По старой дороге далеко не уйдешь

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Буданов сошел с автобуса. Моросил дождь, на уличном газоне блестела намокшая трава. Иван, обходя лужи, направился к институту. Он в первый раз выходил сюда на работу и думал о том, с какими людьми придется встретиться на новом месте. Через чугунные массивные ворота, за которыми возвышался двухэтажный дом с колоннами и гранитными ступенями, он вошел во двор. Утопающий в зелени дом был похож на санаторий или дом отдыха. Полюбовавшись зданием, Иван улыбнулся сам себе и вошел в вестибюль.

До начала работы оставался еще целый час, и Буданов мог походить по зданию. Мягко ступая по ковровой дорожке, миновал коридор и неожиданно вошел в огромный светлый зал. Вместо обычного потолка над ним нависала стеклянная крыша, через нее виднелось хмурое небо. В зале было много цветов и зелени, в конце его серебрился бассейн, в нем густо росли водяные растения, цвели лилии, плавали рыбы.

Все это производило впечатление. Иван хотел уже возвращаться, но, заметив у задней стены зала лестницу, ведущую наверх, поднялся на антресоли. Увидел множество стеклянных дверей. Он тронул ближайшую из них, дверь приоткрылась. Вошел в комнату. На него пахнуло таким горячим и сухим воздухом, словно он попал в раскаленную зноем пустыню. Искусственно созданный суховей, вырываясь из расширенного зева огромной трубы, обдавал своим могучим дыханием растения. Круглая крышка стола, на которой они стояли, медленно поворачивалась, и каждое растение по очереди попадало под жаркую струю. В какую бы комнату Иван ни заходил, в каждой из них он оказывался в другой температуре. Здесь были созданы условия, отвечающие летним, осенним и зимним периодам года, имитировался климат северных, средних и южных широт. Везде стояли подопытные растения. Ярлычки, висящие на них, говорили о сроках посева и высадки.

Это был современный биологический институт со всеми его сложностями, проблемами и идеями. В его стенах работали и седовласые мужи науки, имена которых были известны далеко за рубежом, и ученые, находящиеся в расцвете сил, дарящие стране новые открытия, и совсем молодые люди, только что переступившие порог храма науки.

В нем кипела работа, шла борьба. Сталкивались научные идеи, возникали проблемы, рождались дискуссии. Поднимались новые светила науки, а некоторые вдруг падали с увековеченного, как им казалось, пьедестала. Мерилом всего была истина, открытие которой служило на благо людям. К ней стремились, ее искали.

Волны свежих, оригинальных идей смывали все дряхлое, обветшавшее, поднимали на гребень новое и несли его из институтских стен на обширные поля.

В институт приезжали ученые из разных республик, из зарубежных стран. Обсуждали опыты, ставили и решали задачи. Институт вбирал в себя все значительное, обогащал его, развивал. И роль института в народном хозяйстве была велика.

Походив по комнатам, Иван по другой лестнице, которая вела вниз, спустился в подвальное помещение. Над входом висела надпись: «Машинный зал». Если на первом и втором этажах все окутывала пугавшая Ивана тишина, то тут он услышал милый сердцу, давно знакомый и привычный шум. Среди установок и сооружений, заполнивших зал, работало несколько компрессоров. Кругом ни единого человека. Ближний к Ивану компрессор вдруг остановился, но через некоторое время заработал снова, то же самое произошло и с другим. «Автоматика», — понял Буданов.

Установки и агрегаты стояли друг к другу так близко, что между ними трудно было пройти, от них тянулось столько труб и воздуховодов, что все пространство под потолком оказалось занято ими. Иван догадался, что эти машины создавали тепло и холод и по трубам передавали их наверх, в те комнаты, в которых он только что был.

Насмотревшись вдоволь на необычную для него технику, он снова поднялся на первый этаж. Близилось начало рабочего дня, и по коридору мелькали шляпы и шапочки, кепки и платочки. Часть людей, дойдя до табельной доски, перевешивала номерки и снова выходила на улицу, к ним и присоединился Буданов.

Мастерская, куда он направлялся, находилась в самом конце двора. Это одноэтажное здание с широкими воротами напоминало гараж. Через небольшую дверь Иван вошел вовнутрь и окинул мастерскую взглядом. Увидел три токарных станка, фрезерный и строгальный и другое оборудование. На табуретке, у одежного шкафа, сидел какой-то мужчина. Сняв ботинки и встав босыми ногами на газету, он натягивал на себя комбинезон. У мужчины было морщинистое лицо, из глубины глаз остро светились зрачки. Застегивая на ходу пуговицы, он подошел к Буданову.

— На работу, значит… — Бегающие глазки посмеивались. — Токарь? — спросил он, не переставая ухмыляться.

Иван на заводе работал слесарем, но здесь его зачислили механиком, поэтому он и представился по своей новой должности:

— Механик.

— Ага, значит, и по слесарному и токарному могёте и фрезеровочку и строжку знаете, — продолжал тот. — И какой же вам окладик положили? — он сощурил глаза-пуговки: — Косую дали?

Иван отрицательно качнул головой. Ему почему-то не понравился этот человек, он хотел от него избавиться, но тот не отставал, продолжая задавать вопросы. Иван рассказал, где раньше работал, сколько получал, какие работы выполнял.

— С такой квалификацией на такой оклад — с ума сошли! — воскликнул новый знакомый.

Скрипнула дверь, вошел парень в красной футболке с засученными чуть ли не до самых плеч рукавами. Он приблизился к Ивану и, подав руку, без обиняков представился:

— Андрей Ремизов. — Потом с усмешкой кивнул на человека с морщинистым лицом: — А это Семен Петухов.

Ремизов повел новичка по мастерской. Они миновали еще одну комнату и вошли в помещение с четырьмя окнами. Здесь стояли сверлильные станки и слесарные верстаки с маленькими настольными тисочками. На одном из верстаков лежал яркий молодежный журнал.

Вскоре в мастерской появился и ее заведующий Никанор Никанорович Кочкарев, с которым Иван познакомился накануне. Из-под крутого лба недобро смотрели свинцовые глаза. Увидев Ремизова, листающего журнал, Кочкарев кашлянул, но, убедившись, что на Андрея это не произвело никакого впечатления, подошел к нему:

— Не время читать. Дай сюда журнал!

— Посмотрю, потом отдам, — не отрываясь от иллюстраций, невозмутимо ответил Ремизов.

Никанор Никанорович сдвинул брови. На лбу образовались две вертикальные складки, лицо и шея побагровели.

— Ну ладно… С тобой мы поговорим позже, — процедил он сквозь зубы и, велев Ивану занять свободный верстак, вышел.

Иван проводил взглядом его могучую спину. Эта мимолетная сцена неприятно поразила его: он не мог понять ни враждебности Кочкарева, ни ершистости Ремизова. Хотел подойти к нему, но, видя, что тот упорно продолжает читать журнал, занялся своим делом. Оглядел верстак, с трудом выдвинул из него до краев наполненные чугунными дисками ящики. Диски надо было куда-то убрать. Он вытащил их на верстак, сложил один на другой и спросил Ремизова, куда их отнести. Тот, посмотрев на гору дисков, отбросил журнал, подбежал к Буданову, снял добрую половину их и молча направился к двери. Иван, подхватив оставшиеся диски, последовал за ним. Они прошли через всю мастерскую в кладовую, которая находилась рядом с кабинетом заведующего. Кладовая была узкой и тесной, по обеим сторонам стояли стеллажи, заставленные старыми, покрывшимися пылью приборами и деталями.

— Не нравится мне этот Кочкарев, — сказал Ремизов, останавливаясь в проходе и складывая диски на полку. — Чересчур властолюбив: не успел приступить к делу, а уж сколько раз на рабочих собаку спускал.

— Разве он недавно тут? — спросил Иван.

— Несколько месяцев. Я давеча нарочно не подчинился, разозлить хотел.

— Разозлить… Зачем?

— Хотелось знать, что он со мной сделает, уж больно любит людей запугивать. Другой бы сказал: в рабочее время посторонними вещами заниматься нельзя, и все бы тут… Нет, этот хочет, чтоб одного его вида боялись, насупит брови — дрожи. Ну, голубчик, не на таких нарвался: мы не лошади, и кнут нам показывать незачем.

«Вот оно в чем дело», — подумал Иван, приглядываясь к Ремизову. Одет он был небрежно: ботинки с обшарпанными рыжими носами, серые брюки в масляных пятнах, на глаза нахлобучена кепка с коротеньким козырьком.

Они разговорились. Иван узнал, что Ремизов работает в мастерской полгода, и удивился, когда тот сообщил, что учится в девятом классе вечерней школы.

— В инженеры думаешь?

— Где уж там! — махнул Андрей рукой. — Хоть бы десятилетку дотянуть.

В коридоре раздался сердитый окрик Кочкарева, а вслед за ним чей-то оправдывающийся тонкий голос.

— Опять кричит, — сказал Ремизов.

— На кого это он?

— Да тут на одного парнишку, Павла Голубенко. Отец у него погиб на фронте, мать больная. Он окончил десятилетку, работает и учится в вечернем институте… Никанор сегодня не в духе, будет теперь орать на всякого, ему только поддайся.

Иван спохватился: надо скорее оборудовать верстак, установить тиски и приняться наконец за работу, по которой он сильно соскучился. Они с Ремизовым вышли из кладовой.

В проходе около тумбочки стоял худощавый юноша в очках и рассеянно вертел в руках вороток.

— Голубенко! — крикнул Ремизов. — За что это тебя отчитывал Кочкарев?

Тот поднял голову и недовольно посмотрел на Андрея. Видимо, вопрос был ему неприятен.

— Так… — ответил он уклончиво.

В его глазах было столько неподдельной грусти, что Буданов посочувствовал парню. Однако дело не ждало. Он потрогал громадину верстака — тот качался. Надо было закрепить «тело».

Из-под верстака он вылез пыльный и потный, но вполне удовлетворенный. Отряхнулся, привел себя в порядок и с помощью того же Ремизова выписал инструмент.

Через несколько минут он был у Кочкарева в кабинете. Тот сидел за столом. Увидев новичка, изобразил крайнее недоумение: обычно, когда рабочие в первый раз выходили на работу, весь день тратили на оборудование верстака, выписку инструмента, а этот явился, не дав заведующему хорошенько подумать, какую поручить ему работу. Он достал пачку эскизов, просмотрел ее, потом поднялся и повел Ивана в мастерскую. Тот следовал за ним, поглядывая на блестящие задники новых ботинок, на стрелки тщательно отутюженных брюк Кочкарева. «Никчемное пижонство, игра в респектабельность», — неприязненно подумал он.

Пройдя участок станочников, они остановились в прилегающем к нему помещении, служившем подсобной кладовой. Тут было навалено много материала, латуни, железа, алюминия, валялись различные обрезки. Кочкарев снял со стены моток толстой проволоки величиной с автомобильное колесо, стал объяснять, как и что делать.

Буданов заглянул в эскиз: работа была проста и поэтому не представляла для него интереса. Но это было его первое задание, и ему хотелось сделать все быстро и хорошо.

На эскизе была изображена подставка под растущие подопытные растения. Она походила на небольшую проволочную башенку, схваченную по окружности несколькими металлическими кольцами. Ему предстояло изготовить сто таких подставок.

Думая одолеть их быстро, Иван поступил совершенно противоположно тому, как объяснил ему заведующий. Он не стал гнуть каждое кольцо по отдельности. На токарном станке навил несколько гигантских пружин, взял зубило и, усевшись на полу, стал разрубать пружины на отдельные витки. После каждого удара молотка витки отлетали и раскатывались по мастерской. Собрав их, Иван нанизал витки на проволоку и, взвалив на спину, отправился на сварку.

Он работал так увлеченно, что не замечал, как летело время, ничего не видел и не слышал. Раскрасневшееся лицо его блестело от пота, а руки действовали, как автомат: через каждые две минуты они сбрасывали на пол готовую подставку. Он ставил их одна к другой. У стены вырос ряд, потом второй. Вскоре подставками была заполнена вся сварочная. Тогда Иван начал ставить один ряд на другой. Неожиданно явившийся Ремизов, увидев целые пирамиды из прутьев, ахнул:

— Другому на неделю бы хватило! — Помолчав, добавил: — У нас ведь не сдельщина, так что особенно не горячись. Другим не понравится: выхваляешься, скажут.

Но что бы ни говорил Ремизов, он не мог испортить настроение Ивану. Всякий раз, добившись успеха, Буданов испытывал настоящее наслаждение. Теперь ему тоже было приятно показать Кочкареву свою работу.

Тот, возможно, и не зашел бы в сварочную, если б ему не повстречался Ремизов, который, позабыв об утреннем инциденте, схватившись за голову, воскликнул: «Что там натворил новенький!» В сварочной не все отвечало требованиям техники безопасности, поэтому первой мыслью Кочкарева было: несчастный случай! В несколько прыжков он оказался там. Увидев готовую продукцию, наваленную чуть ли не до потолка, оторопел.

— Каким это образом вам так быстро удалось? — Взгляд его упал на деревянное приспособление. — А это что такое? — строго спросил он.

— Это я соорудил специально для сварки, — ответил Иван.

— Для сварки… из дерева! Кто же так делает? — Кочкарев был доволен, что нашел уязвимое место.

— Виноват, — проговорил Иван. — Но другого выхода не было. Без приспособления я бы промучился до второго пришествия, а это я сколотил за десять минут. Столярка-то рядом, так что все располагало к этому.

— А пожар бы сделал?

— Ну, пожар… — Иван развел руками. — Тут все цементное и каменное, загореться-то нечему.

Кочкарев недовольно насупился:

— А баллоны с кислородом, ацетилен, карбид? Мог бы произойти взрыв!

— Тогда вообще здесь сваривать нельзя. — Иван улыбнулся: — А у вас сваривают!

— Ну сваривают… — вынужден был признать Кочкарев. — И все же слесарю не пристало делать приспособление из дерева.

— Что верно, то верно, — согласился Иван. — Но, знаете, я хотел сэкономить время.

— Ну ладно, — снисходительно сказал Кочкарев. — Но в следующий раз без моего разрешения не вольничать.

Круто повернувшись, он вышел.

День был на исходе. Иван вернулся в мастерскую. Рабочие, столпившись у крана, мыли руки.

— Ну как, — спросил кто-то, — рекорд, говорят, поставил?

— Работа дураков любит! — хохотнул Петухов. — Оклад у него маленький, теперь будет жать, пока не повысят. Коммунист, видать. Знаем таких. — Он подставил лицо под кран и, шумно ловя воду ртом и фыркая, начал умываться.

Свободного места у раковины не было, и Иван стоял в сторонке, ожидая, когда кто-нибудь уйдет.

— Ну ты, гусь, растопырился, — Ремизов оттолкнул Петухова и позвал Ивана: — Иди, мойся.

Иван подошел к умывальнику и начал намыливать руки. Он работал без рукавиц, и на ладонях от горячего железа остались черные прижоги. Пришлось скоблить их ногтями, но затвердевшая кожа не поддавалась.

— Может, ты нас подбросишь? — спросил Ремизов у Петухова и, не дожидаясь ответа, шепнул Ивану: — У него своя машина.

— А я люблю пешком, — сказал Иван. — Милое дело — наглотаешься воздуха, разомнешься.

— Ну ты валяй топай, а мы с ветерком. — Петухов подмигнул Ремизову.

— Да не поеду я, — неожиданно заартачился тот. — Если бы с товарищами, а то один…

— А мы кого-нибудь прихватим.

— Кого-нибудь я не хочу.

— Ладно, пусть этот едет, — Петухов кивнул на Ивана.

— Разве так приглашают?

— А что? По имени-отчеству, что ли? — вскинулся Петухов. — Я по-свойски, а ты вон куда полез. — Он перекинул через плечо полотенце, забрал мыло и ушел.

— За что ты его так? — спросил Иван.

— Таких так и надо. — Андрей нахмурил брови.

В мастерскую не вошел, а вбежал маленький, непропорционально сложенный человек. Широкоплечее длинное туловище его несли короткие тонкие ноги.

— Петухов еще здесь? — поздоровавшись с Ремизовым, спросил он.

— Где-то тут, — нехотя отозвался Андрей. — А ты чего, Лисенков, запыхался?

— Да летел, боялся, что не застану.

— К чурошникам, кажись, пошел, — весело оповестил слесарь Куницын, имея в виду столяров, которых в шутку так называли металлисты. Иван уже познакомился с ним.

— Его прописать бы надо, — Ремизов кивнул на Ивана.

— Надо, конечно, надо! — затараторил Куницын.

Буданов ничего не понимал.

— У нас такой порядок, — пояснил Ремизов, — кто поступает на работу, с того в получку бутылку. Но получка-то будет не скоро, я занял. Пойдем выпьем!

— Я не пью.

— Нельзя… Прописка!

— Ну что вы, ребята… — сопротивлялся Иван.

Андрей осуждающе поглядел на него:

— Не хочешь стать другом? Мы тоже не алкоголики, а выпить и поговорить надо.

— Друзьями можно стать и без выпивки. Зря занимал деньги, ни к чему это.

— Я думал, ты человек, хотел угостить. Мне тоже надо идти в школу, а вот ради тебя торчу тут.

— Я же сказал: не пью. А если бы и пил, все равно б не пошел. Тебе надо в школу, так иди!

Ремизов безнадежно махнул рукой и, обернувшись к Куницыну, бросил:

— Пошли…

Выйдя из мастерской, Иван постоял, обвел взглядом двор института. Темнело. В мастерской уже никого не было, но в лабораторном корпусе ярко горел свет, окна были не занавешены, в них виднелись женские и мужские силуэты.

Иван подумал о прошедшем дне. Вроде все хорошо было. Однако покрикивание заведующего на скромного Голубенко, столкновение Кочкарева с Ремизовым наводили на размышления. Чувствовалось, что в мастерской еще не было хорошо сработанного коллектива. Отчасти Иван объяснял это тем, что экспериментальная мастерская только начинала работать. Но определенную долю вины он видел и в самом Кочкареве. Он мало разговаривал с рабочими, в основном кричал на них и тем умалял их достоинство. А приглашение Ремизова распить бутылку? Его восклицание: «Не хочешь стать другом?» Что это? Человек он еще молодой, учится. Голубенко тоже. Этот смирный, безобидный. Ремизов, напротив, в обиду себя не даст, ему палец в рот не клади. Но, кажется, парень хороший, справедливый, Кочкареву бы задуматься над этим… А он?

Буданов невольно вспомнил своего прежнего начальника Федора Петровича Рублева. «Сюда бы его», — подумал он.

С Рублевым Иван работал долго. Тот был по-отечески строг и требователен, но вместе с тем мягок и отзывчив. Как-то незаметно вытравлял в человеке плохое и развивал хорошее. Когда Иван получил новую квартиру и через некоторое время подал заявление об уходе, Рублев рассердился.

— Чего тебе надо? — кричал он. — Завод воспитал тебя, сделал человеком, отличным специалистом. Ты должен быть патриотом своего завода, а ты?

— Разве завод воспитал меня одного? — горячо оправдывался Иван. — Завод воспитал тысячи специалистов, он переполнен специалистами, а в других местах их нет. Их ждут. «Требуются, требуются», — кричат газеты, радио, объявления. А мы глухи и немы. Думаем о своем заводе, о своем плане. Спрашивается: какие же мы патриоты?

— Говорок ты, Буданов, — все еще сердясь, заметил Рублев, — а сказал неправду. Сколько наших воспитанников работает на других предприятиях, в научных учреждениях и даже в колхозах и совхозах! И еще как работают! Завод гордится ими, а ты говоришь — глухи и немы.

— Почему же тогда вы глухи ко мне? — резонно спросил Иван. — Ездить на работу, потом обратно домой — терять три часа! А где же время почитать, сходить в кино, в театр? Поделать что-нибудь по дому или просто отдохнуть?

— Это я понимаю… — вздохнул Рублев.

— Будто и не знаете, что я на свое место подготовил равноценного человека. Миша Самсонов работает не хуже меня. Вдвоем нам стало тесно.

— Ему далеко до тебя! Да и смотря какая работа. Еще заковыряется.

— Ручаюсь, что нет! А если что, свистните — приеду, подскажу.

Рублеву ничего не оставалось делать, как согласиться.

— Твоя воля, — сказал он. — Желаю успеха. Держи нашу марку, будь таким, каким тебя воспитали на заводе.

Об этом напутствии Иван помнил весь сегодняшний день…