом вагон завернул.

— Проезд оплачиваем! — подошла к Оле сердитая тетка.

— У меня нет денег, — ответила Оля.

— Значит, высаживаемся, — прозвучало в ответ.

— Она ведь еще ребенок, — возмутилась сидевшая неподалеку пожилая женщина.

— А у меня план, — тетка рассердилась.

Она внимательно посмотрела на Олю:

— А ты куда едешь? Почему одна?

Взгляд так и сверлил насквозь. У Оли похолодело внутри.

— Я заблудилась, мне надо на Невского, 10.

— На Александро-Невскую? — уточнила участливая пассажирка.

Оля быстро кивнула головой.

— Это которая Красной площади теперь? Ты, наверное, после эвакуации? — голос тетки немного смягчился. — Тогда ты точно заблудилась, этот трамвай в другую сторону пойдет. Тебе надо будет сейчас выйти и пересесть.

— Так это ж моя соседка! — пожилая женщина тепло улыбнулась. — Все правильно, на следующей надо выходить. Пошли со мной, доедем вместе, а там мне как раз мимо вашего дома идти.

— Раз соседка, оплачиваем за проезд, — стала напирать злая тетка.

— Возьмите, — подала монетки добрая пассажирка.

Потом она поднялась.

— Тебя как зовут?

— Оля.

— А меня Агнесса Ильинична. Пойдем, Оля, наша остановка.

Тетя Валя, конечно, много страшных историй рассказала про похищение детей, но Агнесса Ильинична не показалась Оле опасной. Наоборот, от этой хорошо одетой довольно моложавой дамы веяло теплом. Агнесса Ильинична не стала задавать лишних вопросов, но зато оплатила за Олю стоимость проезда и на другом трамвае тоже, а потом всю дорогу очень интересно рассказывала всякие истории про улицы, по которым они ехали.

Дорога от трамвая до дома показалась длинной, по крайней мере, Оля успела сильно озябнуть. Холод пробирался под одежду, даже пальтишко перестало спасать. Замерзшие руки Оля спрятала в карманы, но и это не помогало. Посмотрев на ее старенькие ботиночки, на тоненькие рейтузы, Агнесса Ильинична ускорила шаг. Уже у самого дома она бодро улыбнулась Оле, поправила ее растрепавшийся платок.

— Вот ты и дома, Олечка. А я живу вон в том доме, ты заходи в гости. Квартира седьмая, запомнила?

Оля поблагодарила добрую женщину и поспешила во внутренний дворик.

Она узнавала и этот проулочек, и окна, и двор. Кот сидит на скамеечке. Оля знает этого кота, только последний раз он был совсем тощий, а теперь разъелся, и это настоящий буржуй, а не кот. Окна… Оля любила их рассматривать, когда гуляла во дворе. Разные шторки, тянущиеся к свету цветы. А вот и окно их кухни. Оля еле сдержалась, чтобы не позвать маму. Вспомнилось, как мама смотрела из окна, когда они играли с Наташкой в догоняшки, как приходил с работы папа, и мама выходила его встречать. Все это очень смутно, очень далеко. Но это далеко наполнено теплом и тихим счастьем.

Озябшей рукой Оля потянула на себя дверную ручку и вошла в подъезд. Все тот же запах, ничего не изменилось, это ее дом. Сердце вот-вот выскочит из груди. Перила, которые теперь не такие высокие. Ступени. Третья все так же с щербиной.

Остановившись перед дверью, Оля уверенно нажала на кнопку звонка.

Дверь открыла красивая женщина, одетая в блестящее узкое платье. Оля уловила легкий цветочный аромат, очень приятный и немного дурманящий.

— Девочка, ты к кому? — спросила женщина.

Это была не мама.

— Скажите, а Петровы здесь живут? — Оля уже знала ответ, но все равно спросила.

— Нет, здесь мы живем, — ответила женщина.

Она хотела закрыть дверь, но Оля не собиралась сдаваться.

— Здесь жила семья Петровых, скажите, как их найти? Мы недавно вернулись из эвакуации.

По лицу женщины промелькнула тень.

— Миша, — позвала она вглубь квартиры, — выйди на минуточку.

Из комнаты вышел высокий мужчина в военной форме.

— Что случилось? — спросил он.

— Я ищу Петровых, они жили в этой квартире, — повторила Оля.

Мужчина понимающе кивнул головой:

— Проходи, чего на пороге стоишь, не лето ведь.

Оля послушно шагнула в узкий коридор. Здесь все стало другим и с трудом узнавалось, но все же это была ее квартира.

— Откуда приехали? — спросил мужчина.

— Из Ташкента, — ответила Оля, разуваясь.

— О, там, наверное, сейчас тепло? — мужчина улыбнулся.

— А то я думаю, одежда как-то не по сезону, тогда понятно, — проговорила женщина, забирая Олино пальтишко.

Ее провели на кухню и налили чаю, даже предложили конфет из красивой стеклянной вазочки. От женщины пахло цветами, но сейчас Оля уловила еще один аромат. Легкий запах наполнял всю квартиру, но никак не получалось вспомнить, что это.

— Как давно уехали из города? — поинтересовался мужчина.

— В самом начале, почти сразу.

— Вам повезло.

Он посмотрел на Олю с сожалением.

— Здесь раньше жила девочка, наверное, твоя подруга. Ты прости, что так прямо, но Петровых больше нет. И сама девочка, и ее мама умерли от голода зимой сорок второго. А отец погиб на фронте, вот такие дела.

Мужчина подошел к окну и закурил, приоткрыв форточку. Сделал несколько затяжек, перехватив недовольный взгляд жены, загасил сигарету в стоящей на подоконнике пепельнице.

— Ленок, а давай угостим ребенка парой мандаринок.

Натянуто улыбнувшись, женщина позвала Олю за собой в комнату. Едва открылась дверь, Оля сразу поняла, что за аромат не давал покоя с первого шага в квартиру. Огромная елка занимала чуть ли не половину комнаты, а на ней висели игрушки, шары, конфеты.

— Нравится? — спросил военный.

Оля подошла поближе и тронула рукой стеклянные бусы. Нанизанные на нитку разноцветные трубочки и шарики качнулись с легким скрипом. Рядом красовался блестящий дед с белой бородой, прицепленный к ветке.

— Миша, мы опоздаем на спектакль! — напомнила женщина.

Мужчина аккуратно снял с елки два шарика из блестящей бумаги и вложил их девочке в руки.

— Держи, счастливого Нового года! — весело сказал он и провел Олю к выходу.

Ей помогли одеться, еще раз пожелали счастья в Новом году. Дверь закрылась.

Оля спустилась на несколько ступенек и аккуратно развернула блестящую бумагу одного из подарков. Мандарин.

Красивая сказка про маму растаяла, а правда состояла в том, что она и в самом деле такая же сирота, как те детдомовские. Именно здесь, в квартире, Оля отчетливо поняла, что мамы и в самом деле больше нет. И папы. У нее теперь вообще больше никого и ничего нет. Даже медведя игрушечного умудрилась забыть в поезде. Кажется, положила на третью полку, а потом во время сборов не вспомнила.

Обратно в детский дом Оля не хотела. Может, зря она сбежала от тети Вали? Кислые размышления о еще одних приемных родителях прервало требовательное мяуканье кота. Оля спустилась и приоткрыла уличную дверь. Знакомый кот быстро прошмыгнул в подъезд и поспешил по ступеням на свой этаж, а немного погодя снова раздалось его требовательное мяуканье. Звук открывающейся двери.

— Ну что, нагулялся? Замерз, бедняжка, проходи скорее… — донеслось сверху.

Даже у кота есть дом.

Где-то наверху снова открылась дверь, кто-то вышел. Звук закрывающегося замка, разговор, шаги вниз.

— А ты почему все еще здесь? Ну-ка, быстренько домой, на улице скоро совсем стемнеет!

Военный строго смотрел на Олю.

— Миша, нас машина ждет, — нетерпеливо напомнила женщина.

Теперь на ней была красивая рыжая шуба.

— Леночка, ты посмотри, как она одета. Давай подбросим ребенка до дома, — предложил военный и обратился к Оле, — тебе далеко добираться?

Его взгляд Оле совсем не нравился. Почему-то представилось, как этот строгий мужчина возвращает Олю в детский дом.

— Мне здесь рядом, — поспешно ответила она и выскочила во двор.

Вышедшие следом новые хозяева их квартиры, видимо, решили проследить за Олей, и ей ничего не оставалось, как уверенно зашагать к дому, который показала та добрая попутчица. Оле нужно было время, чтобы понять, как действовать дальше. А еще она проголодалась. Почему-то казалось, что добрая Агнесса Ильинична обязательно ее накормит. И, может быть, сможет помочь.

— Олечка? Что-то случилось?

Дверь открылась, наполнив площадку запахом блинчиков и теплого домашнего уюта. В домашнем сером платье новая знакомая смотрелась совсем худенькой, зато на ее ногах красовались теплые стеганные тапочки в красную клетку. Оля растерялась. Только что придуманная история, которой она собиралась разжалобить свою недавнюю спасительницу, вдруг показалась совсем глупой и неуместной. Оторвав взгляд от шахматного узора тапок, Оля подняла глаза на Агнессу Ильиничну и поняла, что вообще ничего не может сказать.

Эта квартира была чужой, эта женщина была чужой, весь этот мир был ей чужой. От такого нехитрого рассуждения в носу защипало, и слезы сами полились из глаз. Замотав головой, Оля шагнула назад, но Агнесса Ильинична ухватила ее за руку, не давая сбежать.

— Олечка, девочка моя, что случилось? — теперь голос Агнессы Ильиничны звучал испуганно.

— Я… я… — рот свело судорогой, лишая последней возможности сказать хоть что-то.

Агнесса Ильинична охнула, она притянула Олю и обняла.

— Ну что ты? Все пройдет, все будет хорошо.

Только Оля уже не могла остановиться. Тот огромный комок, что рос где-то внутри с тех пор, как она вспомнила родителей и свой дом, все надежды и все мечты, так долго и бережно хранимые, это все сейчас вырвалось наружу дикой болью. Рыдая с какими-то звериными подвываниями, Оля уткнулась носом в серое платье, и ей было все равно, что приличные девочки не должны так себя вести.

— Поплачь, моя девочка, поплачь, легче станет, — тихо приговаривала Агнесса Ильинична, прижимая к себе трясущуюся Олю.

Постепенно рыдания начали сходить на нет, сменившись всхлипываниями.

— Ну вот, вот и хорошо, проходи давай. А я тут блинчиков напекла, сейчас придут Наташа с Ромой, будем ужинать. Ты ведь любишь блинчики?

Ласковый голос успокаивал. Ловкими пальцами Агнесса Ильинична развязала и сняла с Олиной головы платок, расстегнула пальто, помогла снять и повесила его на вешалку, помогла разуться.

— Проходи сюда в комнату, садись на диванчик. Держи платочек, вытрись. Вот, уже лучше. А давай я тебя витаминным напитком угощу, как раз уже хорошо напарился, шиповник у меня, любишь шиповник?

Оля не знала, что это такое, но на всякий случай кивнула головой. Едва Агнесса Ильинична вышла, Оля тихонечко высморкалась. Она уже почти не всхлипывала, только смотрела перед собой, пытаясь понять, как ей теперь жить дальше.

Агнесса Ильинична вернулась с кружкой, полной золотистого чая.

— Пей, Олечка, отвар шиповника очень полезный. Знаешь, сколько в нем витамина це? Он уже не горячий, пей, не бойся.

Зубы стучали о край, но Оля старательно сделала несколько небольших глотков.

— Вот и замечательно. Да ты пей весь, сейчас зима, витаминный отвар пить надо обязательно, чтобы не болеть.

Агнесса Ильинична погладила Олю по голове.

— Убежала из детского дома? — спросила она просто.

Олино сердце застучало так, будто собиралось выскочить.

— Значит, убежала, — в голосе Агнессы Ильиничны не было осуждения.

— Я хотела к маме, — ответила Оля, не поднимая глаз.

Едва вылетев, эти простые слова сжали горло новой судорогой.

Вернув кружку, Оля уткнулась в платок и снова разревелась, горько и безутешно. Ей было жаль себя, жаль, что так и не нашла маму, жаль, что сбежала от Конерсов, жаль, что больше не увидит Ланаора. А еще осознание своего реального положения, которое навалилось на нее еще у порога этой чужой квартиры. «Я никому не нужна. Меня никто не любит» — твердила про себя Оля и горько оплакивала свою неудавшуюся жизнь.

— Ну что ты, ну что ты, дорогая, — приговаривала Агнесса Ильинична, поглаживая Олю, — жизнь ведь продолжается. Ты живая, здоровая, а это главное. Вон какая красавица выросла, да еще такая умница, самостоятельная. Откуда добиралась?

— Из Ташкента, — всхлипывая, ответила Оля.

— Из Ташкента? — удивленно протянула Агнесса Ильинична.

— На поезде, вчера приехала. Тетя Валя сказала, чтобы к ней, а я домой хотела. Думала домой, а там другие живут, сказали, что все умерли, что я тоже умерла, но я ведь живая, значит, и мама живая, но я вижу, что нет, не живая, что умерла… — торопливо заговорила Оля, пытаясь успеть между всхлипываниями, — я не хочу обратно, пожалуйста, не отдавайте меня милиции.

Агнесса Ильинична задумалась, и Олино сердечко в который раз за сегодня снова затрепыхалось. Она замерла, и даже всхлипывания прекратились. К счастью, ответа не пришлось долго ждать.

— Вот что я тебе скажу, Олечка, — Агнесса Ильинична снова погладила ее по голове, приглаживая отросшие вихры, — сейчас придет Наташа, и мы с нею все обсудим. И обязательно что-нибудь придумаем.

— А Наташа добрая? — на всякий случай поинтересовалась Оля.

— Наташа хорошая, она моя племянница. А еще у нее есть сын Роман, он немного старше тебя, тоже очень хороший человек. Мы не дадим тебя в обиду, только надо будет решить, как лучше поступить.

Всхлипнув последний раз, Оля кивнула головой. Она была уже не маленькой и прекрасно понимала, что важные дела быстро не делаются. Кажется, в этом доме ей и правда смогут помочь. Впервые за долгое время в душе потеплело, и где-то глубоко внутри шевельнулась надежда на то, что теперь все и правда будет хорошо.

Прошло совсем немного времени, Оля едва успела умыться и привести себя в порядок, как в дверь позвонили. Агнесса Ильинична поспешила в коридор. Первым вошел сияющий мальчишка в обнимку с настоящей живой елкой, крепко замотанной бечевкой, следом за ним появилась красивая женщина в простеньком, но добротном пальтишке, на ее голове красовался белый пушистый платок ажурной вязки. Сразу стало понятно, что это и есть те самые Наташа и Роман, родственники хозяйки квартиры. Оба румяные от мороза и счастливые.

— Дед Мороз пришел, праздник принес, — нарочитым басом проговорил мальчишка.

— Бог мой, настоящая елка! — радостно всплеснула руками Агнесса Ильинична.

— Да, последнюю успели взять… — Наташа осеклась на полуслове, заметив Олю, — у нас гости?

Улыбка застыла на лице, а по голосу стало понятно, что никаких гостей Наташа не хотела видеть в квартире.

— Да, это Олечка Петрова, удивительно смелая девочка, а это, Олечка, — теперь Агнесса Ильинична обращалась к Оле, — тетя Наташа и Роман, я тебе рассказывала.

— Здравствуйте, — робко поздоровалась Оля.

Мальчишка уже поставил елку в угол коридорчика и разделся, он протянул Оле руку:

— Я Роман, можно просто Ромка.

Оля пожала мальчишескую ладошку. Ромка был выше ее на голову, и на вид немного смешной, может, из-за большого количества веснушек, рассыпавшихся по носу и щекам.

— Роман, помой руки с улицы и покажи нашей гостье свои модели, думаю, Оле это будет интересно, — проговорила Агнесса Ильинична голосом, не терпящим возражений.

Ромка картинно вздохнул и нехотя потащился в ванную комнату. Вернулся почти тут же, хитро спросил:

— Самолеты любишь?

Оля вспомнила свой единственный опыт полета и честно призналась:

— Не очень, меня от самолетов тошнит.

— А ты что, в самом деле летала что ли? Не врешь? — Ромка распахнул глаза от удивления.

— Один раз. Сильно шумит, и все время вот тут в горле комок, — ответила Оля.

— Везет же некоторым, — с завистью протянул Ромка, — жаль, что ты такая малохольная, меня бы точно не тошнило. А что за самолет? В кабине у летчиков была? Штурвал видела?

— Ничего я не видела, — Оля обиделась на малохольную, — и я нормальная, понял?

— Ты что, обиделась, что ли? — хмыкнул Ромка, — вот неженка на мою голову. А по виду и не скажешь, подстрижена как пацан, я решил, что и характер тоже пацанский. Терпеть не могу девчонок за эти вот сюси-пуси.

Оле захотелось чем-нибудь треснуть Ромку по голове, но тот уже схватил ее за руку и потянул в комнату.

— Пошли, малохольная, покажу тебе свои модели.

Такое обращение совсем не понравилось Оле, и она хотела сделать что-нибудь такое, чтобы Ромка точно от нее отстал, но они уже оказались в Ромкиной комнате, а там было на что посмотреть. Забыв про обиду, Оля крутила головой, рассматривая эту сокровищницу. Самолеты были повсюду: на подоконнике, на полках, висели под потолком. Просто бумажные, изготовленные из дерева и папиросной бумаги, деревянные. Не похожие на настоящий и очень похожие. С двумя винтами, с тремя, с четырьмя. И вовсе без винтов.

— МиГ-9, — гордо заявил Ромка, перехватив ее взгляд, — двухдвигательный реактивный истребитель, между прочим, секретная разработка. Я эту модель месяц собирал. Правда, это не точная модель, секретная ведь. Как в журналах напечатают, сделаю точнее.

Он так и светился от гордости. Тем временем Оля отыскала взглядом и похожий на тот, который перенес ее в Ташкент.

— Вот на таком я летела. Очень похоже.

— А, так это транспортник, рабочая лошадка, Ли-2. Знаешь, сколько жизней спас? А я мечтаю на реактивном полетать. Выучусь на летчика и обязательно полетаю. А, может, и вовсе в космос отправлюсь.

— Куда? — не поняла Оля.

— Ай, — махнул рукой Ромка, — девчонки, дальше кукол ничего не знаете.

Решив, что теперь точно пора обидеться, Оля вдруг заметила две фотографии, висящие над Ромкиной кроватью. Одна была вырезана из какого-то журнала, а вторая настоящая. И с этой фотографии смотрел на Олю Егор Николаевич. Намного моложе, приветливо улыбающийся, без шрама, но не узнать его было невозможно.

— Валерий Чкалов, совершил первый героический беспосадочный перелёт через Северный полюс из Москвы в Америку. Скажешь, тоже не слышала? — усмехнулся Ромка.

Что-то в школе про это говорили, но сейчас Олю интересовал совсем не человек из журнала.

— А это кто?

Она показала рукой на вторую фотографию.

— Батя мой, пропал без вести, — нахмурился Ромка.

Все его настроение вмиг улетучилось.

— Пошли, там уже, наверное, накрыли, — буркнул он, легонько подталкивая Олю к выходу.

По лицу Агнессы Ильиничны Оля поняла, что разговор с Наташей получился не таким, как задумывалось. Приготовления к ужину были почти закончены, стол накрыли в большой комнате. Их с Романом снова отправили мыть руки, и только потом разрешили занять места. Сначала был суп, потом блинчики. Ели молча, и это молчание тревожило Олю. Значит, все не так.

— Скажи, а с кем ты приехала? — наконец спросила Наташа, наливая Оле чай.

— С тетей Валей, — ответила Оля.

— Она тебя, наверное, ищет, беспокоится? — поинтересовалась Наташа.

Оля вспомнила тетю Валю, и тут же увидела ее читающей письмо.

— Нет, ей сейчас не до меня. У нее муж заболел.

Поймав вопросительный взгляд, добавила:

— Она мне никто, просто помогала в дороге. Так бывает. Ей нет необходимости меня искать.

— Значит, тебя ищут в детском доме, из-за твоего побега у директора и воспитателей будут серьезные неприятности, их могут строго наказать. Ты не должна была так поступать, — назидательно проговорила Наташа.

— Наташа, не дави на ребенка, — заступилась Агнесса Ильинична.

— Тетушка, нельзя ведь помочь всем. Девочку надо вернуть в детский дом. Вы представляете, какие у нас могут быть из-за нее проблемы? И так хватает. Придут с очередным обыском, а здесь чужой ребенок. Что мы им скажем?

— Наташа, я тебя не узнаю, зачем ты так? — мягко попросила Агнесса Ильинична.

— Роману учиться надо, я бьюсь как рыба об лед, чтобы он смог поступить туда, куда хочет, и нам только таких историй не хватает, вы понимаете, чем это все нам грозит? — губы Наташи задрожали, она было готова расплакаться.

Казалось, Олю должен был расстроить такой поворот беседы, но ей вдруг стало весело.

— А Егор Николаевич говорит, что живы будем — не помрем, а еще он говорит, что будет день, и будет пища, — как бы между прочим вклинилась она в разговор взрослых.

— К-какой Егор Николаевич? — запнувшись, спросила Наташа, повернув голову к Оле.

Ее зрачки сузились, отчего светло-серые глаза стали еще прозрачнее.

— Понятное дело, какой, Карпенко. Он у нас один такой.

Оля с вызовом смотрела на Наташу. Та беспомощно открывала рот, совсем как пойманная рыба.

Повисшую тишину нарушила Агнесса Ильинична:

— Где это у вас, Олечка? — спросила она осторожно.

— В Аримании. Это очень далеко.

Взрослые не поняли. И тогда Оля рассказала им про Ариманию, о встречах с Карпенко, о том, как удалось сбежать, о своем пребывании в детском доме, даже про Веру Кирилловну и ее сына.

— Ловко придумано — прищурилась Наташа, когда Оля закончила свой рассказ, — неужели они дошли до того, что начали вербовать детей? Скажи, кто тебя подослал?

— Наташа, мы все очень устали и нуждаемся в отдыхе. Предлагаю ложиться спать, а завтра с утра во всем разберемся, — Агнесса Ильинична поднялась из-за стола.

Она начала собирать посуду, Оля тут же бросилась ей помогать.

— Мам, ты чего? Мам, не слушай ее, — голос Ромки дрожал.

Но Наташа проскочила мимо сына в свою комнату, и вскоре оттуда начали доноситься ее глухие рыдания.

— Зачем ты это все напридумывала? — со злостью спросил Ромка, махнул рукой и ушел к себе.

— Я рассказала правду, — Оля посмотрела на Агнессу Ильиничну, та только пожала плечами.

Они унесли посуду на кухню, Агнесса Ильинична мыла тарелки и подавала Оле, Оля протирала их чистым полотенцем и ставила на стол.

— Как, говоришь, тебя называют в Аримании? — спросила Агнесса Ильинична.

— Эриния.

Агнесса Ильинична улыбнулась чему-то своему и качнула головой.

— Оно означает «дар богов», мне так папа Виттио сказал, — добавила Оля.

Тарелки закончились, пошли вилки с ложками и ножами.

— Мой муж был профессором, он изучал историю, и в свое время очень увлекся мифами Древней Греции, — проговорила Агнесса Ильинична, закончив с мытьем.

Она присела на край стула и взяла из Олиных рук полотенце.

— Это удивительно, но в Древней Греции тоже были эринии. Знаешь, кто это такие?

Оля от удивления даже рот открыла.

— Нет. А кто?

— Согласно древнегреческой мифологии, эринии — богини наказания, или еще можно сказать, богини мести, — проговорила Агнесса Ильинична, поправив воротник Олиного платья.

— Ничего себе, «дар богов» мне нравится больше, — на всякий случай заверила Оля.

— Наказание состояло в том, что эринии лишали виновных разума, считалось, что нет ничего страшнее, чем потерять рассудок, — устало проговорила Агнесса Ильинична.

— Я не хотела… — начала оправдываться Оля, чувствуя себя виноватой в слезах Наташи.

— Пойдем, я постелю тебе, — оборвала ее Агнесса Ильинична, поднимаясь.

Перед сном Агнесса Илинична отправила Олю принять ванную, выдав мягкое полотенце и теплую ночную рубаху. Хоть эта ванная и не была такой удобной, как в доме Конерсов, Оля с удовольствием намылась, а потом быстро уснула, уткнувшись носом в белоснежную подушку. Ей постелили на диване в большой проходной комнате, других свободных комнат не было. Во сне Оля куда-то шла по длинной дороге, потом карабкалась на гору, потом вдруг оступилась и полетела в огромную пропасть. За миг до падения она подскочила, пытаясь сообразить, где находится.

В комнате было темно, за плотно задернутыми шторами угадывался свет фонаря. «Агнесса Ильинична очень хорошая, — подумала Оля, — но у нее из-за меня могут быть неприятности, а это неправильно». Она тихонько поднялась и оделась, затем вышла в коридор. Здесь тускло горел ночник, Оля дотянулась до платка на верхней полке, надела пальто, обулась.

«И куда я теперь?» — спросила она себя, глядя на сумеречное отражение в зеркале. Огромное зеркало было почти до пола, Оля подошла к нему и положила ладонь на холодное стекло.

«Ланаор» — позвала жалобно.

Отражение в зеркале шевельнуло губами и растаяло, сменившись высоким темным силуэтом, из-за спины которого слепил солнечный свет. Рука качнулась, потеряв опору.

— Эриния?

Не задумываясь, Оля шагнула к этому силуэту, и тут же почувствовала, как сильные руки оторвали ее от пола и крепко прижали, впечатав носом в колючую вышивку парадного сюртука.

— Наконец-то, дрянная девчонка, только попробуй еще раз вытворить что-нибудь подобное! — стал ругать ее Ланаор.

— Больно же, — возмущенно прогундосила она, и ее носу тут же вернули свободу.

— Ты где это болталась все это время? — строго спросил Ланаор, отойдя подальше от зеркала и поставив ее на ноги.

— Кто здесь? — из темного проема на них смотрела Агнесса Илинична в наспех накинутом халате.

— Агнесса Ильинична, это Аримания, она существует, — радостно закричала Оля, поспешив обратно к зеркалу.

— Э, секундочку, больше никаких побегов! — Ланаор ловко перехватил ее поперек туловища одной рукой, крепко зажав под мышкой, — и что, позвольте спросить, происходит с моим чудесным этиндерским зеркалом ручной работы? Что это за сааховы игры?

Оля только и успела высвободить руку и помахать Агнессе Ильиничне, как образ ее затуманился, а зеркалу Ланаора вернулся прежний вид.

— Целое и невредимое, — скривившись, констатировала факт Эриния, болтая ногами в воздухе.

— Считай, что тебе крупно повезло! — назидательно проговорил Ланаор, отпуская ее.

— А ты все такой же несносный! — ответила Эриния, поправляя пальто.

— Ты что это себе позволяешь? — брови Ланаора взметнулись вверх.

Эриния хотела ответить как-нибудь еще грубее, но тут посмотрела в зеркало и поняла, как страшно смотрится на фоне блистательно одетого Ланаора. Серое грубое пальто, растоптанные ботинки, а волосы… волос, можно сказать, и вовсе нет.

— Ты выглядишь просто ужасно, — задумчиво произнес Ланаор, глядя на Эринию, — как я повезу тебя к Конерсам в таком виде? Между прочим, они думают, что ты учишься в лучшей школе Танларии.

— Это как?

— А что, по-твоему, я должен был им сказать?

Ланаор нахмурился и продолжил холодным тоном:

— Ты забыла, что Элоя ждала ребенка? Из-за тебя она так расстроилась, что еще немного, и они обе умерли бы.

Его взгляд стал ледяным.

— Я… не хотела, — залепетала Эриния, — но сейчас… с ними все в порядке? Только не мучай меня, говори скорее, — взмолилась она.

Взгляд Ланаора пронзал насквозь.

— Мне правда очень стыдно, я совершила большую глупость, — прошептала Эриния, опуская глаза.

Выдержав мучительную паузу, Ланаор сжалился и проговорил уже мягче:

— Сейчас у них все хорошо, на свет появилась чудесная малышка. И знаешь, как ее назвали?

Эриния робко подняла глаза.

— Лин, полное имя Элиния.

И потом тихо добавил:

— Они любят тебя и очень скучают. Даже родную дочь назвали похожим именем.

Эринии на душе стало очень тоскливо.

— Я очень виновата перед ними. Обещаю… никогда больше не огорчать Элою и папу Виттио. Клянусь.

— Надеюсь, ты сдержишь слово, — произнес Ланаор строго.

Эриния кивнула головой. А потом снова подняла глаза.

— Можно вопрос?

Ланаор приподнял бровь, демонстрируя внимание.

— Почему они думают, что я в Танларии, как это возможно? Ведь папа Виттио никогда не поверит без доказательств.

— Мне пришлось навести на Конерсов ложные воспоминания, — обыденным тоном сообщил Ланаор.

— Навести ложные воспоминания? Ты хочешь сказать… — Эриния не верила своим ушам, неужели?

Новость и правда была невероятной.

— Нет, это не то, что ты подумала, магия не вернулась в наш мир. То есть вернулась, но только для меня. Ты разговариваешь с единственным магом этого мира, — Ланаор сменил холодный тон на дружеский, улыбнувшись, — и, знаешь, душа моя, сейчас я собираюсь превратить одну безнадежную замарашку в самую очаровательную маленькую принцессу.

Он обошел вокруг Эринии и проворчал, качая головой:

— С вами, женщинами, чему только не научишься.

В то же мгновение одежда ее вспыхнула и рассыпалась мягким шелком. На Эринии оказалось нежное голубое платье с пышной юбкой до пола. Она приподняла подол и увидела на ножках белые шелковые чулочки и карамельного цвета мягкие башмачки. Придя в восторг, Эриния закружилась, и юбка послушно приподнялась в стороны, превращаясь в распустившийся цветок. Эриния счастливо рассмеялась и бросилась к присевшему на диванчик у стены Ланаору, горячо поцеловала в щеку, снова принялась кружить по комнате. А потом замерла у зеркала.

— Мои волосы… — протянула разочарованно.

Несколько шокированный столь бурным проявлением эмоций, Ланаор выдохнул:

— С этим, душа моя, немного сложнее. Но давай что-нибудь попробуем.

Он поднялся и, взяв с комода мягкую щетку для волос, принялся расчесывать коротенькие волосы Эринии, и те невероятным образом стали послушно вытягиваться, подвиваясь на концах. Немного терпения, и вот уже вместо ушастой мальчикоподобной особы Эриния увидела в зеркале милую барышню с белыми кудряшками до плеч.

Она снова обняла Ланаора.

— Спасибо-спасибо-спасибо!!! Ты мой самый лучший друг, я тебя так люблю!

— Хм, — скептически произнес Ланаор, — звучит недурно. Видимо, оно того стоило.

Эриния снова вернулась к зеркалу и принялась разглядывать себя со всех сторон.

— И как? — улыбнулся Ланаор.

— Шляпки не хватает, — заметила Эриния, накручивая короткий локон на палец.

— И какую шляпку желает моя госпожа? — поинтересовался Ланаор, опустившись перед нею на колено.

— Во-первых, голубую, в тон платью, но можно немного темнее, даже лучше, чтобы немного темнее, — Эриния задумалась, — во-вторых, с широкой лентой и бантом вот здесь, а концы ленты чтобы спускались вниз до пояса. Лента белая. Вот сюда к банту небольшой белый цветочек, можно три или пять, тогда мелких. И еще маленькую птичку.

— Живую? — уточнил Ланаор.

— Живая улетит, — возмутилась Эриния такому глупому вопросу.

— Значит, дохлую? — услужливо подхватил Ланаор.

— Еще чего не хватало, — широко распахнула глаза Эриния, — не будь таким глупым, просто птичку. Можно бумажную, но с настоящими перышками. Беленькими.

— Будет исполнено, моя госпожа, — Ланаор низко поклонился и завел руку за спину. Эринии показалось, что шляпка уже была у него за спиной, так ловко он ее протянул. Именно такую, какую просила.

— Ты самый лучший! — восторженно воскликнула она.

— Ты… лжец!

Обернувшись, Эриния увидела стоявшую в дверях девушку. Та смотрела на Ланаора с такой ненавистью, что даже Эринии стало не по себе.