По старой дороге далеко не уйдешь

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

— А все-таки он не пошел, — говорил Куницын про Буданова, едва поспевая за Ремизовым. Тот молча быстро шел, размахивая руками и глядя вперед. Лицо его было серьезно. — Видать, трезвенник, — продолжал Куницын. — А может, корчит из себя?..

Они приблизились к вырытой канаве. Ремизов прыгнул и оказался на другой ее стороне. Куницын тоже хотел прыгнуть, но раздумал — канава была широкая и глубокая. Увидев положенную поперек доску, прошел по ней.

— А может, брезгует? — крикнул он вдогонку Ремизову.

Андрей, не поворачивая головы, скосил глаза:

— Не пошел, ну и хрен с ним.

Возле них с визгом остановилась легковая машина. Открылась передняя дверца, и из нее показалась голова Петухова.

— Куда же вы?

— Я домой, а он в школу, — Куницын кивнул на Ремизова.

— А то поедем ко мне, «самоплясом» угощу, — широко улыбнулся Петухов. — Квартира у меня большая, посидим, потолкуем…

— Дело говорит! — прокричал Лисенков, сидевший на заднем сиденье.

— Поехали, поехали! — заторопил Петухов.

Он вылез из машины и втолкнул в нее Куницына и Ремизова. Андрей упирался, но все-таки сел.

Петухов ловко вертел баранкой, пока они наконец из переулков не выехали на главную магистраль.

— Что ж, не уговорили новенького? — с ехидцей спросил Лисенков.

— Видать, идейный! — хихикнул Петухов. — С нами не потащится.

— Ничего, приучим, — многозначительно произнес Лисенков.

Эта его многозначительность не понравилась Ремизову, но он промолчал. Ему было невесело: в школу не пошел, домой тоже. Жена будет пилить, это факт. Он представил себе худенькую, всегда занятую чем-нибудь Нину, и ему стало жаль ее.

Петухов ехал лихо, обгоняя машины. Куницын смотрел вперед, с лица его не сходила улыбка. Ему мало доводилось ездить в легковых машинах, и теперь его переполнял какой-то восторг.

Свернув в переулок, Петухов подкатил к собственному гаражу. Вышел из машины, зачем-то осмотрел одно колесо, потом другое, ударил ногой по сильно изношенной шине и жалобно проговорил:

— Скаты-то совсем лысые, сменить давно надо, да где их достанешь? — Он шумно вздохнул, потом достал ключи, открыл железную дверь гаража.

Гараж был просторным. В одном углу стоял слесарный верстак, в другом — компрессор, от него тянулся резиновый шланг с распылителем на конце. Здесь же стоял сварочный аппарат. Ремизов знал, что Петухов ремонтировал и красил частные машины, но не представлял, до какой степени у него все механизировано.

— У тебя целая мастерская, — не удержался он.

— Какая мастерская? Люблю, чтоб под рукой все было. Себе что починить, друзьям. Машину-то надо как-то оправдать… Ну пошли, пошли, — он оттеснил Ремизова от двери гаража.

Они поднялись в квартиру Петухова. Хозяин усадил всех за стол. Вошла жена, полная, грудастая, коротко подстриженная, что мало шло к ее круглому лицу.

— «Самоплясу»! — распорядился Петухов.

Она повернулась на толстых ногах и вышла. Через минуту вернулась и поставила на стол две бутылки с желтоватой жидкостью.

«Самопляс» был настоян на меду, пился легко.

— Ну как? — улыбнулся Петухов.

— Высший сорт! — воскликнул Лисенков, на лице которого от выпивки появились красные пятна.

— Куда твой коньяк! — проговорил Куницын, он явно захмелел. — Тот клопами пахнет, а это — амброзия!

Лисенков, запрокинув голову, захохотал.

— Коньяк с ханкой перепутал, три косточки за три звездочки посчитал, — съязвил Ремизов. — Смотри, жену не перепутай, попадешь к другой — глазунью состряпает.

Лисенков затрясся от хохота. Достав платок, он вытер выступившие от смеха слезы. Умильно посмотрел на Петухова.

— Душа у тебя, Сеня, широкая, все для товарищей делаешь.

— А то как же? — ответил тот, вновь наполняя стаканы.

— Да-а, дружба — это все, — сказал Лисенков, — ради нее надо на все идти.

— Мы так и делаем, — пьяно отозвался Куницын.

В отличие от своих приятелей Ремизов не был особенно пьян.

— А что такое дружба? — спросил он, в упор глядя на Лисенкова.

Тот стал загибать короткие толстые пальцы:

— Дружба деньги делает, от нищеты бережет, друзей выручает, врагов побеждает. Вот что такое дружба!

— Понятно… — мрачно сказал Ремизов и залпом выпил стакан.

Куницын закусил зубами папироску и, похлопывая по карманам, стал искать спички. Петухов поднес ему свою и, словно невзначай, спросил:

— А чья это у вашего дома стоит легковая машина?

— Кажись, инженера одного. — Прикурив, Куницын с сожалением оглядел опорожненные бутылки.

— Его что, дома нет? — не отставал Петухов.

— Намедни в командировку уехал.

Петухов сделал удивленное лицо:

— Скажи, в глухом переулке без надзора стоит машина! На ловких разуть ее — пять минут. — Он поглядел на Куницына. — А шины сейчас… Я бы, например, по рыночной цене сразу деньги на бочку выложил, вдобавок пьяным напоил. — Он провел ребром ладони по горлу. — Во как нужны скаты! Мои-то, сами видели, лысые. А дела-то — пять минут.

— За пять минут четыре колеса не снимешь, — не зная, что возразить, проговорил Куницын.

— Одному, может, и не разуть, а вдвоем: минута — и колесо у нас. Это я хорошо знаю. Сам снимал.

— Со своей или с чужой машины? — прищурившись, спросил Ремизов.

Петухов пожал плечами:

— Не все ли равно — с какой? Я говорю: дела-то — минута.

— А по-моему, разница существенная, — сказал Ремизов.

— Д-а-а, — мечтательно протянул Лисенков. — На новых скатах можно в любой город махнуть. Выбраться на лоно природы, с хорошими бабами устроить пикник. Или на рыбалку. А то за грибами всей компанией. Я люблю компанию.

— Я тоже люблю компанию, — Ремизов взял папиросу из пачки, помял пальцами. — Но не всякую.

— Зачем всякую? — засмеялся Лисенков. — Свою компанию. Я, да ты, да он, — кивнул он в сторону Куницына. — Разве плохая компания? Ребята свои…

Ремизов чиркнул спичкой, зажег папиросу и, затянувшись, тяжелым, сумрачным взглядом посмотрел исподлобья на Лисенкова:

— Я бы на вашем месте нас с Куницыным в компанию не принимал.

— Это почему же? — насторожился тот. — Вы же чудеснейшие ребята! — Он покачал головой: — Плохо о себе думаешь, Андрей.

— Я-то ладно, другие так думают, — накаляясь сказал Ремизов.

— Чудишь, — Лисенков деланно улыбнулся.

— Не знаю, кто чудит. — Ремизов вдруг достал из кармана деньги, которые занимал у Лисенкова, кинул их на стол и встал. — Спасибо за компанию, за все прочее. — Он положил Куницыну руку на плечо. — Поехали.

Они стали спускаться по лестнице. Ремизов шел в хмуром молчании.

— И кто мог подумать? — сказал Куницын, когда они вышли из подъезда. — На воровство гады подбивают.

— Так просто у них ничего не бывает, — процедил сквозь зубы Ремизов. — Хорошо, что гладко обошлось. Были бы в пивной, тому и другому в морду бы заехал. — Он остановился в нерешительности. — Что же делать? Ехать домой в таком виде? Что скажет жена? — Андрей наморщил лоб, соображая, куда бы податься. — Стоп! — воскликнул он и потянул за собой Куницына. — Поехали…

Они отправились к старому знакомому Андрея, голубятнику дяде Антону, железнодорожнику, ремонтнику вагонов. Андрей тоже держал голубей и с малых лет прямо-таки боготворил дядю Антона. До армии все свободное время проводил у него. А теперь давно уже не заглядывал, хотя жил рядом.

Андрей сидел в автобусе, вспоминая детские годы. Когда он был еще совсем маленьким, дядя Антон подарил ему пару белых как снег голубей. Помог соорудить голубятню. Вскоре голубка отложила яйца и вывела двух детенышей. Андрей из школы сразу бежал к ним. Влезал на голубятню, любовался птенцами, ухаживал за ними, кормил, не жалел денег на корм, экономя на мороженом и кино. А голубиное племя разрослось. Не успели научиться летать первые птенцы, как на свет появились два новых. Потом дядя Антон подарил ему пару крестовых. Андрей, стал настоящим голубятником. Понимал в голубях толк, ездил на Птичий рынок, обменивал их, отводил с ними душу. И душа была чистой, нежной, без пятнышка.

Андрей улыбнулся, у него поднялось настроение. Сейчас он увидит дядю Антона, этого душевного человека, который заменил ему отца. Был воспитателем, наставником и столько сделал хорошего, заботясь о нем, как о сыне. А он, Андрей, забыл его. «Что же со мной случилось? — покаянно думал он. — Может, виноват возраст? Или жена?.. У меня ведь сын. Воспитывать его надо, а я что делаю? Сам себя не воспитал. Школу пропускаю, уроки не делаю, пропадаю бог знает где. Эх, дядя Антон! Упасть бы к тебе на плечо и зарыдать, как малому ребенку. Ты бы понял меня, приласкал, как в детстве. Но я этого не сделаю. Не мальчик уже. Я только могу скрипеть зубами. А на кого скрипеть, дядя Антон, на себя скрипеть? Вот она какая штука — эта жизнь. Но я еще не упустил ее, — ожесточился он. — Еще поборюсь за нее. С собой поборюсь и с другими…»

Они с Куницыным сошли с автобуса и через несколько минут оказались у деревянного дома. Андрей постучал по дощатой стенке крыльца, послышались шаги, в распахнутой двери показался дядя Антон.

— А, Андрюха! Проходи. Я один. Жена с дочкой в баню отправились. — Дядя Антон, пропустив их, закрыл дверь.

Они вошли в дом, разгороженный перегородкой на две половины. Одна половина была предоставлена дочке, в другой обитали дядя Антон с женой. Здесь вместо стульев стояли табуретки. Дядя Антон усадил на них гостей и сел сам.

— Где пропадаешь? Давно тебя не было. — Он добрым взглядом поглядел на Андрея, но, увидев, что тот хмельной, нахмурился. — По пивным шляешься?

— Да нет, дядя Антон… Затащили меня… в одну компанию, — запинаясь, ответил Андрей.

— Безвольный, значит? Плохо дело, — дядя Антон укоризненно покачал головой.

Андрея жег стыд.

— А где же у тебя стулья? Одни табуретки остались. Продал, что ли? — перевел он разговор.

Дядя Антон улыбнулся и снова поглядел на Андрея добрыми глазами.

— Наоборот, Андрюша, купил новые. Я квартиру получил, отвез их туда. Переезжать надо, да вот беда: голубей девать некуда. Ходил вокруг нового дома, смотрел, где бы голубятню построить, выбрал место, а пошел за разрешением — отказали. Не знаю, что и делать… С голубями расставаться не хочется, хоть от квартиры отказывайся! Всю жизнь прожил с ними. Без них тоска одолеет. А с ними радость-то какая! Прядешь, а они воркуют, на тебя поглядывают, чтоб на улицу выпустил. А выпустишь — уж налетаются они, накувыркаются в воздухе, тут им только корма давай. А порядок какой у них! Любовь какая! Одно заглядение. То-то и оно — природа. Какой урок дает людям — только учись!

— Понимаю, дядя Антон, ох, как понимаю! — вздохнул Андрей. — Надо что-нибудь придумать.

— Думал уже. Ничего не выходит.

— Я давно не видел твоих голубей, посмотреть бы.

— Что ж, это можно.

Они прошли через сени и очутились в небольшом дворе. В углу стояла голубятня. Дядя Антон зажег свет, голуби зашевелились, заворковали.

Андрей много раз видел голубей дяди Антона и все же не любоваться ими не мог. Белоснежные птицы, словно истые артисты, гордо ходили с бантиками на груди. Рядом с ними вышагивали голуби с венчиками на шее. Меж них сновали ленточные — с яркой лентой посредине хвоста. Иные щеголяли в разноцветных нарядах. Сколько тут было комбинаций цветов на хвостах, головах и крыльях! И все удивляло симметрией, радовало глаз, доставляло наслаждение.

— Проснулись, милые, — ласково сказал дядя Антон. — Как с вами буду расставаться, не знаю. — Он грустно поглядел на Андрея: — Может, ты их возьмешь?

— Куда же, дядя Антон? Сам знаешь, наш дом не сегодня, так завтра тоже на сломку. Куда они мне?

— То-то и оно, что некуда. Дома строят, а о голубятниках не думают, — проворчал дядя Антон. Бросив последний взгляд на голубей, погасил свет. — Не будем их беспокоить, пускай спят.

Они вернулись в сени и остановились. Андрей смотрел в доброе лицо дяди Антона. Вдруг почувствовал такую нежность к нему, что не вытерпел, обнял его.

— Будешь переезжать на новую квартиру, я тебе помогу. Может, надо выключатели и розетки перенести на другое место, кухню или ванную оборудовать — все сделаю, как себе, не поленюсь.

— Спасибо, Андрюха, спасибо, — растроганно сказал дядя Антон.

Все время молчавший Куницын наблюдал за Андреем. У Петухова тот был зол, хмурился, гневно сверкал глазами. А сейчас сделался таким добрым, что не верилось: это все тот же Андрей.

Они попрощались с дядей Антоном и вышли на улицу. Андрей проводил Куницына до остановки, посадил его в автобус и отправился домой. В голове еще не прошел хмель. Андрей шагал, немного пошатываясь, думая о том, что от жены ему будет взбучка. Уходить от разговора было не в его правилах. Он решительно поднялся на крыльцо своего дома. Громыхая, прошел сенями, раскрыл дверь.

Жена сидела за столиком, крутила швейную машинку. В комнате было жарко натоплено. Двухлетний сынишка ползал по полу без штанишек. Лицо его было мокрым от слез. «Наверно, напрудил и мать его отшлепала», — догадался Андрей. Увидев мужа, Нина вскочила и взяла мальчонку на руки.

— Вот безобразник! — сказала она, снимая с веревки сухие штанишки. Взглянув на Андрея, насторожилась: — Что нибудь случилось? Ты из школы?

— Сегодня отсидели половину — двое преподавателей не пришли. Заходил к дяде Антону.

— Вижу, налил бельма! — она рассерженно прошла к окну.

Андрей напился холодной воды из-под крана и плюхнулся на диван. Потом, словно очнувшись, посмотрел на жену. В ситцевом платьице, сшитом ею самой, она стояла к нему спиной с ребенком на руках. По тому, как вздрагивали ее плечи, он догадался, что она плачет. Встал, робко подошел к ней.

— Нинусь, ну что ты? — заговорил он ласково, пытаясь заглянуть в ее лицо.

Пряча слезы, она отвернулась от него.

— Ну чего ты? — не унимался он. — Ну выпил, ну и что? Подумаешь, какая оказия!

— Не сегодня-завтра новую квартиру дадут, — сказала она, всхлипывая. — Люди мебель покупают, а у нас ничегошеньки нет, одни твои голуби да голубятня.

— Ты голубей не трогай, они тебе не мешают. А мебель — ерунда… Купим. Переедем на новую квартиру, поступлю на завод, порядок будет, — успокаивал он.

— Давно пора! — сказала она с обидой. — У нас на заводе фрезеровщики легковые машины имеют. А ты…

Он скривился:

— Ты про машину брось, на что она тебе? Я лучше одену тебя, как барыню.

— Сам ходишь, как нищий. Срамота смотреть!

— Оденусь сам и тебя одену, — сказал он твердо. — Вот увидишь, только дай переехать на новую квартиру.

Она на руках качала ребенка. Видя, что он засыпает, положила в кроватку. Вытерла слезы, села на диван, стала расчесывать волосы.

— Нет, Андрей, тебе не справиться… — успокоившись, грустно проговорила она.

— С кем не справиться? — сказал он, радуясь, что она перестала плакать.

— С глоткой своей — вот с кем.

— Ерунда… Я не алкоголик… — пробормотал он.

— Не алкоголик, а прикладываешься не меньше. — В ее больших голубых глазах снова заблестели слезы. Положила расческу, безнадежно махнула рукой: — Ложись-ка лучше спать.

Она подошла к кровати, разобрала ее. Принесла таз с водой и поставила перед ним.

Он вымыл ноги. Задумчиво выкурил папироску. Разделся, погасил свет, забрался под одеяло. Нина лежала к нему спиной. Он хотел обнять ее. Она отбросила руку:

— Не переношу запаха сивухи!

Он повернулся на спину, вздохнул.

— Ерунда, все ерунда… — больше для самого себя, чем для нее, сказал он и потом еще долго повторял это в мыслях, пока наконец не заснул.