По старой дороге далеко не уйдешь

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Яркое солнце и сверкающие под его лучами первые весенние проталины веселили Ивана. Он стоял у окна и, улыбаясь, смотрел на улицу. Кончилась неприятная история с Кочкаревым. Хотелось, засучив рукава, работать и работать. Ведь он, в сущности, еще как следует в мастерской и не работал, не раскрыл душу, не показал настоящего мастерства. Сегодня он намеревался поехать за город, сделать прощальную вылазку на лыжах, подышать воздухом. Но вчера к нему подошел Ремизов и, сказав, что переезжает на новую квартиру, попросил помочь перевезти имущество. Иван у него не был ни разу и теперь даже обрадовался случаю познакомиться с его семьей. Вечером он проехал по магазинам и купил для новоселов люстру с пятью рожками. Иван взглянул на часы и стал собираться.

На остановке минут десять пришлось ждать автобуса. Чтоб не озябли ноги, Иван ходил взад-вперед, постукивая ботинком о ботинок. В автобусе оказалось немного народа. На последнем сиденье сидела пожилая женщина. Иван присел рядом. Она обернулась к нему и протянула клочок бумаги.

— Еду к дочери, милок, а где выходить, не знаю, — сказала она, поправляя концы клетчатой шали.

Иван взял бумажку, прочел адрес.

— Вы к Ремизовым? — спросил он, не скрывая своего удивления.

— К ним, родной, — ласково ответила она.

— Поедемте вместе, я тоже к ним, они сегодня переезжают на новую квартиру.

— Я знаю, милок, они прислали телеграмму, надо было вчера приехать, да задержалась. Ну, слава богу, не опоздала, да еще попутчик объявился. Повезло мне!

У ее ног стояли два огромных узла, связанные полотенцем, и большая плетеная корзина, наполненная чем-то до краев, покрытая белой тряпкой и перевязанная пеньковой веревкой.

— Деревенских гостинчиков везу: яблочков, грибков сушеных и соленых. Поросенка зарезала, большой был, пудов девять. Тут у меня окорок да кусков пять соленого сала, что получше отобрала, да два гуся прихватила, килограммов по пять каждый будет. Ну и по мелочи кое-что взяла — вот и набралось…

Ей было лет шестьдесят, но она не выглядела старухой, напротив, была крепкой, жилистой. Веснушчатое лицо так и дышало здоровьем.

— Из колхоза? — спросил Иван. — Неплохо, видно, живете.

— Лучше и нельзя, все есть.

— Так уж и все? — поддел Иван.

— Ей-бо! — Она стала уверять его, что дома у них покрыты шифером, обшиты тесом, в каждой семье телевизоры, приемники. У молодежи мотоциклы, магнитофоны. А уж какая на полях техника, говорить не надо!

Ивану было приятно это слышать. Он знал, как тяжко жилось деревенским женщинам, когда их мужья были на фронте, а колхозы прозябали, разоренные войной. Он хотел еще кое о чем порасспросить, но на следующей остановке надо было выходить. Иван потянулся к узлам, но женщина опередила его.

— Нет, нет! — запротестовала она. — Я сама, милок, донесу, мы привычные.

Он стал уговаривать ее, она и слушать не хотела.

Они сошли с автобуса. Прошли метров сто. Спутница под тяжестью узлов покачивалась, но не отставала. Иван силой снял с ее плеч узлы, вскинул на свои, выхватил из рук корзину.

— Я не проходимец и не жулик, действительно иду к Андрею, — успокоил он ее и для пущей убедительности сунул ей в руки упакованную люстру.

— Да я ничего, милок, а все же рот-то разевать не следует.

Они прошли переулок. Ноша оказалась так тяжела, что Иван закачался под ней сам. Невольно вспомнились давно читанные, полузабытые некрасовские стихи о выносливости и терпении русских женщин. «А ведь донесла бы, просить никого не стала. Не стала же посылать телеграмму, чтоб ее встречали».

— Андрея-то откуда знаешь? — перебила она его мысли.

— Вместе работаем.

— Парень-то он шустрый, честный, Нина моя страшно его любит, и он любит ее, да вот зашибает маленько.

— Теперь он не пьет.

— Ну да? — не поверила она. — Неужто не пьет?! А как, милок, было бы хорошо!

У дома Ремизова уже стояла грузовая машина. Чтоб узлы снова не выносить из дома, Иван хотел теперь же положить их в кузов, но спутница снова запротестовала:

— Как же это я с пустыми руками войду-то?

Иван взял из ее рук люстру, сунул в кузов, вернул ей тяжеленную корзину и повел в дом. Кроме хозяев, здесь уже был Куницын. Пока мать с дочерью обнимались, Иван разглядывал комнату. Посредине ее лежали узлы. У стены стояли освобожденный от вещей старый гардероб, железная, немного поржавевшая кровать и потертый диван. Жена Андрея со вздернутым носом, густо усеянным веснушками, очень похожая на свою мать, без тени смущения подала Ивану руку.

— Очень приятно, что приехали. — Ее лицо сияло улыбкой, глаза светились радостью. Но тут же она озабоченно окинула взглядом комнату: — Ну, ребята, берите, кто что может.

Андрей и Куницын взялись за гардероб.

— Стоп, не трогайте, это останется здесь, — распорядилась Нина.

— Как здесь? — удивленно заморгал глазами Андрей.

— С таким барахлом, да в новую квартиру? Ни гардероба, ни кровати, ни дивана — ничего старого отсюда не возьму! — решительно заявила Нина.

Андрей озадаченно смотрел на нее:

— Не валяй дурака! В голых стенах жить собираешься?

Нина взяла один из узлов, пихнула ему в руки.

— На, тащи, не задерживай машину! — И, чтоб он не раздумывал, подтолкнула его к двери.

Андрей покорно поднял узел.

— На чем спать-то будем? — все еще надеясь образумить жену, проговорил он.

— Думал бы раньше, а то водочка да водочка… — махнула она рукой, дала ему еще один узел и снова подтолкнула к двери.

Буданов и Куницын уже вынесли по два узла и, видя, что в комнате почти ничего не осталось, ждали новых распоряжений Нины. Та велела Ивану нести швейную машинку, Куницыну — пылесос и, выйдя следом за ними, заперла дверь старого дома. Мать и ребенка посадила в кабину, а сама влезла к мужчинам в кузов.

— Опять фокусы! — рассерженно загудел Андрей, когда она наконец села рядом. — Не знаю, зачем тогда надо было брать машину? Узлы-то и в автобусе бы довезли.

В хозяйственных делах он полностью полагался на Нину, но сегодня он не понимал ее. А Нина, как назло, держалась своенравно и независимо, будто бросала Андрею вызов, не стесняясь присутствия его товарищей. И на это у нее были основания. Узнав, что завод дает им новую квартиру, она украдкой от Андрея скопила небольшую сумму денег, потом обратилась в кассу взаимопомощи и взяла еще, купила мебель, привезла в новую квартиру и уже расставила ее, о чем Андрей, конечно, и не догадывался.

Когда они поженились, жить было негде. К дому дяди, у которого он воспитывался после смерти матери и отца, сделали пристройку, утеплили ее, сложили времянку и прожили в ней почти четыре года. И теперь радость переезда на новую квартиру для Андрея омрачалась тем, что въезжали они туда без мебели. А как о ней мечтала Нина! Чувствуя себя виноватым, он сидел всю дорогу удрученный, не проронив ни слова.

Машина остановилась перед новым девятиэтажным блочным домом. Нина выпрыгнула из кузова. Подбежала к кабине, раскрыв дверцу, взяла сынишку у матери и помогла ей вылезти. Рассчиталась с шофером, прижала ребенка к груди и прошла вперед. Ее мать с корзинкой в руках засеменила за ней. Иван, Куницын и Андрей, подхватив узлы, молча брели следом. Нина оглянулась, посмотрела на их унылые лица и громко рассмеялась.

На третьем этаже она остановилась, достала ключи, открыла дверь в просторную пахнущую краской прихожую, подождала, когда все войдут, и торжественно отворила дверь передней комнаты. Сервант, гардероб, диван-кровать, стол, стулья были расставлены со вкусом и теперь красовались, поблескивая новой полировкой. Андрей так и замер с раскрытым ртом. Нина смотрела на него со счастливым лицом, на котором было написано: «Вот так-то надо!»

— Я бы такой жене ноги целовал! — воскликнул Куницын. Он подошел к серванту, в котором уже стояла посуда, тоже привезенная Ниной заранее, и щелкнул по нему пальцем: — Люкс! — Вот видишь, — повернулся он к Андрею. — А ты плакался!

Всем сразу стало весело. Осмотрели балкон, кухню, спальню, ванную. Андрей только озадаченно крутил головой да улыбался: «Где же она все-таки достала денег? Когда успела купить и привезти мебель?»

Довольная произведенным эффектом и собой, Нина посадила сынишку на диван, сняла пальто, надела белый передник.

— Ну, мальчики, ступайте за остальными вещами, а мы с мамой что-нибудь состряпаем.

— А как насчет водочки? — несмело спросил Андрей. — Без нее сегодня нельзя. Не грех и выпить: и новая квартира, и друзья в гостях.

Нина многозначительно улыбнулась.

— Успокойся, будет и водка, а потом на твой рот замок повешу, так и знай!..

— Жена у меня — золото! — с гордостью говорил Андрей, спускаясь по лестнице. Куницын поддакивал.

Иван улыбался: он был рад, что у Андрея такая хорошая жена.

Когда перенесли все вещи, он принес люстру в комнату и стал распаковывать ее.

— Пока Нина на кухне, давайте повесим.

— Вот это да! — восторженно присвистнул Андрей. — И мы ей сделаем сюрприз!

Все трое принялись за работу, и вскоре красавица люстра уже висела под потолком. Ввернули лампочки, зажгли. При свете огней комната выглядела празднично нарядной. Нина, неся тарелки с закусками, чуть не выронила их и пораженная остановилась в дверях.

— Какое чудо! — воскликнула она. — Признавайтесь, кого из гостей благодарить?.. Теперь только шторы осталось повесить. Ну да это потом! — Она поставила тарелки на стол, снова вышла на кухню и тотчас вернулась с двумя бутылками «Столичной».

«Ай да женушка!» — восхитился Андрей.

Стол был уставлен деревенскими закусками: солеными огурцами, грибами, яблоками, моченой брусникой, холодной и жареной свининой. Тетя Оля, мать Нины, сидела за столом довольная и молча поглядывала на всех. Андрей наполнил стопки. Выпили за новую квартиру. Нина, зажмурив глаза, тоже выпила.

— Какая гадость! — морщась, она замахала руками.

Ивану она все больше нравилась. Когда закусили, он предложил тост за хозяйку дома.

— Я бы выпил за нее сразу три рюмки! — повеселел Куницын.

— Ты за любого десять выдуешь! — усмехнулся Андрей.

— Оба хороши! — сказала Нина. — Вам этой водочки, что воды для лодочки.

Ухитряясь одной рукой держать сынишку, который вертелся у нее на коленях, Нина другой подкладывала Ивану закуску.

— Кушайте, кушайте! — говорила она. — На них не смотрите, алкоголики не закусывают.

— Опять алкоголики! — возмутился Андрей. — Три месяца капли в рот не брал. В жизни ни разу пьяным не валялся. Выпивал так, для настроения. А теперь вообще пить не буду. Квартира у меня новая, мебель тоже, на работе начальник тоже новый, все — в ажуре. С чего пить-то?

Нина махнула рукой.

— Найдешь, с чего…

— А ты, в самом деле, из-за Кочкарева когда-нибудь напивался? — спросил Иван.

— Было. Лучше прийти домой поддавши, чем расстроенным и злым.

— Тебе-то было легче, — сказал Куницын, — ты Кочкареву сам сдачи давал, а я робел перед ним. А от робости, с того, что стерпишь, всегда к водке тянет, будь она проклята! Ведь, когда выпьешь, смелым делаешься, начинаешь этого Кочкарева костить: собака ты этакая, пуп бычий, нуль без палочки! Выкобениваешься, как леший, кто тебе дал право, лопух подзаборный, кто ты перед его величеством Рабочим классом?! Тля прошлого, осколок буржуя недорезанного!

— Это ты ему в глаза так? — подзадоривал Андрей, посмеиваясь.

— В глаза не решался…

— А у нас в колхозе решаются, — сказала тетя Оля, — когда кто-нибудь из себя шишку строит. Ну мужички, те помалкивают! А мы, бабы, спуску не даем, будь ты председатель аль другой кто.

— И помогает? — улыбнулся Иван.

— А то как же? Осадишь — смотришь, по имени и отчеству начинают величать.

— Ну теперь робеть не перед кем, — сказал Иван, глядя на уже захмелевшего Куницына. — Заведующий, кажется, человек порядочный. Надо только помочь ему.

— Это запросто! — подхватил Андрей. — И дисциплину поддержим, и уважение окажем, а как же? А то некоторые думали, что мы против требовательности Кочкарева. Я же, между прочим, люблю требовательных руководителей. Они и за производство и за нас, грешных, болеют, а если когда и всыплют, так за дело.

— А кто же таких не любит? — засмеялся Куницын.

— Конечно, — согласился Иван, — с требовательным начальником приятно работать.

Он встал из-за стола, поблагодарил хозяйку и стал собираться домой. Вслед за ним поднялся и Куницын. Андрей и Нина не хотели их отпускать.

— Нет, нет, — проговорил Иван, — у вас еще дел невпроворот. Разбирайте вещи, наводите порядок, а мы пойдем.

Выйдя на улицу, он простился с Куницыным и задумался, что делать. Домой ехать не хотелось. Вспомнилась Наташа.

Начинало темнеть. Зажглись уличные фонари. Кружась в воздухе, летели запоздалые снежинки и мягко опускались на асфальт. В сторону, где жила Наташа, шли ярко освещенные автобусы. Иван заколебался: может, поехать? Но все же пересек улицу и сел в троллейбус, идущий к его дому. В парадном машинально заглянул в почтовый ящик. К его удивлению, там лежало письмо от Наташи. Иван взял его, поднялся в квартиру, зажег свет и, не раздеваясь, вскрыл конверт. Письмо было коротенькое. Он прочел его. Снял пальто, сел за стол и прочел письмо снова.

«Хорошо, что не за Страхова», — подумал Иван, положил письмо на стол и закрыл глаза. Он не испытывал ни ревности, ни зависти к неизвестному ему Борису Колесову. Наташа уже давно не волновала его. Сам того не замечая, он все чаще и чаще думал о Раисе Рудневой.