По старой дороге далеко не уйдешь

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Никанор Никанорович с озабоченным лицом сидел в своем кабинете и, машинально водя карандашом по бумаге, чертил незатейливые рисунки. На улице было темно, падал снег, в открытую форточку залетали снежинки, опускались на стол и тут же таяли.

Позавчера его вызвали в лабораторию, куда он недавно сдал прибор, тот самый, о качестве которого так много было споров, и сказали: такое сооружение их не устраивает. Он согласен был переделать и начал было спрашивать, где и что в приборе заменить. Но его остановили: овчинка не стоит выделки, лучше изготовить новый, и посоветовали сходить в мастерскую, изготовляющую научную аппаратуру, при одном из профильных институтов, где прибор такого же типа был переконструирован и на испытаниях показал хорошие результаты. Никанору Никаноровичу стало не по себе. Техника требовала к себе пристального внимания, усидчивости. «А когда это у меня было?» — подумал он.

В тот же день поехал в мастерскую смежного института. В техническом отделе его встретили радушно, а узнав, зачем прибыл, дали толстую папку с чертежами. Он сел за стол, развернул один лист, второй, заглянул в сборочный чертеж — и ему стало жарко. Полученные в институте знания постепенно забылись, он не мог разобраться в чертежах.

Никанор Никанорович закрыл папку и вытер потный лоб. Минуту посидел, подумал. Он был не из тех, которые сразу теряются. Поднялся и попросил показать изготовленный прибор. Он увидел его в мастерской у верстака, совсем новенький. Слесарь заканчивал сборку. Никанор Никанорович глядел и думал, как это все просто выглядит в натуре. Обошел вокруг, положил папку на верстак, развернул сборочный чертеж и стал по прибору сверять, где и какие показаны детали.

Поначалу глаза тупо останавливались на линиях, потом он начал что-то понимать, лицо оживилось.

— Мил человек, — позвал он слесаря, — я что-то не вижу, где вот это в чертеже показано, — указал он на один из узлов прибора.

Слесарь ткнул пальцем в чертеж:

— Вот тут.

— Ага, вижу! — обрадовался Никанор Никанорович. — А вот это где? — показал он на другой узел.

— А это вот тут. — Парень снова ткнул пальцем в чертеж.

— Понятно, понятно! — просиял Никанор Никанорович и стал расспрашивать то об одном, то о другом.

Парень охотно отвечал, с любопытством поглядывая на щеголевато одетого Кочкарева, потом, не удержавшись, спросил, кем тот работает.

— Я-то? — отозвался Никанор Никанорович. — Заведующий мастерской.

— Заведующий! — удивился слесарь. — Зачем же тогда спрашивать? Отдайте рабочим, они без вас все сделают. Чертежи-то, чай, знают?

— Какой там? — махнул рукой Кочкарев. — Они у меня не то что чертежа — напильника держать не умеют.

— Вон оно что! — простодушно удивился парень. — Значит, ни вы не знаете, ни они?.. А как же будете делать прибор?.. Заказали бы лучше нам, мы изготовили б — дешевле обошлось.

— Не мое это дело, — вывернулся Никанор Никанорович. — Дирекция поручила мне, вот и выкручиваюсь.

С лица парня не сходила улыбка.

— Лично сами? — поинтересовался он.

Никанор Никанорович замялся.

— Зачем сам? — сказал он, не глядя на парня. — Рабочие есть.

— Вы ж говорите, они не умеют!

«Вот пристал», — с досадой подумал Никанор Никанорович.

— А я на что? — с вызовом выпрямился он. — Подскажу, научу. А как же? Для того и заведующий.

— Так-то оно так, — согласился парень и посочувствовал: — Да с кондачка разобраться трудно.

«Послать бы его к черту!» — все больше раздражался Никанор Никанорович.

— А я все с ходу хватаю, мне не впервой, — сказал он сдерживаясь.

Вернулся на работу в приподнятом настроении: все складывалось не так уж плохо.

Сейчас он сидел в кабинете и думал о Буданове. Этот человек определенно мешал ему. «Надо что-то с ним делать!» — твердо решил Никанор Никанорович.

Он не заметил, как вошла Галя. Увидел лишь, когда она проскользнула мимо его стола и вскочила на стул, чтоб закрыть форточку. Он глядел, как она приподнялась на цыпочки, как вздернулось ее платьице, открыв ноги выше колен. Потом перевел взгляд на маленькую головку, обтянутую красной шапочкой. Галя порывисто обернулась, и он, застигнутый врасплох, как мальчишка, отвел глаза. Он не понимал, что с ним происходит. Когда-то он осуждал неравные браки, высмеивал стариков, судачивших о женщинах. Теперь же смотрел на все это по-другому. У него перехватывало дыхание при виде Гали, он готов был признаться, высказать ей свое чувство, но боялся показаться смешным…

Никанор Никанорович отвернулся, достал принесенные чертежи прибора и, думая, кому и что поручить, разложил их на отдельные стопки. На окончательную сборку вместо Буданова решил поставить Сухопарова. «Буданов не справился с первым прибором, — сказал он Голубеву, — пусть занимается операционной работой». Подобрав трудоемкую, капризную деталь для Буданова, с наслаждением подумал, как тот будет кипятиться.

Полуоткрылась дверь, показалась голова, потом вся фигура Петухова. «Как зверек: вначале всунул мордочку, осмотрел все, обнюхал, потом уж вошел», — усмехнулся про себя Кочкарев, хотя и был рад ему. Петухов сел на краешек стула.

— Буданов все болтает, болтает про вас, — врал он, — мелет черт-те что. И как вы только терпите?

Никанор Никанорович глядел на него и думал: «С такими вот легко, никакой тебе моральной нагрузки». Выдал ему чертежи, необходимые для изготовления деталей, и отпустил.

Зазвонил телефон, Никанор Никанорович взял трубку и услышал голос Голубева, тот приглашал его к себе.

— Иду, иду! — Никанор Никанорович всегда был рад, когда его звало начальство.

В кабинете главного инженера было тепло. На шапке Кочкарева тотчас растаял снег. Голубев завел разговор о мастерской, спросил, как работает Буданов, выполняет ли распоряжения заведующего.

Кочкарев ответил, что Буданов работает, как всегда, а насчет выполнения распоряжений — так он писал об этом, а мер не приняли, зачем же спрашивать еще?

— С первого раза нельзя было наказывать, — сказал Голубев. — Но если докладные будут повторяться, примем меры. А вы тоже должны сделать выводы. Надо быть гибким, а вы хотите, чтобы вас боялись, работали бы за страх. Ополчаться против всех — значит идти против себя. Коллектив против себя настраиваете.

Все это Кочкарев понимал и сам.

— Разве я против коллектива? Да я и не против Буданова. Старался даже наладить с ним отношения, намекал на повышение оклада, но из этого ничего не вышло. Вот почему я и говорил вам, что на место некоторых рабочих надо взять других.

— Вы имеете в виду увольнение? — удивился Голубев. — Без месткома не имеем права.

На следующий день Кочкарев вызвал к себе Буданова. Стоя у дверей кабинета, Иван смотрел, как в поисках чертежей Никанор Никанорович выдвигает то один ящик письменного стола, то другой. Когда он согнулся чуть не до пола, чтобы выдвинуть самый нижний ящик, из брюк вылезла сорочка и оголилась широкая спина. Сбитое тело не поддалось старости. И лицо было такое же гладкое, как спина, без следа усталости, без тени сомнений. Ивану подумалось, что этот человек никогда не мучился угрызениями совести, не терзался по поводу своих проступков и ошибок — все с него как с гуся вода.

Между тем Никанор Никанорович нашел нужный чертеж и протянул его Буданову.

Иван уже знал, что его ставят на операционную работу и, когда шел сюда, заранее настроил себя на мирный лад. Деталь на чертеже была сложной конфигурации. В нее должна была входить другая деталь, на которой крепились манометры, — пунктиры показывали выгибку двух пазов. Их размер и расстояние между ними должны быть выдержаны с предельной точностью, а для этого при изготовлении требовалась отличная оснастка. Обычно такие детали производят штамповкой, но партия была небольшая, всего сорок штук, и делать штамп было нерентабельно. Иван сказал, что надо придумать приспособление и, если Никанор Никанорович не возражает, он его сделает.

— Приспособление делать не обязательно, обойдешься так! — бросил Кочкарев.

Иван стал возражать: так промучаешься дольше и не добьешься точности.

— Если мастер — так справишься, если нет — я передам другому! — отрезал Никанор Никанорович и, давая понять, что разговор окончен, уткнулся в папку.

Иван взглянул на его бритый затылок, и ему почему-то вспомнилась голая спина Кочкарева с крупным, как у лошади, позвоночником. Он вышел огорченный. Отойдя немного, услышал, как громыхнула дверь, и понял, что, уходя, оставил ее открытой.

В мастерской его тотчас окружили. Куницын и Ремизов наперебой расспрашивали, в чем дело. Иван рассказал о разговоре с Кочкаревым.

— Не знаю, как поступить, — в раздумье произнес он. — К главному инженеру, что ли, сходить? Да будет ли толк?

— Тебе-то что? — горячился Куницын. — Делай, как велят. Так или не так — твое дело маленькое. Не получится — пусть сами себя винят.

Ремизов посмотрел на чертеж, покачал головой, вздохнул и с грустной покорностью заключил:

— Эту деталь сделать вручную невозможно.

— А вот проверим! — вдруг с азартом сказал Иван.

Он принес материал — листовую двухмиллиметровую сталь. Два дня работал зубилом и напильником, опиливал детали, сверлил отверстия, потом приступил к главному — к загибке.

Через несколько дней он уже изготовил половину заданной партии. И тут пришла раскрасневшаяся Галя и сказала, что его вызывают в кабинет главного инженера.

— Сию же минуту! — объявила она.

Иван бросил молоток и как был в спецовке выскочил из мастерской. Не помнил, как перебежал двор. Когда очутился в кабинете, от удивления оторопел, увидев за столом много людей. Тут были и Прутиков, и Уверов, и Голубев, и Кочкарев, и Руднева. «Все в сборе», — машинально отметил Иван.

— Садитесь, — мягко предложила Руднева, сидевшая в самом конце стола. Среди мужских затылков выделялся пучок ее туго свитых волос.

Ивана смущала светлая обивка стула, и, помня о своей промасленной спецовке, он не сел, а, облокотившись на спинку стула, приготовился слушать.

— На вас написана докладная, — начал Голубев. Он сидел отдельно, за своим столом, не торопясь, надевал очки. — Я прочитаю ее, чтобы вы были в курсе дела.

До Ивана будто издалека доносились слова о том, что он медленно и неквалифицированно работает, портит дефицитный материал. Голубев отложил докладную, взял со стола другую бумажку.

— Вот справка, полученная Кочкаревым из института, где выпускают аналогичные приборы. Норма изготовления той самой детали, которая поручена вам, — сорок пять минут. А сколько времени тратите вы и сколько деталей изготовляете? — Он из-под очков посмотрел на Ивана.

— Две штуки в день, — ответил за него Кочкарев.

Чего-чего, а этого Иван никак не ожидал! Выгибая детали вручную, он проявил такое мастерство, такое искусство! Буданова охватила дрожь. В какое-то мгновение ему захотелось закричать, обрушиться на собравшихся, а потом повернуться и уйти. Но он не сделал ни того, ни другого. В нем не переставала работать трезвая мысль.

— Что же, — спросил Голубев, — там всего сорок пять минут, а у вас? Вы работать или не умеете, или не хотите.

Обвинение, подкрепленное справкой, прозвучало убедительно. Все выжидательно смотрели на Буданова. Ивану бросилось в глаза озабоченное лицо Рудневой. Она тревожно ждала, что он скажет.

— В производстве-то вы понимаете? — с презрением выдохнул Иван и почувствовал, как кровь отхлынула от головы. Он не защищался, а нападал: атака — лучшая оборона.

— Выходит, все мы ничего не понимаем, — Голубев постучал снятыми очками по столу, — только вы один во всем разбираетесь.

Иван усмехнулся:

— А чего вы хотите? — И заговорил уверенно: — Достали справку, а хоть узнали, как в том институте работают? Я убежден, что мою деталь там делают при помощи штампа и приспособления, а я — голыми руками, без всякого оснащения. Разницу представляете? Разницу в нормах?..

Все растерянно переглянулись. Действительно, никто не знал, как там работали. Голубев повернулся к Кочкареву, желая узнать мнение заведующего мастерской. Но, к удивлению всех, Кочкарев, набычившись, молчал.

Уверов насупился. Ему всегда не нравился Кочкарев. Сейчас острее, чем когда-либо прежде, он ощутил, что Кочкарев затеял нечестную игру. Он спросил у Буданова:

— Почему же вы не изготовили приспособление? Что вам помешало?

— Категорическое запрещение Никанора Никанорыча, — ответил Иван.

— Ничего не понимаю… — Уверов пожал плечами и осуждающе посмотрел на Кочкарева. — Почему вы запретили? Человек хотел работать производительно, а теперь вы его же и обвиняете? Это же подло…

Кочкарев засуетился, собрался что-то возразить, но его перебил Прутиков.

— Если вам запретили, почему вы не обратились в партийное бюро? — спросил он официальным тоном.

Иван тоже спрашивал себя, почему он не пошел в партбюро, мучился над деталью, зря потерял время… Он же коммунист, и от него требуют ответа, как от коммуниста. На заводе он бы так не поступил. Значит, надо признать вину, но тогда волей-неволей получается, что он виноват и в остальном. А где же правда? Правда в нем самом. Все зависит от того, воспользуется он ей или упрячет в дальний тайник души, откуда ей не выбраться. Тогда что ж, правда будет лежать мертвым грузом, а ложь торжествовать? Какой же выход? «Вспомни, разве ты не разговаривал с Прутиковым, не спорил? А чему он тебя учил, какие наставления делал? Соберись с духом и все выскажи», — приказал он самому себе.

Иван поднял голову, и его глаза остановились на профессоре.

— В том, что я не пошел в партийное бюро, виноваты вы, товарищ Прутиков… — Решение принято, брошен вызов секретарю партийной организации.

Круглая голова Прутикова, склоненная к плечу, вскинулась.

— Вы думаете, что говорите?..

— Думаю, — твердо сказал Иван.

Прутиков поежился.

— Тогда в чем же я виноват? — Он в самом деле не понимал, в чем его можно обвинить. — Смешно… — через силу улыбнулся он.

Руднева с сочувствием смотрела на Ивана, стараясь понять происходящее. Иван видел, что она переживает за него, и это его подбадривало.

— Помните, — обратился он к Прутикову, — вы меня учили выполнять распоряжения Кочкарева, даже когда они неправильные, а потом уж обжаловать? Учили жить с ним в мире, не поднимать из-за пустяков шума, не надоедать вам. Я так и сделал, а теперь вы же обвиняете меня в том, чему сами учили.

— Все равно вы могли бы прийти, ничего страшного не случилось бы. Я не зверь, слава богу, не кусаюсь, разобрались бы, — снисходительно сказал Прутиков. Ему было приятно, что слова, когда-то сказанные им Буданову, не пролетели мимо.

Иван критически посмотрел на него.

— А что мешает разобраться теперь?

Действительно, ничто не мешало, и этот неожиданный вопрос смутил всех.

— Что вы его слушаете? — вдруг загремел, вскакивая, Кочкарев. Он видел, что Буданов опять выходит победителем. — Речь идет о том, чтоб быстро изготовить детали. Я даю еще два дня. Если не сделает, он мне больше не нужен, берите его, куда хотите. Я не мальчик, с меня хватит! — Побагровев, он сел.

Брови Рудневой сдвинулись.

— Буданов вам не холоп, и вы ему не князь! — не выдержала она. — Вас не устраивает его личность, а говорите — работник. Я, например, верю Буданову.

Прутиков совсем растерялся.

— Значит, то, что требует Кочкарев, невыполнимо? — неуверенно спросил он.

— В существующих условиях невозможно, — подтвердил Иван.

Надо было принять какое-то решение.

Голубев с надеждой смотрел на Прутикова, он никак не думал, что дело обернется таким образом. Кочкарев сидел с оскорбленным видом. Руднева хотела справедливости, сидела, гордо подняв голову, готовая драться до конца. Она чувствовала молчаливую поддержку Уверова.

— Я ничего не понимаю в производстве, — откровенно признался Прутиков. — Но, думаю, мы разберемся… Разберемся на партийной группе рабочих. Вы можете идти, — сказал он Буданову.

В мастерской к Ивану подлетели Ремизов и Куницын. Иван видел: не из простого любопытства. Они тревожились за него.

— Да ничего страшного! — отмахнулся он. — Кочкарев написал еще одну докладную, что медленно работаю, порчу материал.

— Что же дальше? — спросил Ремизов.

— Будут обсуждать на партийной группе.

— А нас пригласят?

— Не знаю… вряд ли…

Ремизов, волнуясь, передвинул кепку козырьком назад.

— А я все равно приду!

— Тебя не пустят, ты беспартийный, — вмешался Куницын.

— Но я комсомолец.

— Пустяки, — сказал Иван. — Обойдется. — Он не любил, когда за него хлопотали.

К нему то и дело подходили механики. Но он весь ушел в себя, до конца дня не произнес ни слова. Теперь, когда решено, что его будут обсуждать на партийной группе, он думал о справке, принесенной Кочкаревым: «Сорок пять минут… Существует ли такая норма или Кочкарев выдумал ее из головы? Не может быть! Скорее всего, существует. Во всяком случае, надо выяснить, как там работают».

В тот же день после смены он поехал в мастерскую смежного института. Она находилась недалеко. Сойдя с автобуса, увидел небольшой кирпичный дом и прочитал на нем нужную вывеску. Вход был со двора, он открыл дверь и сразу попал в мастерскую. На крайнем верстаке работал коренастый парень. Иван подошел к нему и, поздоровавшись, спросил о приборах.

— Как же, изготовляем, — охотно отозвался парень.

— Вручную? — спросил Иван, это его интересовало больше всего.

— Зачем вручную? — удивился парень. — Штампуем, гнем на приспособлении, сверлим по кондуктору.

Иван осведомился, какая норма для той детали, которую он делал.

— Сорок пять минут, — ответил парень. — А ты что интересуешься?

— Мы тоже изготовляем…

— А-а, значит, это ваш заведующий к нам приходил. — Он поднял над собой руку: — Вот какой высокий! Я раскусил его сразу: в слесарном деле не смыслит, а гонору хоть отбавляй. Прямо надоел. Вначале спрашивал, где и что в чертежах показано, потом интересовался нормами.

Буданов был рад, что о Кочкареве сложилось правильное мнение, но сейчас его интересовало другое: он хотел позаимствовать штамп и приспособление, — и попросил парня, чтоб тот одолжил их ему на один день.

— Что ж, приборы мы закончили, бери, — разрешил тот. — Сделаешь — принесешь обратно. А что же не изготовили сами? — полюбопытствовал он.

Буданов рассказал всю историю, затеянную Кочкаревым.

— Скажи, какая сволочь! — возмутился парень. — Что же теперь?

— Обсуждать меня хотят на рабочей группе.

— Ну, разберутся… А то переходи к нам! Заработок-то у тебя какой?

Иван сказал, какой у него оклад.

— Э, милый мой! Охота трепать нервы? У нас в два раза больше заработаешь. Переходи — спасибо скажешь.

— Благодарю, — улыбнулся Иван. — Но пока поработаю там, дальше видно будет.

— Как хочешь… Твое дело. Надумаешь — приходи. А насчет справки, если нужно, напишем, как и что производим, пусть заведующий твой глазами похлопает.

— Теперь и так поймут, — Иван осмотрелся. — А у вас неплохое производство, — заметил он. — Как налаживали?

— Очень просто, — ответил парень. — Было бы желание, а сделать и организовать можно что угодно.

— Конечно, — согласился Иван. Он забрал штамп и приспособление, пожал парню руку и вышел.